- М-м-м?

Где-то на задворках моего сознания пронзительно вопила одна из ласок с детской лампы: он купил тебе билет в Париж! Он купил тебе билет в Париж!

- Ну... - Билл вздохнул. - Я представлял себе так. Приглашение от очаровательного, таинственного, притягательного англичанина Пьера Дюбуа куда более интересного, чем я, - приглашение провести с ним романтические выходные на левом берегу Сены. А в аэропорту ты узнала бы, что Пьер - это я... Я ждал бы тебя с огромным букетом роз, и мы...

Он так и не смог выговорить "жили бы долго и счастливо".

Некоторое время мы сидели молча.

- Я понял, что ничего не вышло бы.

- Верно.

- Потому что я сообразил, что к чему.

- Ты это о чем?

- Ты не искала любви, тебе требовалась свадьба. Какая угодно. С кем угодно. Лишь бы только он не был педофилом в бейсболке задом наперед, стариком или полным уродом. И это обязательно должно произойти до того, как тебе стукнет тридцать девять лет и одиннадцать месяцев.

Меня словно ударили.

- Ты подслушивал?

Он помотал головой и еще раз вздохнул.

- Услышал. Случайно.

Я вспомнила, как открыла обувную коробку в сарае, и отвела взгляд.

- Что же, мы тогда напились, - проговорила я сквозь зубы. - Прости. Мы давние подруги, и нам случается выпить. Вот так.

- Дело не только в этом. Ты ведь и писала...

- Например?

- Как только найдешь мужчину или женщину, Пьер, их надо скрутить, поставить тавро и посадить на привязь. Так гораздо быстрее получишь свадебный торт и белые замшевые туфли.

Я вскочила.

- Ублюдок!

- Т-с-с!

- Ну хорошо, я тебе шепотом скажу. Ты распечатал все это и хранил, чтобы использовать против меня!

- Ну, а ты скажи, - парировал он обычным своим голосом, - почему для тебя все мужчины - ублюдки? А потом Джоди мне рассказала, что ты в этом фильме пообещала руки на себя наложить, если к сорока годам не выйдешь замуж.

- Это была шутка, придурок ты долбаный, шутка! И пошел ты...

И все. Я сорвалась на крик. Да, и еще хлопнула дверью. Хотя перевалило за три часа ночи и это был не мой дом. Кончено. Все.

Глава тридцать девятая

Как просто бодрствовать всю ночь, если лежишь, свернувшись калачиком в ворохе старой сырой одежды на деревянном полу сеновала.

Но в комнате Эммы я не останусь.

Как я понимаю, Билл со своей перевязанной рукой залезть на сеновал не сможет. Значит, здесь я в относительной безопасности. По крайней мере, до тех пор, пока в этой богом забытой дыре не взойдет солнце, а тогда я поймаю попутку до станции.

Ни в какой Байрон-Бэй я не поеду. Отправлюсь домой. С меня хватит. Если бы не было так темно, сыро и холодно и я не вырядилась бы в это дурацкое бархатное платье, то ушла бы прямо сейчас. Что угодно, только бы оказаться подальше от Умника Билла Макгинли.

Я думала, что всего уже натерпелась от мужчин. Безответственные психи. Сдвинутые на сексе. Завзятые лжецы. Но это... просто олимпийские вершины. Вы только подумайте - я с ним даже не целовалась. Не могу и не буду плакать. Отказываюсь наотрез. Я слишком устала. И слезы на него тратить не стану. Он того не стоит.

Чтобы не заснуть, я просмотрела при свете карманного фонарика целый ворох комиксов про Богатенького Ричи. Я и забыла эту рекламу "Морской Обезьяны", которую рисовали на последней стороне обложки. Где те счастливые деньки, когда девочка могла продавать садовые семена соседям и родным, зарабатывая тем самым на фен, надувную лодку или корзину для баскетбола?

Делалось все это специально для того, чтобы не позволить себе расплакаться, но что-то пошло не так. Я вспоминала детство - и мне действительно захотелось вернуться туда. Во времена, когда все казалось таким надежным. Сильная женщина получала мужчину-миллионера, и ты знала, что однажды тоже встретишь любовь всей жизни.

