— Дон Луу должен был сообщить обо мне.

В ответ раздался низкий голос. Александр открыл дверь и вошел внутрь. В комнате охраны сидели два сотрудника из виджиланцы, которые проверили документы Александра и наличие у него оружия. Потом они велели ему подождать пять минут и лишь после этого провели в помещение для свиданий.

Посреди комнаты за большим столом сидел Маркус Розин. Руки его лежали на столешнице, словно он держался за нее, боясь упасть. Солнечные очки, которые скрывали его пустые глазницы, в комнате без окон, освещенной неоновыми лампами, казались лишними. У Александра до сих пор были свежи воспоминания о кровавой стычке с Маркусом Розином и другими предателями в тайных подземельях Ватикана. Старая женщина, которую все звали Котолюбка, показала Александру и его людям вход в подземный лабиринт. Ее застрелили, но один из ее котов выцарапал глаза генералу ордена «Totus Tuus».

Жандарм, оставшийся наблюдать за теми, кто находился в комнате свиданий, делал вид, будто его совершенно не интересуют ни посетитель, ни заключенный. Александр сел на стул напротив отца.

— Александр? — спросил Маркус Розин.

— Да. Доброе утро, отец. Тебе сообщили, что посетитель — я? Или ты узнал меня по звуку шагов?

— Ни то, ни другое. Кто бы еще решил навестить меня здесь?

— Ну, не знаю… Возможно, старые друзья.

— Шутишь? Ты думаешь, они отважились бы прийти в новую ватиканскую тюрьму? Это все равно что самому сунуть голову в пасть льву.

— Но у тебя все же остались друзья, — возразил Александр. — Несмотря на то что Папа Кустос провозгласил орден распавшимся, они все равно где-то тайно собираются. Так ведь?

— Если люди верят в свое дело и готовы пожертвовать ради него своей жизнью, они не обратят внимания на то, что говорит незаконный понтифик.

— Кустос избран по закону.

— Это нужно еще доказать, особенно теперь, когда есть второй Папа, — ответил Маркус Розин, и в его голосе прозвучало удовлетворение.

— Ты хорошо информирован.

— Мне позволено слушать радио, и я включаю его очень часто. — Маркус Розин постучал указательным пальцем по солнечным очкам. — Что же мне еще остается?

— Я знаю, что ты выступаешь против реформ Кустоса и, прежде всего, против него самого, ведь он лично хочет воплотить их в жизнь, — вздохнув, сказал Александр. — У тебя еще сохранились контакты с единомышленниками?

— Ты имеешь в виду моих братьев и сестер?

— Называй их, как тебе угодно.

— Как же мне поддерживать с ними контакт? Читать, что ли, их тайные записки, которые они передают в камеру контрабандой? — Маркус Розин коротко и безрадостно рассмеялся. — Составленные с помощью алфавита для слепых?

— Есть разные способы и пути, — ответил Александр с намеренной многозначительностью.

Отец скептически ухмыльнулся:

— Александр, ты пришел сюда для допроса?

— Я хотел бы попросить тебя о помощи, отец.

— Я весь внимание.

Это было невозможно, но Александру казалось, что отец с любопытством смотрит на него.

— Если ты внимательно слушаешь радио, то наверняка знаешь о двух убийствах священников в Ариччии и Риме.

— Да. И что?

— Что тебе известно об этом?

— Наверное, меньше, чем тебе. В отличие от меня, ты можешь читать еще и газеты.

— Возможно ли, чтобы в этом деле были замешаны бывшие члены ордена «Totus Tuus»?

Пальцами правой руки Маркус Розин выбивал на столешнице барабанную дробь.

— Александр, я только теперь понял, что именно это и привело тебя ко мне! А сначала я подумал, что это… кровные узы.

— Ты хочешь обидеть меня? В прошлом я доказал, что ты мне небезразличен. Но сегодня я действительно пришел по делу. Если ты что-нибудь знаешь об этих убийствах, скажи мне, пожалуйста! Может быть, это предотвратит следующие жертвы.

— Неужели ты считаешь меня предателем? — с упреком произнес Маркус Розин.

