Кормили вкусно, но чем, спросонья не запомнилось, за исключением бифштекса-стейка. Он поражал не только искусством приготовления, но и гигантскими размерами. Доели его до последнего кусочка, а отец, в обычные дни сидевший на рыбно-отварной диете, даже попросил добавку. Такие стейки «выращивали» на родине канзасца-президента, и отец потом оправдывался, что вторую порцию попросил исключительно из дипломатических соображений, но мама ему не очень поверила. Мы все видели, как он ел, никакой дипломатией там и не пахло.
После сладкого и обмена протокольными речами, казалось, пришло время поспать. Но не тут-то было. Нас еще ожидал концерт. Очень хороший концерт. В Белый дом пригласили лучших музыкантов. Что они исполняли, я не запомнил, запомнилась лишь борьба со сном: голова валится то влево, то вправо, короткие пробуждения и провалы памяти. Члены делегации чувствовали себя не лучше, кое-кто откровенно похрапывал, а вот сидевший в первом ряду рядом с президентом Эйзенхауэром отец казался совсем свежим. Только потом он признался, что концерт высидел с трудом. Разошлись около полуночи, по московскому времени — к восьми утра.
Через пару дней мы оказались в Нью-Йорке. В Манхэттене подивились, как водится, небоскребам. Отец переезжал с одного протокольного мероприятия на другое, а все мы, сопровождавшие его, следовали за ним повсюду как привязанные. А я все думал, как бы отыскать в расписании щелочку и смотаться к мистеру Глантцу. Наконец повезло. Отец отправлялся на встречу с губернатором штата Нью-Йорк Рокфеллером, а остальным предоставлялась недолгая свобода. Я попросил свозить меня в Бруклин. Товарищ Андреев ехать со мной отказался, объяснил, что американцы хитрят, только говорят, что открыли Бруклин, а сунешь туда нос, там тебя и сцапают.
— Что вы! — возразил вертевшийся рядом Акаловский, они ходили с Андреевым, как привязанные друг к другу. — Ничего подобного. Вы можете ехать куда пожелаете.
Я воспрянул духом.
— Я узнал адрес мистера Глантца. У него небольшой магазинчик по торговле бабочками. — Теперь мистер Акаловский обратился напрямую ко мне: — Если хотите, наши люди сопроводят вас. И вас, — повернулся он к Андрееву.
Андреев ехать в Бруклин отказался. Меня поездка без «своих» нервировала, кто-то знает, что на уме у этих американцев?… И почему Андреев так упорно отказывается? Наверное, он, местный долгожитель, что-то знает. К тому же, слова Акаловского о торговле бабочками меня несколько озадачили. Кому они нужны? Кто их купит? Наверное, он что-то напутал. Колебался я недолго. Желание взглянуть на коллекцию взяло верх над подозрительной осторожностью. Акаловский приставил ко мне сопровождающего из охраны Белого дома, они повсюду следовали за нами, и своего переводчика. Я кое-как объяснялся по-английски, но очень стеснялся своего произношения. До последнего момента я надеялся, что Андреев все-таки поедет с нами — не бросит же он меня на судьбы! Но бросил.
В Бруклин мы отправились в сопровождении полицейских на мотоциклах. Попетляли между небоскребами, проехали по мосту и… «Америка» закончилась. Дальше мы пробирались по обшарпанным улицам с выстроившимися вдоль тротуаров, одно— двухэтажными невзрачными домиками, по виду что-то вроде подмосковных Мытищ или Подлипок, но это же не Мытищи — а Нью-Йорк! Я немного забеспокоился, куда это меня везут? Но вида не подал. Через полчаса мы остановились у такого же, как и все, домика. В маленькой витринке выставлены коробки с бабочками, сачки и другая энтомологическая снасть. Акаловский не ошибся — это магазинчик, а не обиталище американского Паганеля.
Я продолжал недоумевать: торговля бабочками — такая же глупость, как торговля лунным светом. У входа в домик нас ожидал несколько растерянный мистер Глантц, впервые в жизни к нему прибыли посетители в сопровождении полицейского эскорта. Тут же набежала небольшая толпа, в основном мальчишки, защелкали вспышки фотоаппаратов. Хотя мистер Глантц загодя оповестил прессу, их собралось немного — по большей части дежурные репортеры городской хроники.