Интересно, заснул ли Билл. Вполне возможно. Я заметила пачку обезболивающего возле его кровати - на какое-то время этот тупой ублюдок вырубится. И тогда - все. Назад в Сидней, где он больше никогда меня не увидит. Перееду в ту комнату с тремя унитазными щетками. Все лучше, чем ходить на цыпочках по своему дому, зная, что кто угодно может услышать с лестницы каждое чертово слово.

Поговорить бы сейчас с Роджером...

- Да как он смел?

Билл, кажется, прав - я разговариваю сама с собой. И все-таки, думала я, ожесточенно вертясь под его старой одеждой в попытках устроиться поудобнее, он сам виноват - не подслушивай.

Ему стало жалко меня - что это он имел в виду?

А то, как он цепляется к каждому слову? Я вовсе не одержима идеей замужества - ничего подобного. Спросите Дэна, кого угодно спросите! Ну ладно, Дэна не спрашивайте. Лучше Лайма. Я же справилась с теми развратными выходными в гостинице, верно? Не припомню, чтобы я тогда заводила речь о предложении руки и сердца. А Леон Мерсер, великовозрастный студент-радикал? Да он под присягой подтвердит. Когда мне было лет двадцать пять, мы с ним увлеченно обсуждали проблемы полигамии.

Этой ужасной ночью я разберусь во всем - вот увидите.

Так, в скрежете зубовном я дождалась пяти утра, когда заголосили местные петухи - или это были приблудные дезертиры со "Скрудж Макдаг Кря-Кря Гуано"?

У меня есть кошелек, вечернее платье из красного бархата и мокрые черные туфли. Словом, что еще нужно свободной художнице, она же женщина девяностых? Солнце встало, дорогу видно, и наверняка найдется какой-нибудь олух с грузовиком, который меня подбросит. Будь смелой, будь сильной. И прикинься, что ты - Джоанна Ламли из "Новых мстителей".

Я спустилась по лестнице. Мне даже не было дела до змей.

Вылезая из сарая, я невольно съежилась. А вдруг Билл залег рядом в засаде? Но нет, все было тихо и спокойно, и пока собака - только не говорите мне, что это блу хилер, - не подняла переполох, я улизну прочь с фермы Макгинли - изящно, стильно и с достоинством.

Тут я споткнулась о покрышку с нарисованным лебедем и плюхнулась на четвереньки посреди дороги.

- Дерьмо!

Ох... Дождь. Нет, в самом деле. "Куин" вместе с христианолюбивым Грэмом спели бы по этому поводу, что Вельзевул приберег для меня де-мона-а-а-а.

Может, в этом все и дело, думала я, плетясь по дороге к Дорриго в красном платье Эммы Макгинли. Все мои проблемы в жизни - прямое следствие того, что я, как утверждают некоторые, выносила вечером мусор, громко молясь. Не стоило мне тащить мешок с вонючей дрянью и всуе поминать при этом Божье имя. Не то чтобы я сама такое помнила, конечно.

Вперед, вперед, вперед. Хотела бы я думать, что напоминаю сейчас героиню Томаса Гарди, но почему же тогда из окна промчавшегося мимо фургона торчала голая мужская задница?

Ненавижу Дорриго. Ненавижу деревню.

Наконец где-то между фермой "Гуано Кря-Кря", или как там она называется, и указателем, ведущим к стоячему пруду, я услышала чудесный скрип автомобильных тормозов. В машине сидела женщина - я слышала, как она крикнула что-то, опуская стекло.

Спасибо тебе, Господи, - даже при том, как ты со мной обошелся. Я вытерла мокрые от дождя глаза, подобрала намокшее вечернее платье и потащилась к машине.

- Вас подвезти? - спросила женщина. Вид у нее был по-матерински заботливый. - Кажется, Эмма Макгинли надевала это на школьном балу.

Пять километров спустя, все еще под проливным дождем, я выяснила, что она одна из ипохондриков Паскалей.

- Шутите, - брякнула я.

Тут я сообразила, что живут в этих краях только Макгинли и Паскали и, значит, ничего граничащего со сверхъестественным не произошло.

- Удачно вы меня встретили, - сказала миссис Паскаль. - Я как раз еду за молоком.

- Я думала, до открытия магазинов еще несколько часов.

Вот хорошо, куплю себе полотенце.

- Нет, это на ферме.

- Ах да.

Она была достаточно хорошо воспитана, чтобы не ткнуть мне локтем в бок со смешком "эх вы, городские", но я чувствовала, что ей очень хочется именно так и поступить.