Гэсэр решает освободить из плена Урмай-Гохон
'Гэсэр'. Худ. А. Сахаровская.
Возвратился Гэсэр домой.
Он уселся за стол золотой.
Насладился вкусной едой.
Насладился влагой хмельной.
У него лицо раскраснелось.
Стал он думу думать о том,
Что такое робость и смелость,
И о том, что бесславно и славно,
Что случилось давно и недавно.
"Разве сын, что становится мужем,
Должен зло утверждать оружьем?
Разве стать рабыней должна
Та, что женщиной рождена?"
Так подумав, решил он мгновенно,
Что пора ему вырвать из плена
Дорогую Урмай-Гохон,
И, решеньем своим возбужден,
Богатырь запел вдохновенно:
"Желтый лук, мой военный лук,
Верный друг, драгоценный друг,
Ты по-прежнему крепок и туг!
Золотая моя стрела,
Ты, как прежде, быстра и смела!
Грозный меч, оружье мое,
Ты на все закален времена,
Чародей - твое лезвие,
На твоем обушке - письмена!"
Вся душа этой песней полна.
На гнедого сел скакуна
И отправился на восток
Удалой, отважный седок.
Поскакал по хребтам и отрогам,
По объезженным ханским дорогам,
Поскакал по дороге окольной,
Где народ проезжал подневольный,
Поскакал по теснинам безвестным,
Поскакал по вершинам древесным.
Так достиг он чужой страны.
Посредине простора степного
У подножья красной сосны
Спрыгнул всадник с коня гнедого.
Чародейных двенадцать сил
Он по пальцам своим пустил,
Двадцать три волшебства - по ладони.
Удивились бы люди и кони:
В жеребеночка-лончака
Превратил своего гнедого,
А себя самого - в старичка,
Слабосильного, еле живого.
Жеребенка того старичок
Оседлал седлом деревянным,
Подложил кой-какой потничок
И поехал путем чужестранным,
И хотя бесконечна река,
А земля - широка, велика,
Прибыл к трем шарагольским ханам.
Эти ханы, полны свирепости,
Все закрыли дороги-пути,
Все луга превратили в крепости,
Чтоб и червь не сумел проползти.
Колдовство призвав на подмогу,
Две огромных воздвигли горы,
Чтоб они преградили дорогу.
Из утесов и острых скал
Вырывался губительный пламень,
И зубами, сердясь, скрежетал
Каждый выступ и каждый камень.
Две горы на посту своем
Наблюдали за всеми вдвоем
На земных и небесных дорогах
И проглатывали живьем
Всех двукрылых и четвероногих.
К двум горам подъехал Гэсэр.
Над горами клубился туман.
Превратил седой старичок
Жеребеночка в кремешок
И упрятал его в карман.
У подножья саранки росли.
Он их выкопал из земли
И проткнул ими горные жилы.
Колдовские ослабли силы,
И проход меж горами возник.
И прошел по проходу старик,
Опираясь на посох кривой,
И оставил он за собой
Две горы - две волшебных преграды.
Вот почуял дыханье прохлады
И прилег старик на траве
У ключей-родников на полянке.
В это время семьдесят две
Шарагольских ханов служанки
Через старца перешагнули,
Родниковой воды зачерпнули.
Но сказала семьдесят третья:
"Не могу на это смотреть я!
Вы нарушить обычай дерзнули,
Через старца перешагнули,
Погляжу я, вы слишком горды!"
И кругом обошла девица.
"Для чего вам столько воды?" -
Вопросил старик у служанки.
Но, забыв, что старцы хитры,
Что, невидимые до поры,
Ямы есть на старой стоянке,
Та сказала: "Пойдя на войну,
Три могучих отняли хана
У Абай-Гэсэра жену,
И она томится в плену.
Порешили властители те,
Что нойон Саган-Гэрэлтэ
На жене Гэсэровой женится,
Но когда отказалась пленница,
Поместили ее в сарай,
Низкий, темный, холодный, сырой,
Кормят-поят одной лишь водой,
Притесняют ее лиходеи".
У Гэсэра тогда сильнее
Стало биться сердце в груди.
Он сказал: "Погоди, погоди!
Потому ли ее терзают,
Что она из страны чужой,
Потому ли, что не желает
Нелюбимому стать женой?
Почему вы ее не спросите?
Или воду в сарай не вносите?"
Та сказала в ответ старику:
"Нет, не вносим: по желобку
Звонко катится к ней вода".
И, услышав слово такое,
Поступил богатырь хитро:
Он кольцо свое золотое
Опустил незаметно в ведро.
Догнала подружек девица,
И, как только по желобу литься
Родниковая стала вода -
Золотое кольцо покатилось,
Покатилось и очутилось
На ладони Урмай-Гохон.
Показалось: со всех сторон
В том сарае заря засветилась!
Опечаленное лицо
Озарилось надеждой живою,
И Урмай над своей головою
Подняла золотое кольцо.
В сердце вспыхнула жаркая вера:
Здесь он, близко, людей оплот,
Золотое кольцо Гэсэра
Ей свободу и счастье вернет!
На земле шарагольских ханов
День зажегся, для мира воспрянув.
А Гэсэр трое суток подряд
Находился у водопоя:
Для грядущего смертного боя
Он выведывал, говорят,
Мощь и хитрость врагов непотребных.
Три и двадцать уловок волшебных,
Чародейных двенадцать сил
По ладони и пальцам пустил,
Превратился в мальчонку-мальца
И пошел к задворкам дворца,
Где Саган-Гэрэлтэ обитал.
Как приблизился к тем задворкам,
Мальчик плачем заплакал горьким.
Услыхав, что ревет мальчуган,
Подошел к нему хан Саган,
По щеке ударил сперва,
Чтобы выведать: мощь какова?
В храбреца превратится ль ребенок,
Как в коня-скакуна жеребенок?
Он дитя недолго испытывал,
И домой мальчонку отнес,
И растил его, и воспитывал.
Не по дням - по часам он рос:
Уж не к битве ли мальчик готовится?
Тесно в шкуре овечьей становится,
Перерос он и шкуру быка.
Ненароком его затронешь -
Сдачи даст Олзобой-Найденыш:
Так назвали озорника.