— Видите, никакой прессы, мы их немного надули, — улыбнулся мой сопровождающий.

Я растерянно кивнул в ответ, не очень понимая, хорошо это или плохо. Загадочность нашего побега от журналистов меня несколько обескуражила. Мы разместились в машинах и запетляли по вашингтонским улицам. Я успокоился. Наверное, у них в Америке туннель, уводящий из Белого дома к отдаленному перекрестку, в порядке вещей. Возможно, им пользуются американские президенты, чтобы подобно Гаруну Аль Рашиду из сказок Шехерезады неузнанными побродить по Вашингтону, посмотреть на жизнь подданных? Или этим туннелем пользуются тайные осведомители и шпионы? Или он служит для свиданий с возлюбленными? Или?…

Мое воображение разгулялось. Я не заметил, что Вашингтон остался позади и мы едем по дороге, обрамленной, лужайками, скорее лужками, огороженными деревянными заборчиками. Трава уже пожелтела, цветов я не увидел — осень, сентябрь. Не лучшее время для охоты за бабочками. К тому же солнце уже давно перевалило зенит. Но ничего не поделаешь. Я успокоился.

— Здесь подойдет? — спросил тот, с кем мы пробирались по туннелю, и ткнул пальцев в ближайший лужок.

Я кивнул: какая разница, тут или там — все лужайки одинаковы.

В Америке я рта без крайней необходимости не раскрывал, стеснялся своего английского.

Машины остановились. Я быстро распаковал свой скарб, свинтил сачок и, перебравшись через невысокую изгородь, приступил к охоте.

Меня ожидало вполне предсказуемое разочарование, бабочки попадались невзрачные, летало их совсем немного, но зато все американские. Добычу я аккуратно упаковывал и складывал в заранее заготовленную жестяную коробку из-под печенья. (В Москве я их приведу в надлежащий вид, насажу на булавки, определюсь с названиями. И сейчас в моей коллекции есть бабочки с надписью на этикетках: «Поймано в Вашингтоне, США, в сентябре 1959 года». Я ими очень горжусь.)

Со стороны наша компания смотрелась, наверное, занятно. Один взрослый дядя, размахивая сачком, носится в загородке, по всей вероятности предназначенной для выпаса телят. Трое других стоят поодаль и невозмутимо наблюдают за его не всегда изящными, пируэтами. Прошло около часа, старший сопровождающий дал знак: пора собираться. Я безропотно подчинился, да и солнце уже садилось, в такое время бабочки устраиваются на покой. Неважно, как я выглядел со стороны, но сам я за этот час испытал истинное удовольствие, может быть, наибольшее за всю поездку.

В Блэйр-Хауз мы вернулись, минуя туннель, протиснулись к двери через поредевшую к вечеру толпу встрепенувшихся и тут же потерявших к нам интерес журналистов, протиснулись к двери и распрощались. Приключение закончилось.

Тем временем отец в Кэмп-Дэвиде занимался серьезными разговорами, но и ему удалось краешком глаза взглянуть на американскую природу. Президент США Эйзенхауэр и Председатель Совета Министров СССР Хрущев, оба выросли в глубинке, один в канзасской, а другой в курской, оба знали, что такое труд на земле, ценили и любили его. Эйзенхауэр получал от выращенных на его личной ферме в Геттисберге, в штате Мэриленд, бычков такое же удовольствие, как и отец от своих посевов кукурузы, чумизы или гороха на подмосковной госдаче Горки-9. Отец первым делом тащил гостей посмотреть на его огород, и Эйзенхауэр, когда выдалось окно в переговорах, пригласил отца слетать на вертолете на ферму, отвлечься, без сопровождающих лиц погулять по полям, полюбоваться его стадом. Там дедушку Эйзенхауэра ожидали внуки: одиннадцатилетний Дэвид (это в его честь назвали Кэмп Дэвид), восьмилетняя Сьюзен, их сестры Барбара, Мэри и, конечно, их родители. Все дедушки одинаковы. Отец также не упускал случая похвалиться своими внуками, внуки всегда на первом месте.

Спустя три десятилетия я познакомился и даже подружился с внуками президента Сьюзен и Дэвидом. Они рассказывали, как их умывали и причесывали перед прибытием важного и «страшного» советского гостя, наставляли не шалить, а он оказался совсем не страшным, улыбчивым и лысым, чем-то похожим на их собственного деда Айка. Сьюзен вспоминала, как Хрущев подарил им елочные гирлянды, она до сих пор сберегла одну из них. Из подарков у них в семье больше ничего не осталось, все они, в том числе и копия первого в истории человечества лунника, согласно американскому закону, хранятся в Президентской библиотеке в Канзасе.

