Они стали действовать быстро и эффективно. Пока один из них схватил альгвасила за горло, второй тут же засунул ему в рот кляп, чтобы не были слышны его стоны. Затем они силой усадили альгвасила на стул и крепко привязали его щиколотки к ножкам стула.

— Подержи его руки, пока я буду их привязывать.

Они завели ему руки за голову и, связав их веревкой, привязали к шее. Затем еще одной веревкой они обхватили его туловище и привязали его к стулу, полностью лишив свою жертву возможности двигаться.

Лицо альгвасила исказилось от страха: было очевидно, что ничего хорошего от подобных действий ждать не приходилось. Он с ужасом смотрел, как эти двое уверенно и расчетливо суетятся вокруг него. Они молчали, но и без разговоров было понятно, что они знают, чего хотят.

Тот, который был постарше, достал из-под полы своего камзола войлочную сумку и вытащил из нее блестящую желтую звезду — скорее всего, сделанную из латуни. Он полностью расстегнул камзол альгвасила и, обнажив ему грудь, приставил к ней звезду.

— Замечательно, правда? — Он улыбнулся, увидев страх в глазах своей жертвы. — Это все еще мелочи по сравнению с тем, что начнется сейчас.

Первый гвоздь легко вошел в тело альгвасила, попав как раз между ребер. Со вторым и третьим пришлось повозиться: поначалу никак не получалось их вогнать так, чтобы они прошли через оконечности звезды, но при этом не уперлись в ребра. Наконец после нескольких неудачных попыток удалось вогнать в тело альгвасила все гвозди. С двумя последними гвоздями все прошло совсем уж гладко. Затем истязатели отошли на пару шагов от жертвы, чтобы полюбоваться результатом своих усилий, — у них все получилось именно так, как они и задумали.

— Посмотри на него, посмотри! Обрати внимание на его глаза! — возбужденно произнес тот, который был помоложе.

Его товарищ подошел к альгвасилу и, достав остро отточенный нож, отрезал ему ухо.

— Ты был в своей жизни палачом и сеял вокруг себя смерть! — Он тщательно завернул отрезанное ухо в кусок ткани и упрятал его себе за пазуху. — А теперь твои жертвы хотят увидеть, как ты умрешь, грязное животное!

— Ладно, хватит болтать! — вмешался тот, что был помоложе. — Кончай с ним. Нам нужно уходить.

Альгвасил начал извиваться на стуле, изнемогая от боли и страха. Внутренний голос подсказывал ему, что чем раньше его прикончат, тем меньше ему придется пережить мучений, а потому он даже жаждал скорой смерти. И она не заставила себя ждать.

Один из его истязателей размахнулся молотком и так шандарахнул альгвасила по голове, что череп не выдержал и проломился.

Убийца удовлетворенно улыбнулся, глядя на вошедший вглубь черепа и застрявший там молоток.

— Оставь его так, как есть, и пошли отсюда, да побыстрее, — торопливо произнес его товарищ.

Выглянув из кабинета и убедившись, что в коридоре никого нет, они быстро прошли по нему до вестибюля, в котором по-прежнему находился только лишь привратник.

Удар кинжалом — и отдававшийся эхом по коридорам кашель привратника затих навсегда.

А затем за этими двумя таинственными посетителями тихо закрылась входная дверь.

— С того самого момента, как ты пришла сегодня утром меня разбудить, ты все время тихонько напеваешь себе под нос. С тобой что-то происходит — не знаю что, но ты явно чему-то очень рада. Так что же с тобой случилось? — спросила Беатрис.

— Да, я очень рада, сеньора…

Амалия как раз закончила приводить в порядок одежду своей хозяйки.

— И что у тебя вызывает такую радость?

Цыганка подошла к сундуку, в котором лежало постельное белье, и вытащила из него новый комплект простыней, чтобы перестелить постель.

— Вчера я видела своего отца! — Амалия нервно захихикала.

— Но разве ты не говорила мне, что его держат на судоверфи в Кадисе?

— Он мне не рассказал, как он оказался в Мадриде. Он бежал с моим дядей и еще с одним мужчиной по улице, бежал очень быстро, а потому не смог со мной толком поговорить. Но он жив, и он здесь…

— Ничего не понимаю. Как это он не смог с тобой поговорить, если вы с ним так долго не виделись?

