— Но Роуланд, — смутилась она.

— Тебя воспитывали в Нормандии? — удивился Годдард. — Стало быть, тебя увезли туда?

— Да.

— Неудивительно, что мы не смогли тебя найти. Мы обыскали Анжу, прилегающие области, но никогда не думали, что следовало вести поиски так далеко, в Нормандии.

— А что привело тебя в Ангерс? — спросил Эварард.

— Погоня за этой малышкой, — сказал Роуланд, кивнув на Бригитту. — Я должен поблагодарить тебя за то, что нашел ее. А ее — за то, что нашел тебя. Она увидела тебя, когда пришла к графу. И подумала, что ты — это я, и убежала из дворца. А если бы она не убежала, я бы ее не нашел.

Видя их недоумение, он добавил:

— Это очень длинная история, и лучше оставим ее на другой раз.

— Расскажите, что случилось, — повернулся Роуланд к родителям. — Как Лютер украл меня?

Элеонора ответила:

— Мы были здесь, в Ангерсе, на празднике. В тот год у графа был прекрасный урожай, и он устроил большой прием, пригласил всех важных лиц со всей своей земли. Мы взяли тебя и Эварарда, вынесли в большой зал, чтобы представить. Мы так гордились нашими близнецами! Вы были маленькие, запеленутые, такие миленькие. — Роуланд покраснел, а Эварард рассмеялся, — он привык к материнскому воркованию. — А потом няня отнесла вас обратно, вот в эту комнату. И больше мы тебя не видели, Рауль.

— Роуланд, моя дорогая, — поправил ее Годдард. — Всю жизнь его звали Роуланд. Так что нам придется отвыкнуть от имени, данного при рождении.

— Для меня он всегда будет Раулем, — упрямо покачала головой Элеонора.

— Мама сентиментальная женщина, — объяснил Годдард. — Мы были вне себя, когда вернулись и нашли няню, лежащую без сознания, а в кроватке лежал только Эварард. Тебя не было. У меня были враги. А у кого их нет? Я думал, что тебя украл кто-то из них, я боялся, что они тебя убили. Но твоя мать никогда не оставляла надежды. Все эти годы она сохраняла ее.

— А этот человек, Лютер, хорошо к тебе относился? — тихо спросила Элеонора.

— Хорошо? — нахмурился Роуланд.

Есть то, о чем он не должен рассказывать этим людям. Кто сумеет понять его тяготы его жизни? Как он это объяснит?

— Лютер — настоящий воин. Его очень уважают в Нормандии, состоятельные люди годами ждут возможности отправить к нему на обучение своих сыновей. Не посылают ни к кому другому, желая попасть именно к нему. Меня он начал тренировать сразу, как только я мог удержать в руках меч. Мною он занимался особо. Он был… Он усердный мастер. Он обучал меня не только искусству войны, но и стратегии, научил стремиться к совершенству. — И Роуланд улыбнулся, чтобы смягчить смысл сказанных слов. — С раннего детства меня готовили к тому, чтобы я стал владельцем Монтвиля и мог отстоять его при необходимости, поскольку у Лютера только две дочери. Монтвиль должен перейти ко мне. Теперь, когда я знаю, что я не кровный сын Лютера, Монтвиль не может стать моим.

— Об этом и речи нет, раз у него дочери, у тебя нет на него прав, — сказал Годдард.

Роуланд грубо прервал его:

— Я могу взять его и без прав. Вопрос не в этом.

Да, он действительно был человек войны. Тяжелый человек. Сильный, способный взять, что хочет. Этим мягким людям будет трудно научиться понимать такую силу.

— Роуланд не оратор, — сказала Бригитта, нарушая молчание. — Он не намерен взять Монтвиль силой, но действительно, если бы захотел, он бы его взял.

Роуланд нахмурился, взглянув на нее, полагая, что нет нужды толковать его слова.

— Ты не должен считать, что теряешь все, не будучи сыном того человека, — сказал Годдард. — Я ничего не знаю про Монтвиль, но у тебя есть большое поместье в Пуату. Эварард управлял твоими землями так же заботливо, как своими собственными. Он, как и твоя мать, верил, что ты обязательно найдешься.

— Молодец, брат, — улыбнулся Роуланд. — Значит, я богатый человек?

Эварард с удовольствием ответил:

— Ты даже богаче меня. Все эти годы твоя рента копилась, а я свою тратил. А жил я, признаюсь, на широкую ногу.