После знакомства с внуками Эйзенхауэр пригласил отца посмотреть его хозяйство и первым делом неубранное просяное поле, куда по осени во множестве слетаются перепела, он тут на них охотится. Отец, сам охотник, хозяина не одобрил. Все размечено, где охотник, где дичь, заранее известно, когда и откуда вылетит обреченный перепел. Не охота, а тир, стрельба по живым тарелочкам, нет в ней ни азарта, ни волнения.

Конечно, ничего этого отец Эйзенхауэру не сказал, только позднее, описывая посещение президентской фермы, позволил себе высказаться как охотнику. Он считал, что для знакомства с настоящей охотой следует прочитать «Войну и мир» Льва Толстого. «Я перечитывал соответствующие главы много раз, и всякий раз у меня поднималась температура, так красочно и рельефно показана охота, так она зажигает, особенно когда человек имеет к ней страсть», — написал отец в книге воспоминаний.

Прогулявшись по полям, подошли к стойлам, в них президент содержал бычков породы Блэк Ангус.

«Скот мясной, очень плотный, на коротких ногах, упитанный, — деловито запишет в своих мемуарах отец. — Выход говядины высокий, около шестидесяти или шестидесяти пяти процентов, почти как у свиней. Свинина, насколько я помню, имеет товарный выход семьдесят процентов».

Эйзенхауэр подарил отцу бычка и телку. Отец ему — саженцы русских березок. Президент еще раньше упоминал, что они ему очень нравятся.

Как рассказал мне Дэвид, березки прижились в Геттисберге, растут там по сей день. Бычка с телкой отец отдал подмосковным животноводам с пожеланием и нам развести таких. До 1964 года их, естественно, холили, а что случилось дальше, я не знаю. Возможно, списав по акту, пустили на мясо, как списали и большинство других «не представлявших ценности» подарков, преподнесенных отцу.

Однако вернемся к теме бабочек. Теперь, если отец брал меня в зарубежные поездки, я непременно тащил с собой сачок и все к нему прилагающееся.

Уже через год мне представился случай половить настоящих тропических бабочек. Президент Индонезии Ахмед Сукарно все последние годы настойчиво зазывал отца в гости. Наконец отец решил: надо ехать. Индонезия — быстро развивающаяся страна, потенциальный лидер региона, и для нас дружить с ней, установить близкие отношения, если не жизненно важно, то весьма желательно. Визит назначили на февраль 1960 года. Я ходил сам не свой. Уже упоминавшийся выше Альфред Уоллес описал в свое книге, как, путешествуя по острову Ява, он наблюдал полет фантастически красивых ярко-зеленых огромных бабочек, прицекрылок-орнитоптер. Не только наблюдал, но и ловил. Столица Индонезии Джакарта находится на Яве, и отец летит именно туда.

Вот только возьмет ли он меня с собой? Ведь я только что съездил с ним в Америку. Обычно я не просился у отца, предложит — хорошо, нет — значит, так надо, но тут я отбросил все приличия. Отец согласился неожиданно легко. Он тоже читал книгу Уоллеса, его тоже очаровало описание экзотической природы Явы. Одним словом, он меня понимал.

Джакарта меня разочаровала. Огромный грязноватый город, на улицах пованивает, в ванных комнатах президентского дворца по полу носятся огромные, длиной в человеческую ладонь тараканы, к тому же еще и летающие. С большим трудом я изловил парочку, в подарок моему приятелю, собирателю жуков Николаю Николаевичу Филиппову.

Джунглей на Яве мы не увидели. Вместо них по склонам холмов поднимались уступами, похожими на ступени лестницы, рисовые чеки. Орнитоптеры исчезли вместе с джунглями. Однако бабочек попроще оказалось множество. Попроще — из тропических видов, а в сравнении с обитательницами подмосковных лесов, нечто невообразимо красочное. С раннего утра многоцветные красавицы порхали над цветущими кустами под окнами предоставленной отцу резиденции. С приходом темноты дневные бабочки исчезали, их сменяли вьющиеся вокруг светильников ночные. Налетавшись, они садились отдыхать, «заляпывая» темными пятнышками и пятнами белые стены открытой террасы.