Мы вернулись в праздничный зал, где я провел пару часов, наслаждаясь музыкой, пением, танцами и истинно герцогскими яствами.

Когда снаружи начали сгущаться сумерки, а ряды гостей заметно поредели, я и сам собирался откланяться. Но полковник Шевье, который, как мне казалось, не отходил от меня ни на шаг, не хотел и слышать об этом.

— Ее светлость желает еще раз поговорить с вами и ждет вас, мосье Шрайбер.

— Но уже поздно. Мои слуги будут беспокоиться, если я вскоре не появлюсь.

— Пусть это вас не тревожит, мосье. Их проводили в комнаты для прислуги. Для вас тоже подготовили гостевую комнату. Мы обо всем позаботились. Позвольте проводить вас сейчас к ее светлости!

Эти слова прозвучали не как вопрос, а как приказ. Шевье проводил меня в уже знакомый кабинет, но не вошел вместе со мной. Полковник прикрыл дверь снаружи.

Элиза Бонапарт стояла возле окна и смотрела на множество фонарей, освещавших сад. Не оборачиваясь ко мне, она произнесла:

— Теперь бравые бюргеры возвращаются домой и рассказывают своим любимым о солдатах, бандитах и немце, который должен создать в их городе новый музей. Впрочем, я не упоминала, что вы будете искать древнюю святыню этрусков. Я не хочу привлекать расхитителей гробниц. Попрошу и вас строго хранить молчание! Вы можете мне это пообещать?

— Конечно, ваша светлость.

Только теперь она повернулась ко мне, и на ее лице снова засияла широкая улыбка, которая превращала мужеподобную правительницу в женщину.

— Когда мы находимся с вами наедине, называйте меня просто Элиза, так будет удобнее!

Я кивнул и, запнувшись, сказал:

— Спасибо… Элиза.

— Это мне нужно вас благодарить, Фабиус. У вас позади долгое напряженное путешествие. К тому же вы не знали, куда направляетесь… А еще это непредвиденное происшествие с бандитами. Но вы ни разу не пожаловались.

— Я не привык жаловаться, ваша… Простите, Элиза. Мое присутствие здесь стоило вам некоторых средств, вы вытащили меня из затруднительного положения, которое могло закончиться долговой ямой.

— Но ведь это не вы насобирали долги, а ваш отец, который неправильно рассчитал финансы для своего дела.

— Банкам все равно, для них все эти долги — долги семьи Шрайберов. И после смерти отца они стали моими. Вы мне действительно очень помогли, Элиза!

Она подошла ко мне и, взяв мои руки в свои, произнесла:

— Мы можем помочь друг другу, Фабиус, ведь у нас много общего. И вы, и я — чужаки в этой стране, мы одиноки и поэтому должны поддерживать друг друга.

— Я не могу себе представить, что вы одиноки. Сегодня я собственными глазами видел, как народ приветствовал вас ликованием.

— Ликование предназначалось не женщине, а герцогине. Опасайтесь ошибиться: не каждый, кто радуется на людях, веселится сердцем. Сколько в этом ликовании расчета и соглашательства? Наверное, больше, чем мне может понравиться. Когда я приехала в Италию, здесь никто не торжествовал. Для здешних людей я была всего лишь сестрой императора, который подчинил эту землю силой и бросил ее, как подачку. Мнение людей стало меняться, когда они увидели, что я для них делаю. Но все же я так и осталась для них чужой, и, наверное, никто больше не будет чувствовать себя на седьмом небе, если, упаси бог, однажды Наполеон утратит власть.

— Для этого действительно нет предпосылок. Он встал во главе европейских монархов.

— Но у него много врагов, как и у меня тоже. А когда человек окружен врагами, он должен иметь хотя бы пару хороших друзей, которым можно доверять.

— У вас они наверняка есть, Элиза. Кажется, полковник Шевье вам очень предан, да и потом, конечно же, ваш муж, герцог.

Взгляд Элизы помрачнел.