Амалия стащила с кровати уже использованные простыни и принялась застилать ее чистыми простынями.

— Сеньора, вспомните о том, что мы, цыгане, подвергаемся всяческим гонениям. Думаю, именно по этой причине он и не смог поговорить со мной подольше. Но это не важно. Я наконец-то его встретила, и скоро мы с ним снова увидимся. Он мне это обещал.

Беатрис вдруг стало завидно: с ней самой ничего подобного произойти уже не могло.

Она внимательно посмотрела на Амалию. Смуглая кожа с оливковым оттенком казалась еще более смуглой на фоне белого одеяния служанки, а из-под копны подкрашенных волос уже проглядывали корни волос её естественного черного цвета. В каждом ее движении и в выражении лица уже чувствовалось, что она чистокровная цыганка и ей свойственно все то, что характерно для этого древнего и мудрого народа.

— Подойди сюда!

Служанка оставила простыни и направилась к Беатрис. Она улыбалась так широко, что, казалось, освещала своей улыбкой всю комнату. Подойдя к Беатрис, она присела на корточки у ее ног.

— Я вовсе не дочь графини де Бенавенте. — Пальцы Беатрис начали теребить ее волосы.

Амалия, ошеломленная заявлением своей хозяйки, нахмурила брови.

— Мою маму звали Юстина. Ее убили пять лет назад. Она умерла у меня на глазах. Те, кто ее убил, упрятали в тюрьму и моего отца — моего любимого папочку. Они отняли у меня мою настоящую жизнь, уничтожили мои надежды, лишили меня возможности снова увидеться с отцом — потому что, оказавшись в тюремных застенках, он не выдержал этой вопиющей несправедливости и умер.

Беатрис рассказывала обо всем этом удивительно спокойно, потому что была уверена, что ее очень хорошо понимает эта девушка, которой довелось испытать в жизни примерно то же, что и ей самой. Она еще плохо знала Амалию, однако осознавала, что между ними много общего и что они прекрасно друг друга понимают.

Амалия чувствовала, что ей сейчас не следует задавать никаких вопросов — она должна лишь слушать и сочувствовать.

— Меня удочерили и вырастили граф и графиня. Я не знаю, предопределена ли заранее судьба каждого из нас, но эта самая судьба свела меня с мальчиком-цыганом, который стал моим лучшим другом, а впоследствии мы полюбили друг друга.

На лице Амалии появилось выражение удивления, но Беатрис тут же ответила на ее немой вопрос.

— Ты знаешь Марию Эмилию. Она усыновила этого мальчика, когда жила вместе со своим мужем на судоверфи Ла-Каррака, где Браулио использовали на принудительных работах — так же как и твоего отца.

Амалия тут же догадалась, что эта любовь оборвалась из-за какого-то трагического события.

Беатрис чувствовала, что ей очень легко общаться с Амалией. Она коснулась ладонью ее лба, радуясь, что между ними установилось взаимопонимание. Она подумала, что Амалия, наверное, тоже может слышать тихие голоса, которые время от времени раздавались в голове у Беатрис. Похоже, что Амалия обладала такой же внутренней силой, что и она. Беатрис постепенно убеждалась в этом все больше и больше, и это ей нравилось.

— Ты когда-нибудь задавалась вопросом, почему зло терзает одних людей больше, чем других?

— Наверное, потому что эти люди более привлекательны для него, — ответила цыганка.

Беатрис понравился ее ответ.

— Ты тоже чувствовала, как силы зла окружают тебя, словно их притягивает к тебе?

— Да. Они похожи на что-то такое холодное, на какой-то кошмарный сон, повторяющийся каждую ночь. Я всегда их чувствую, уже даже привыкла к их присутствию.

— Понятно. И ты даже начинаешь желать, чтобы они никогда тебя не покидали, хочешь чувствовать их поближе, хочешь стать их госпожой…

Амалия не понимала смысла этих слов, а вот Беатрис все было ясно. Трагические события, которыми была полна ее жизнь, мало-помалу выработали в ней совершенно новое восприятие окружающего мира, и ее представление о зле кардинально изменилось. Теперь она уже не видела в нем ничего ужасного и считала себя его самой верной спутницей, не расстававшейся с ним на протяжении уже нескольких лет. Зло превратилось в ее компас, в ее проводника, в ее судьбу.