После короткого замешательства перед дверью, мы вошли, как мне показалось, в энтомологическую «пещеру Аладдина». На небольшом прилавке лежало все, о чем мог только мечтать коллекционер: булавки всех размеров и видов, морилки, расправилки, пинцеты, сачки… По стенам — стеллажи с бесчисленными ящиками и ящичками с бабочками, и такими, каких я не видел даже на картинках: от отливающих голубым кобальтом дневных морфид до сочно-коричневых ночных, размером с тарелку павлиноглазок. Меня обуяла жадность коллекционера, я хотел бы заполучить их все и лихорадочно прикидывал свои финансовые возможности: это магазин, бабочки, как ни удивительно, товар, а за товар следует платить. Однако я не имел ни малейшего представления, сколько может стоить этот «товар», а все мои ресурсы ограничивались чем-то около пятидесяти или даже тридцати долларов.
Отец, как я уже отметил, транжирства государственных средств не допускал, считал, что сопровождавшим его лицам выдавать драгоценную валюту, доллары, нет никакой необходимости: туда и обратно всех бесплатно доставит Ту-114, в США делегация переходит на содержание принимающей стороны — они и накормят, и напоят, и в гостинице спать уложат. Зачем еще доллары, которых в стране в обрез? «Сопровождавшие лица» его государственных соображений не разделяли.
К поездке отец готовился на даче в Крыму, потом на Пицунде, в окружении помощников, мидовцев и прочих экспертов. После двух дней совещаний к нему отрядили ходоков: Аджубея с Громыко. Алексей Иванович, краснобай, способный заболтать кого угодно, Громыко — эксперт-американист, человек, знающий Америку не понаслышке. Разговор они затеяли во время утренней прогулки до завтрака в моем присутствии. Завел разговор Алексей Иванович, что в США поверх официальной оплаты принято совать доллары всем, от швейцара до управляющего гостиницы, кому доллар, а кому и десятку, даже в туалет там за так не зайдешь. А если приспичит? Без карманных денег мы только дискредитируем советских людей. Громыко кивал головой и басовито поддакивал. Разговор возымел действие, и отец распорядился раскошелиться, но только «на туалет».
Вот эти, «туалетные» деньги я и хотел растранжирить на бабочек. Мистер Глантц показывал мне бабочек из Южной Америки, Африки, Азии и даже Австралии и каждый раз спрашивал: «Нравится?» Совершенно подавленный представшим передо мной великолепием, я только кивал в ответ, и он откладывал отобранный экземпляр. Я смотрел на них и пытался представить себе, сколько может стоить одна бабочка? Двадцать центов? Пятьдесят? Или целый доллар? По моим финансам, доллар — серьезная сумма.
— Конечно, не доллар, — успокаивал я себя. — Как бабочка, даже такая красивая, может стоить целый доллар?
Кучка аккуратных треугольных бумажных пакетиков с бабочками внутри тем временем росла, а я еще не увидел наяву главного — поразившей меня в журнале «Америка», роскошной зеленовато-желтоватой павлиноглазки-сатурнии с пятнадцатисантиметровыми хвостами-шпорами на задних крыльях. Проявив инициативу, я ткнул пальцем в картинку (журнал я прихватил с собой), мистер Глантц, чуть замешкавшись, сказал, что у него более миллиона бабочек и поиск порой занимает много времени. Я, чувствуя себя состоятельным покупателем, ответил, что готов подождать.
Мистер Глантц вздохнул и скрылся за дверью. Ждать не пришлось, через минуту он вернулся с бабочкой, она оказалась родом с Мадагаскара. Моему восторгу не было границ, за такую павлиноглазку я, не колеблясь, выложил бы даже пять долларов. Тут у меня мелькнула тревожная мысль: «А вдруг денег не хватит? Позора не оберешься».
— Спасибо, — наконец произнес я сдавленно. — Сколько с меня? Мистер Глантц объяснил, что платить не надо, всю кучку «моих» бабочек он дарит мне в знак дружбы. Я поупрямился, но не очень, для вежливости, и согласился. Тут стало понятно нежелание хозяина разыскивать мадагаскарскую красавицу, она стоила дорого. Сколько? Я и по сей день не знаю.
Настала пора уезжать. Тем временем толпа ожидавших нас за дверью журналистов заметно увеличилась. Пока мы прощались, многочисленные фото-, кино-и телекамеры снимали нас с мистером Глантцем в различных ракурсах. О подобной рекламе мистер Глантц и не мечтал. Фотографии его магазина на следующий день появились во всех телевизионных выпусках новостей и в газетах, даже в «Нью-Йорк Таймс».