Нынешним вечером место это, однако, не по­казалось ему таким уж привлекательным. Скалис­тые отвесы выглядели угрюмо-серыми — в тон по­буревшей и заиндевевшей траве, а когда Мик вышел из автомобиля, лицо начала сечь ледяная крупа. Просто вечер такой поганый и тоскливый, в этом все дело, поежившись, подумал он. Слава Богу, се­годня он не на дежурстве.

Проводив нежданно-нежданно свалившуюся на его голову гостью в кухню, он оставил ее на минуту, чтобы налить воды в кофейник.

— Мне нужно проверить скотину, сказал он.— Чувствуйте себя как дома, кофе выпейте. Я вернусь, и тогда поужинаем.

— Постойте!

Мик замер у двери, взявшись за ручку, потом неохотно обернулся.

— Вы так и не сказали, как вас зовут,— за­стенчиво сказала она, такая хрупкая и потерянная в его громадной кухне.

Только сейчас Мик понял, до чего же миниатюр­на эта женщина. Метр пятьдесят, максимум пять­десят пять ростом. Она ждала, зябко кутаясь в легкую курточку, и он, помедлив, ответил:

— Я — Мик Пэриш.

— А я — Фэйт Уильямс,— вежливо и смирно, как воспитанная школьница, ответила она.— Спа­сибо, что выручили меня.

А-а, черт!— подумал Мик и озадаченно сдвинул фуражку на затылок.

— Это мой служебный долг,— коротко бросил он и исчез в темном прямоугольнике двери.

Не вспомнила. Даже имени его не вспомнила. Что ж, может быть, так оно и лучше. Если уж и он не узнал ее сразу, то чего же требовать от нее?..

Вместе с Миком в кухню ворвался холодный воздух.

— Ну и погодка! — сообщил он, стряхивая с плеч и фуражки снег.— Собаку во двор не выго­нишь...

И с этими словами он направился прямо к ко­фейнику. Секундой позже он уже стоял у стойки с чашкой дымящегося ароматного напитка в своих огромных ручищах. Из-под расстегнутой серо-зеленой зимней куртки выглядывала довольно свежая фор­менная рубашка цвета хаки с серебряной звездой. Глаза Мика, поблуждав, волей-неволей останови­лись на гостье, смиренно сидевшей за столом. Да, все правильно, те же белые, сахарно-белые волосы, только на этот раз взбитые в волну кудрей, мягко ниспадающую на плечи. Волосы, по которым так и хотелось пробежаться рукой, на ощупь определить их фактуру.

И лицо — то же самое, нежно очерченное, разве что возле губ залегла жесткая складка, а в глазах появилась усталость. Да, потрепала тебя жизнь, по­думал Мик, торопливо отводя взгляд от ее нежно-розовых, чуть припухлых губ.

И тут в нем что-то оборвалось, и он замер с чаш­кой в руке, до неприличия откровенно уставившись на нее: женщина была беременна! Совершенно определенно беременна — месяце на пятом, если су­дить на первый взгляд; может, даже на шестом. Мик сам поразился своей реакции — его словно обожгло изнутри. Он медленно перевел взгляд на бедное лицо.

— Миссис Уильямс,— сказал он, вновь обретя дар речи.— Вы не хотите мне рассказать, что вообще с вами случилось?

Руки гостьи судорожно сжали чашку с кофе, до которого она даже не дотронулась. Не женщина, а комок нервов, с досадой констатировал Мик.

Прошло секунд десять, прежде чем она ответила, по-прежнему не поднимая глаз:

— Вы о чем?..

Фыркнув, Мик глотнул кофе.

— Беременные женщины не несутся ночью в гололед на бешеной скорости неизвестно куда... По крайней мере, я всегда так считал.

Женщина прикусила губу.

— А почему бы и нет?

— Почему бы и нет?..— в раздумье повторил помощник шерифа. Уймись, Мик, предостерег оп сам себя. Если ты не прекратишь расспросы, то, че­го доброго, получишь ответ. Не взваливай на себя чужие проблемы. Хватит разыгрывать из себя спа­сателя заблудших душ, тем более что она сама ни о чем тебя не просит, и даже, пожалуй, твоего участия и твоей помощи боится больше всего на свете.

— Видите ли,— услышал он вдруг свой собст­венный голос,— обычно беременные женщины оза­бочены тем, чтобы иметь возможность в любую ми­нуту вызвать врача или просто позвать кого-нибудь на помощь. Что, ваш муж приедет через день или два?

