Сомкнутым строем мы шли
Перевод М. Зенкевича.
Сомкнутым строем мы шли по неизвестной дороге,
Шли через лес густой, глохли шаги в темноте;
После тяжелых потерь мм отступали угрюмо;
В полночь мы подошли к освещенному тускло зданью
На открытом месте в лесу на перекрестке дорог;
То был лазарет, разместившийся в старой церкви.
Заглянув туда, я увидел то, чего нет на картинах, в поэмах:
Темные, мрачные тени в мерцанье свечей и ламп,
В пламени красном, в дыму смоляном огромного факела
Тела на полу вповалку и на церковных скамьях;
У ног моих — солдат, почти мальчик, истекает кровью (раненье в живот);
Кое-как я остановил кровотеченье (он побелел, словно лилия);
Перед тем как уйти, я снова окинул все взглядом;
Санитары, хирурги с ножами, запах крови, эфира,
Нагроможденье тел в разных позах, живые и мертвые;
Груды, о, груды кровавых тел — даже двор переполнен,
На земле, на досках, на носилках, иные в корчах предсмертных;
Чей-то стон или вопль, строгий докторский окрик;
Блеск стальных инструментов при вспышках факелов
(Я и сейчас вижу эти кровавые тела, вдыхаю этот запах);
Вдруг я услышал команду: «Стройся, ребята, стройся!»
Я простился с юношей — он открыл глаза, слегка улыбнулся,
И веки сомкнулись навек, — я ушел в темноту,
Шагая сквозь мрак, шагая в шеренге, шагая
По неизвестной дороге.
Лагерь на рассвете, седом и туманном
Перевод Б. Слуцкого.
Лагерь на рассвете, седом и туманном,
Когда, проснувшись так рано, я выхожу из своей палатки,
Когда бреду по утренней прохладе мимо лазаретной палатки,
Три тела я вижу, их вынесли на носилках и оставили без присмотра,
Каждое накрыто одеялом, широким коричневатым шерстяным одеялом,
Тяжелым и мрачным одеялом, закрывающим все сверху донизу.
Из любопытства я задерживаюсь и стою молча,
Потом осторожно отворачиваю одеяло с лица того, кто ближе;
Кто ты, суровый и мрачный старик, давно поседевший, с запавшими глазами?
Кто ты, мой милый товарищ?
Потом я иду ко второму — а кто ты, родимый сыночек?
Кто ты, милый мальчик, с детской пухлостью щек?
Потом — к третьему — лицо ни старика, ни ребенка, очень спокойное, словно из прекрасной желто-белой слоновой кости;
Юноша, думаю, что признал тебя, — думаю, что это лицо — лицо самого Христа,
Мертвый и богоподобный, брат всем и каждому, он снова лежит здесь.
Когда я скитался в Виргинских лесах
Перевод М. Зенкевича.
Когда я скитался в Виргинских лесах
Под музыку листьев, под ногами шуршавших (была уже осень),
Я заметил под деревом могилу солдата,
Он был ранен смертельно и похоронен при отступленье — я сразу все понял:
Полдневный привал, подъем! Надо спешить! И вот надпись
Нацарапана на дощечке, прибитой к стволу:
«Храбрый, надежный, мой хороший товарищ».
Долго я стоял там и думал, а потом побрел дальше.
Немало лет протекло с тех пор, немало событий,
Но в смене лет, событий, наедине и в толпе, я порой вспоминаю
Могилу неизвестного солдата в Виргинских лесах, с надписью краткой:
«Храбрый, надежный, мой хороший товарищ».
Как штурман
Перевод К. Чуковского.
Как штурман, что дал себе слово ввести свой корабль в гавань, хотя бы его гнало назад и часто сбивало с пути,
Как следопыт, что пробирается вглубь, изнуренный бездорожною далью,
Опаленный пустынями, обмороженный снегами, промоченный реками, идущий вперед напролом, пока не доберется до цели, —
Так даю себе слово и я сложить для моей страны — услышит ли она или нет — боевую походную песню,
Что будет призывом к оружью на многие года и века.
Врачеватель ран
Перевод М. Зенкевича.
1
Согбенный старик, я иду среди новых лиц,
Вспоминая задумчиво прошлое, отвечаю ребятам
На их: «Расскажи нам, дед», и внемлющей мне молодежи
(Взволнован, ожесточен, я думал забить боевую тревогу,
Но пальцы мои разжались, голова поникла, — я снова
Стал раненым боль облегчать, над мертвыми молча скорбеть);
Скажи о военных годах, об их неистовом гневе,
Об их беспримерных героях (иль только одной стороны? Ведь был так же храбр и противник),
Так будь же свидетелем вновь — расскажи о двух армиях мощных,
О войске стремительном, славном, — поведай о том, что видел,
Что врезалось в память тебе. Какие битвы,
Победы и пораженья, осады навек ты запомнил?
2
О девушки, юноши, любимые и дорогие.
От ваших вопросов опять в памяти прошлое встало;
Вновь я, солдат, покрытый пылью и потом, прямо с похода
Кидаюсь в сраженье и с криком после удачной атаки
Врываюсь во взятый окоп.» Но вдруг словно быстрый поток все уносит,
И все исчезает, — не вспомню о жизни солдатской
(Помню, что было много лишений, мало утех, но я был доволен).
В молчанье, в глубоком раздумье,
В то время как мир житейских забот и утех дальше несется,
Забытое прочь унося, — так волны следы на песке смывают, —
Я снова вхожу осторожно в двери (и вы все вокруг,
Кто б ни были, тихо идите за мной и мужества не теряйте).
Неся бинты, воду и губку,
К раненым я направляюсь поспешно,
Они лежат на земле, принесенные с поля боя,
Их драгоценная кровь орошает траву и землю;
Иль под брезентом палаток, иль в лазарете под крышей
Длинный ряд коек я обхожу, с двух сторон, поочередно,
К каждому я подойду, ни одного не миную.
Помощник мой сзади идет, несет поднос и ведерко,
Скоро наполнит его кровавым тряпьем, опорожнит и снова наполнит.
Осторожно я подхожу, наклоняюсь,
Руки мои не дрожат при перевязке ран,
С каждым я тверд — ведь острая боль неизбежна,
Смотрит один с мольбой (бедный мальчик, ты мне незнаком,
Но я бы пожертвовал жизнью для твоего спасенья).