Роуланд засмеялся.

— Ну тогда ладно. За труды я должен, тебя вознаградить. Я отдаю тебе ренту, которую ты накопил.

— Я не могу взять, — запротестовал удивленный Эварард.

— Нет, можешь, — не отступал Роуланд. — Я ничего не хочу брать из того, что не заработал сам. И я буду благодарен, если ты и дальше присмотришь за моими землями, пока они не понадобятся.

— А ты их разве не возьмешь сейчас?

— Сейчас? — мрачно спросил Роуланд. — Я должен вернуться в Монтвиль.

— Я поеду с тобой в Нормандию, — предложил Эварард.

Но Роуланд покачал головой.

— Я должен предстать перед Лютером один. Он возненавидит тебя, брат, потому что, благодаря твоему лицу я узнал о своей семье и о его грехе. В Монтвиле твоя жизнь будет в опасности.

— А твоя?

— Мы с Лютером на равных. Я его не боюсь. Нам надо свести счеты.

— Роуланд, — нерешительно начал Эварард. — Может быть, тебе лучше не встречаться с ним снова? Сможешь ли ты оставаться в ладу с собой, если убьешь его?

— Я не смогу жить с собой в ладу, если не услышу от него, почему он это сделал, — Роуланд говорил спокойно, но взгляд был тяжелый.

Они проговорили всю ночь. Впервые за двадцать три года сидели за столом, как одна семья. Роуланд слушал рассказы родителей и брата, а Бригитта размышляла, не терзают ли его душу эти разговоры.

Роуланд был очарован своими родителями и не мог отвести от них глаз.

36

— Представляешь, Бригитта, если бы ты не убежала в Ангерс, я бы никогда не нашел свою семью? Многие годы Лютер не пускал меня туда, зная, что я могу обнаружить. И я не задумывался, что он имеет против этого города. А на сей раз он не смог меня удержать. Из-за тебя.

Они стояли на южном холме, глядя сверху на Монтвиль. Бригитта нервничала, предощущая назревающую стычку. Три дня они ехали рядом, и Роуланд все время молчал.

Он улыбнулся.

— Знаешь, всякий раз, когда ты убегаешь, потом случается что-то хорошее.

— А что хорошего было в первый раз?

— Разве ты не стала моей?

Она покраснела.

— Ты поговоришь с Лютером наедине? — спросила Бригитта со страхом.

— Это не имеет значения.

— Очень даже имеет, Роуланд. Пожалуйста, поговори с ним наедине. Никто не должен знать, что произошло. Я знаю, Роуланд, ты негодуешь. Но пусть гнев не ослепит тебя. Все эти годы Лютер называл тебя сыном. Ты крепко с ним связан. Многолетние связи стоят не меньше кровного родства. Помни об этом, когда останешься один на один с ним.

Роуланд ничего не сказал и стал медленно спускаться с холма, никак не рассеяв ее опасений.

Когда они вошли в зал, Лютер был там. Он наблюдал, как они подходили, и на его лице появилось беспокойство, точно он уже знал все.

— Итак, ты снова вернул ее? — весело спросил Лютер, поднимаясь со своего места возле огня.

— Я привез ее назад.

Лютер взглянул на Бригитту.

— Разве я не говорил тебе, что он смягчится?

— Да, говорили, милорд, — тихо согласилась девушка.

— Тебя не было неделю, — на этот раз он обратился к Роуланду. — Она доехала до Ангерса?

— Да.

Наступило полное молчание, потом Лютер вздохнул, будто сломался.

— Ты узнал?

Роуланд не ответил. Не было нужды.

— Я хочу поговорить с тобой наедине, Лютер, — сказал он. — Прокатимся верхом?

Лютер кивнул и вышел из зала за Роуландом.

Когда Бригитта смотрела им вслед, ее переполняла ужасная жалость к старику. Она видела, как опустились его плечи. Он сдался.

Роуланд поднялся на вершину холма, спешился как раз в том месте, где они стояли недавно с Бригиттой. Он помнил ее предупреждение. Но в нем кипел гнев, который просился наружу. Гнев маленького мальчика, жаждавшего любви. Гнев маленького мальчика, которого били, над которым насмехались и унижали.

Лютер тоже спешился, и, когда посмотрел в лицо сыну, Роуланд яростно потребовал:

— Черт бы тебя побрал, Лютер. Почему?