— Да, он носит титул герцога Пьомбино и Лукки, и по закону он мой супруг. Но я бы не назвала его своим мужем, и уж точно другом. Было время, когда мы чувствовали друг к другу что-то вроде симпатии. Я убедила себя, что красивый капитан — это то, что мне нужно, потому что я, старшая из трех сестер, еще не была замужем. Феликсу было приятно стать шурином Наполеона Бонапарта. Капитаны обычно так быстро не становятся генералами, по крайней мере, если не рискуют головой на поле боя. Но в конце концов я охладела к Феликсу, как и он равнодушен ко всему, пока у него есть музыка и другие женщины.

— Женщины?

— Фаворитки, если вам будет угодно. Наверное, он уже у них. Нет-нет, не здесь, он встречается с ними в другом доме.

— Почему вы мне все это рассказываете?

— Потому что хочу попросить вас быть моим другом и остаться со мной… сегодня ночью.

Она произнесла то, о чем я уже давно догадывался. Она все еще держала мои руки в своих и стояла так близко, что я чувствовал ее дыхание и сладкий запах духов. Конечно, были женщины и красивее Элизы, с Марией она вообще не могла сравниться. Но недостаток красоты компенсировался ее открытостью. В ее взгляде был какой-то магнетизм, который я видел лишь у ее брата. Этим восхищались солдаты, когда шли в бой под градом пуль за своего генерала.

Я пристально посмотрел в большие темные глаза Элизы и прочитал в них желание, а также уязвимость, которая не сочеталась ни с официальным положением, ни с ее поведением. Передо мной была другая Элиза — девочка с Корсики, жившая на чужбине и занимавшая пост, о котором на родине не могла и мечтать. На ее плечах лежала определенная ноша. И ей очень хотелось, чтобы я помог сегодня ночью забыть об этой ноше. Признаться, я не знал, что мне делать. В тот момент я испугался и почувствовал явное облегчение, когда в дверь постучали и в комнату вошел Феликс Бачокки в сопровождении полковника Шевье. Адъютант, будто извиняясь, с сожалением взглянул на герцогиню.

Я ожидал, что со стороны супруга Элизы на меня посыплются упреки или он даже набросится на меня. Но мои ожидания, к счастью, не оправдались. Генерал лишь окинул меня быстрым равнодушным взглядом, а потом обернулся к своей жене и сказал:

— Ты сейчас должна посвятить себя другим вещам, Элиза! Только что прибыл курьер. Австрийцы с эрцгерцогом Фердинандом напали на Баварию. Вторая австрийская армия под командованием эрцгерцога Карла выступила на стороне Италии. Война!

9

Пеша, пятница, 25 сентября

За большими окнами гостиничного номера Энрико начиналось хмурое серое утро. Он приподнялся на постели и взглянул на старую книгу, лежавшую на ночном столике. Он прочитал уже больше половины записок Фабиуса Лоренца Шрайбера, но до сих пор не мог понять, писал ли автор чистую правду или попросту врал. Сначала он хвалился тем, что вел научные споры с Наполеоном Бонапартом, а потом чуть не переспал с сестрой французского императора!

Мотая головой, Энрико в полусонном состоянии приблизился к окну. Шел небольшой дождь, клубящийся туман окутал горы серой пеленой. Они выглядели очень загадочными, словно хотели скрыть от любопытных глаз свои тайны.

Когда Энрико подумал о происшествиях в Борго-Сан-Пьетро, он счел историю Лоренца Шрайбера не такой уж неправдоподобной. Эти горы таили в себе нечто магическое, нечто, что могло заставить обычного человека преступить грань реальности.

Мелодичный звонок мобильного телефона заставил его вздрогнуть. Он прошел в гардеробную и вытащил аппарат из кармана куртки. Энрико неуверенно принял звонок, словно предчувствуя, что хороших новостей не услышит. Он узнал голос доктора Аддесси еще до того, как она назвала свое имя. Ее тон свидетельствовал о том, что его опасения подтвердились.

— Я звоню вам по поводу синьоры Вида, — сказала она так осторожно, будто в самих этих словах заключалось неприятное известие.

— Что с Еленой?

— Ее состояние вчера ухудшилось, и…

— И что?! — нервно рявкнул в трубку Энрико, когда врач запнулась, не договорив фразу.

— Есть предпосылки, что она не переживет сегодняшний день. — Доктор Аддесси выдержала короткую паузу, и Энрико почувствовал, что ей было нехорошо от этого телефонного разговора. — Мне очень жаль, синьор Шрайбер.