— Я и предположить не мог, что ты будешь так упрямиться, — разочарованно ответил Александр. — Я думал, что майские события и потеря зрения заставят тебя задуматься и направят на путь истинный. Но, наверное, я ошибался.

— Да, разумеется, ты ошибался! Вы лишили меня зрения, заперли меня здесь, вполне вероятно, до конца моих дней, и ожидаете, что я вам помогу? — Горечь в голосе Маркуса Розина сменилась яростью. Он закричал: — Уходи, Александр, исчезни!

— Нет, это не я и мои товарищи отняли у тебя зрение, а кошки, которые на тебя напали. Но то, что мы стояли по разные стороны баррикад, верно. Тогда я испытывал к тебе отвращение, отец, за то, что ты сделал. Наверное, в тот момент я даже ненавидел тебя. Но потом я все обдумал и решил, что ты сделал то, что было необходимо в данной ситуации. Я все еще считаю твои убеждения ложными, однако, по крайней мере, пытаюсь понять твои поступки. Ты так верен своим идеалам! И все же я думаю, что ты все это время думал только о себе, переживал за себя и бежал сам от себя, взваливая вину за свою исковерканную судьбу на других. Мне жаль, отец, однако, похоже, чувства перехлестнули через край.

Александр покинул комнату свиданий, не сказав больше ни слова. Он, конечно, не рассчитывал на то, что получит какие-то сведения от своего отца об убийствах священников. У него были лишь беспочвенные подозрения, что члены ордена «Totus Tuus» как-то причастны к убийствам. Александр стремился использовать любую возможность, поэтому и пошел к отцу. Но его разочаровало не то, что он не получил никаких сведений от него, а упрямство Маркуса Розина, его нежелание хоть раз взглянуть на вещи с позиции своих идейных противников. Александр догадывался, что отец ненавидел их всех до глубины души, и задавался вопросом, не распространяется ли эта ненависть и на него.

Северная Тоскана,

вблизи Борго-Сан-Пьетро

Они оставили патрульную машину на поляне и начали пробираться через густой кустарник вслед за Эццо Писано. Колючий плющ цеплялся за штаны Энрико, ветки хлестали по лицу после каждого неосторожного движения. В его памяти всплывали неприятные воспоминания об их бегстве с Еленой от разъяренных деревенских жителей. Он уже давно потерял всякие ориентиры, да и Фульвио Масси едва ли ориентировался лучше. Но Писано шел очень уверенно и, казалось, находил верный путь даже в самых густых зарослях. То и дело он бил вокруг себя палкой, которую подобрал по дороге, чтобы отбросить в сторону строптивый кустарник. Несмотря на свой возраст, он был довольно проворным и ловким. Здесь Писано чувствовал себя как дома, потому что, наверное, исходил окрестные леса вдоль и поперек еще мальчишкой. Он перепрыгивал через небольшие, не высохшие после недавнего дождя лужи, чтобы не замочить ноги, в то время как у Энрико и Масси уже давно испачкалась и промокла обувь.

— Трудно представить, что кто-то построил дом в такой глуши, — проворчал комиссар, когда в последнюю секунду проскочил мимо грязной лужицы. — Нужно быть настоящим отшельником, чтобы решиться на такое.

— Анджело и есть отшельник, — раздался голос Писано. — И он живет не в доме. Во всяком случае, не в таком, как вы думаете.

Энрико заметил остатки каменных стен, которые высились среди зарослей тернового кустарника. Вскоре он увидел круглую каменную хижину — на такую же постройку они набрели, спасаясь от погони два дня назад. То была гробница этрусков, как им тогда объяснил таинственный Анджело. Подлесок поредел, и вскоре слева и справа стали появляться другие гробницы, выложенные из камня. Они были частично оплетены растениями, будто представляли симбиоз с живой природой.

— Это все гробницы? — спросил Энрико.

— Здесь их намного больше, — ответил Писано. — Борго-Сан-Пьетро стоит на руинах города этрусков. И здесь, в этих лесах, этруски хоронили мертвых.

Он остановился возле двух сравнительно больших гробниц и огляделся. Впервые за то время, что они провели в лесу, Писано выглядел неуверенным.

— Он должен быть где-то здесь, — пробормотал он и обернулся вокруг своей оси. — Ах да, вот это правильная дорога!