Мик успел заметить, что на пальце Фэйт нет обручального кольца, но само по себе это обстоя­тельство еще ни о чем не говорило. Вглядевшись, он увидел еле заметный след на пальце — явное на­поминание о недавно снятом кольце. Развод, так, вероятно, надо понимать.

Женщина побледнела еще больше: лицо ее при­обрело пепельный оттенок. Что за ерунда? — не­вольно спросил себя Мик. От невинного вопроса она приходит в ужас, как от сообщения об атомной бомбардировке.

— Мне кажется... Извините, но мне кажется, вас это не должно касаться,— еле слышно ответила женщина, поднимая на него глаза.

— Боюсь, что должно,— сухо возразил Мик.— Хочу я того или нет, но отныне вы будете моей ближайшей соседкой, а я соответственно — вашим единственным на несколько десятков миль соседом. Если что-то стрясется, это неизбежно затронет и меня, миссис Уильямс. Вы что, собираетесь жить одна?

Голубые глаза женщины затравленно забегали. Потупив взгляд, она вжала голову в плечи и дро­жащим голосом ответила:

— Да.

— А-а, черт! — пробормотал Мик и вздохнул.— Разговорчик у нас, однако, получается... А больше вы ни о чем не хотите мне сообщить?

Глаза Фэйт Уильямс затравленно забегали по стене. Она явно была сбита с толку.

— Сообщить?..

— Да, сообщить. Например, где папаша вашего будущего ребенка? Знает ли он о предстоящем рож­дении младенца. Стоит ли ждать его внезапного появления и неприятных разборок или же он дал деру и в ближайшие лет сто можно не бояться, что он здесь объявится?

— Но это в самом деле не должно вас... не должно вас беспокоить, — слабо запротестовала Фэйт.— В любом случае я не стану вас тревожить. Ни вас, ни кого-либо другого.

— Не все в нашей воле, мэм.

Все-таки лучше сразу расставить все точки над «i», подумал Мик. Может быть, все уяснив, эта да­мочка придет в себя, быстренько упакует чемоданы и поспешит обратно в свой солнечный Техас?.. Выдвинув ногой из-под стола табурет, Мик уселся на него, приготовившись к нудной, но, кажется, неиз­бежной и необходимой беседе.

— Поймите,— сказал он, от дома Монроузов до ближайшего населенного пункта тридцать шесть миль. А до единственного соседа, то бишь до меня, четыре с половиной мили, если по дороге. Еще дальше, в десяти и двенадцати милях отсюда, про­живают семейства Лэйердов и Уайетов. Если с вами произойдет что-нибудь более серьезное, чем при­ступ головной боли, звонить за помощью придется соседу. Такой тут порядок. Он не нами заведен и не нам его отменять, вы согласны?

Мик поглядел на нее, и Фэйт, поколебавшись, кивнула.

— Так вот, вам придется несколько дней по­жить у меня. Пока к вашему дому не будет подключено электричество, пока не будет заполнен резервуар с пропаном, пока у вас не установлен телефон, снятый после смерти прежнего хозяина. Не может быть и речи о том, чтобы я разрешил вам оставаться одной в нетопленом доме, не имеющем к тому же никакой связи с внешним миром. Если у вас было такое намерение — выбросьте его из головы. Впро­чем, вы и сами не настолько упрямы, чтобы настаи­вать на этом. Теперь убедились, что меня это касает­ся? Поскольку я ваш ближайший сосед и поневоле причастен ко всем вашим возможным неприятнос­тям и проблемам. К тому же мой служебный долг заботиться о благополучии и безопасности всех обитателей этого округа, и с того момента, как вы вошли в их число, ваше благополучие и безопас­ность — моя забота. Я доходчиво объясняю?

Лихорадочно кусая нижнюю губу, женщина еле заметно кивнула:

— Я не стану доставлять вам неприятности, обещаю. Я бы вообще не хотела, чтобы кто-то из-за меня беспокоился.

Было в ее торопливом ответе что-то такое, от чего Мик лишь тяжело вздохнул. Ясности не при­бавилось, наоборот, им все больше овладевала смут­ная тревога. Что-то здесь было нечисто, и готов­ность, с которой женщина соглашалась с ним, угне­тала и ставила в тупик.

Задумчиво проведя пальцем по подбородку, Мик решил, что пора наконец заняться ужином. В конце концов, за эти десять минут он наговорил больше, чем за целую неделю службы. Да и не в его прави­лах давать людям советы, пусть каждый для себя все решает сам.