Любовь сегодня пробудила

Печаль, что сердце бередила

И растравляла душу мне.

В груди проснулся стон протяжный,

Слеза дрожит росинкой влажной,

В сердечной вызрев глубине.

Тревога, спавшая доселе,

Вспугнула лень в моей постели

И не дала забыться сном,

Туда зовя меня всецело,

Где Одиночество воссело

На камень, на сердце моем.

Ах, чуя близкую разлуку,

Душа испытывает муку…

Ты рядом, за стеной, жила,

И то, бывало, как страдаю!

Теперь же Швейдниц покидаю,

Лишившись хлеба и угла.

Мольбы мои, упреки, грезы

Безмолвно б высказали слезы,

Но сушит их нещадный страх.

Кому печаль свою поверю?

Глухой стене? Лесному зверю?

Иль буре, воющей в горах?

Чем ты, дитя, добросердечней,

Тем злей, жесточе, бесконечней

Боль, что в груди своей таю.

О, неужель с себя не сброшу

Молчанья горестную ношу,

Поведав исповедь мою?

Но я страшусь!.. О, мир проклятый,

Где каждый встречный — соглядатай,

Где осторожность не спасет:

Дверь затворишь — подсмотрят в щелку,

А то, что скажешь втихомолку,

По свету эхо разнесет.

Одна лишь ты на целом свете

Надежно сохранишь в секрете

То, что тебе доверил друг:

Его понявши с полуслова,

Ты разделить уже готова

Его мучительный недуг.

Он обречен, он пропадает,

К твоей груди он припадает,

Изранен смертною тоской.

Так голубь, бурею гонимый,

Прильнувши к горлице родимой,

Найдет спасенье и покой.

Ужель, прелестница младая,

Твоей груди остынет зной,

Когда, как роза, увядая

За монастырскою стеной,

Недобрым людям на потребу,

Ты плоть свою подаришь небу?!

Ах, в тесной келье, в смертной скупе

Надежд на будущее нет.

Здесь дьявольские зреют муки,

Здесь жизни угасает свет.

И вина сладостные киснут,

Когда тебя в застенок втиснут.

От воздержанья печень пухнет,

Смерть наступает от тоски.

Покуда девственность не рухнет,

Мученья девы велики.

Так не лишай себя свободы,

Укрывшись под глухие своды!

Спеши! Найдем другую келью!

Амуром дверь отворена.

И пусть над нашею постелью

Он начертает письмена:

«Приют мой да послужит храмом

Прекраснейшим на свете дамам!»

Ведь грудь твоя — алтарь священный,

Ведь благовонье — запах твой.

В слиянье плоти сокровенной

Свершим молебен огневой,

Чтоб под «аминь!» прильнул к тебе я,

Блаженной слабостью слабея.

Уже умолк вечерний звон.

Работа спит. Проснулся сон.

Ведомый солнцем заходящим,

Табун бредет на водопой.

День завершил свой круг земной,

И ночь глаза смежает спящим.

Твоя ничтожнейшая тварь,

Я сознаю, небесный царь,

Сколь нынче был мой путь греховен,

Сколь был я нагл, себялюбив,

Сколь мерзок, богу изменив,

И как я пред тобой виновен!

Но крохи милости твоей

Неизмеримо тяжелей

Грехов, что центнерами мерить!

И, как бы ни был дух мой слаб,

Молю тебя, твой жалкий раб,

В мое раскаянье поверить.

О, молви: «Сын мой, ты прощен!

Змей-искуситель укрощен.

Лишь бог живет в тебе отныне!»

И выйду я на верный путь,

Существованья смысл и суть

Познав в господней благостыне.

Я песнь вечернюю свою

Смиренно в жертву отдаю

Тебе, всех сущих повелитель.

В груди моей, небесный царь,

Сияет жертвенный алтарь:

Ты — душ истерзанных целитель!

О Иисусе, царь царей,

Всесильный в кротости своей,

Заступник мой, моя опора,

Явись ко мне и докажи,

Что я, отрекшийся от лжи,

Спасен от вечного позора.

Дух высшей истины! Гряди!

Затепли огнь в моей груди,

Чтоб средь кромешного тумана

И непроглядной темноты

Дорогу освещал мне ты —

Не жалкий луч самообмана.

Ты руку надо мной простер.

Но, глядючи в ночной простор,

Ищу твой лик тревожным взглядом.

И в одиночестве зову

Тебя во сне, как наяву:

«Отец мой! Будь со мною рядом!

Не покидай, великий бог,

Меня среди ночных тревог.

И пусть, едва сомкну я очи,

Твой ангел явится ко мне

И оградит меня во сне

От ненавистных чудищ ночи.

Тебе подвластный одному,

Я все бестрепетно приму

И все сочту веленьем божьим,

Пусть станет в бытии земном

Мне этот сон последним сном,

А ложе это — смертным ложем.

Но если пощадить меня

И солнце завтрашнего дня

Я восприму, как дар волшебный,

То, отогнав недобрый рок,

Мне повели проснуться в срок

И дай пропеть свой гимн хвалебный!»