— Знаете что, доктор Шейн…

— Сеф.

— Доктор Шёйн, иногда вы такое же дерьмо, как и все здесь!

— Ну что ж, огромное тебе спасибо. — Он ухмыльнулся. — На твоем месте я бы побеспокоился о том, чтобы это дерьмо было твоим.

* * *

2 октября 1930 года

Франкфурт

Версия соединения 452 ужасно разочаровала. Серая масса совершенно не способна рекристаллизовываться. Все модификации длины молекулы не удались/ Глубочайшее разочарование. Боюсь, герр Томас теряет терпение к этой работе.

Неужели после всего этого окажется, что комплексный подход неверен? Страшно подумать.

Эмма, как всегда, поддерживает. Но мое состояние не из легких. Как много клеветников! Как много мелочности и сплетен! Где же любовь к чистой науке?

Завтра начинаю работать над версией 453.

* * *

Логан решил не говорить коллегам о стычке с Шейном. Какой смысл? Не возникнет ли угроза стабильности команды, в ней и так уже есть трещины?

Во всяком случае, убедил он себя, этот старший коллега уж слишком раздул свои сомнения насчет соединения Q. А может быть, утрирование и есть суть стиля Шейна? Но куда он денется от правды — Шейн публично поддержал протокол, и его коллеги не дадут ему про это забыть, даже если бы он сам захотел.

Но почему он должен захотеть? Еще рано, и на лекарстве, как считал сам Логан, никак нельзя ставить крест.

Он вдруг подумал, а не опускается ли он сам до уровня подозрений, ощущений, склок… И все это ему навязывает наставник, чье поведение вообще непредсказуемо, как самого нестойкого лекарства. Неужели так всегда в среде великих? Работать в состоянии хронической незащищенности, постоянно опасаясь удара в спину?

Он понимал, что не может скрыть нарастающее волнение хотя бы от Сабрины, только надеялся, что она отнесет его за счет повседневных нагрузок или усталости, а может, затянувшейся реакции на случай с Новик. В конце концов, у нее своих проблем хватало. Ответственность почти за половину пациентов, внезапно свалившаяся на нее, не оставляла времени на размышления о постороннем.

Сабрина не задавала вопросов, но она чувствовала, что происходит что-то не то. Она заметила явное нежелание Логана — а может, даже неспособность — довериться ей. Их отношения, и личные, и профессиональные, всегда строились на полном доверии. Они — две сильные личности от Бога, разные, но друг друга дополнявшие. И у каждого было то, что один мог доверить другому. Это и делало их союз одновременно и драгоценным, и хрупким. А теперь ей казалось, равновесие находится на грани риска.

— Слушай, Логан, — предложила она ему днем в среду, — может, на этот уик-энд уедем куда-нибудь? Никаких соединений Q. Просто Сабрина и Дэн.

— Я тебе как-то уже говорил, как ты здорово умеешь фантазировать. Но я дежурю в воскресенье.

— Я знаю. И я подумала, что мы могли бы уехать в пятницу, а вернуться в воскресенье. Получится почти два дня.

— Куда?

— А ты знаешь Куперстаун? Деревня возле Олбани. Там музей бейсбола.

Он улыбнулся.

— Да, Сабрина. Он называется «Зал славы».

Дэн помолчал. После беспокойных зимних месяцев так хотелось весны. И оказаться с Сабриной за пределами института, наедине, это же по-настоящему революционная мысль!

— Давай так и сделаем.

От одного вида деревни Логану стало легко. Она расположилась на берегу озера. Это не традиционный туристический центр для жаждущих посмотреть поселение девятнадцатого века, и потому здесь тихо, спокойно. В первое утро после обязательного посещения музея бейсбола они молча шли рука об руку вдоль широкой, обсаженной деревьями улицы, разглядывая пряничные домики, вдыхая весеннюю свежесть.

— А я приезжал сюда давным-давно, — произнес Логан. — Но забыл, что здесь так красиво.

Сабрина изумленно посмотрела на него.

— Ты был здесь? А почему не сказал до сих пор?

— А я и сам не знаю. — Он беспомощно пожал плечами, как маленький мальчик, что ему очень шло. — Это было так давно, мы ездили всей семьей. И было неинтересно.

— Почему?

Фраза прозвучала не как вопрос, а как настоятельное требование ответа.

— Мать и сестра не хотели ехать. Они даже не пошли в музей со мной и отцом.

Она покачала головой.

— Это трудно понять. Там ведь так интересно.

— А мой отец… Помнишь таблички с именами великих игроков? Он почти все время продержал меня возле них, мучая вопросами, как на экзамене, — когда родился, каких успехов достиг. Отец проверял меня. А мне было лет восемь.

— А сейчас интереснее?

— Я бы сказал, да.

Она взяла его руку, и они молча пошли дальше.

— Расскажи мне побольше о твоем отце, Логан.

Он покачал головой.

— Сабрина, кое-что тяжело обсуждать. Понимаешь? Даже с тобой.

— Когда он звонит, что он говорит?

Несколько раз девушка замечала, как после разговора с отцом по телефону Дэн возвращался в комнату поникший.

— Да не знаю. Дело не в словах. В отношении. Все высмеивается, все принижается.

— Правда? — Она невольно улыбнулась. — На кого-то очень похоже.

Сощурившись, он посмотрел на нее. И вдруг до него дошло.

— Сеф Шейн. — Но тут же покачал головой. — Нет, не притворяйся психиатром-любителем.

— А я и не притворяюсь. Я просто слушаю тебя.

Он натянуто улыбнулся.

— Во всяком случае, было бы трусостью обвинять отца в своих собственных проблемах. Могу держать пари, что Стиллман и Ларсен делают то же самое.

— Нет. Такие люди даже не позволяют себе думать о подобном. Но в общем-то да. Их не особенно любят здесь. Совершенно очевидно, их недолюбливали в детстве. Иначе почему им без конца хочется слушать о том, каюте они великие. А все потому, что нутром они чуют цену своему величию.

— Я уверен, ты права. — Логан глубоко вздохнул, размышляя, как ее наблюдения проецируются на него.

Она сжала его руку.

— Но тут большая разница — у тебя хорошее сердце.

— Ты так думаешь?

— Прекрасная душа. Я знаю. — Она помолчала. — Может, ты это унаследовал от отца? Ты никогда об этом не думал?

В тот же день, позднее, они сидели на террасе превосходного отеля «Отесага», пили вино и смотрели на открывавшийся вид, напоминавший полотна импрессионистов: в отдалении на волнах сверкающего озера качались парусники.

— А как твой отец? — спросил Дэн. Она удивленно посмотрела на него. Впервые он задал такой вопрос. Его интерес к ее жизни был всегда очень поверхностным.

— Мой отец? О, я его очень люблю.

— Расскажи. Я знаю, что он преподает антропологию…

— Эхо хобби и моей мамы, — заметила Сабрина.

— А почему он для тебя такой особенный? Можешь считать, что я занимаюсь исследованием, вдруг я когда-то сам заведу детей.

Потягивая вино, она молчала, размышляя.

— Он всегда давал мне понять, что я — серьезная личность. Для девочки не может быть ничего важнее, чем чувствовать такую оценку со стороны отца.

— И не только для девочки. Для всех.

Она кивнула.

— Но, я думаю, для девочки особенно. Без этого она не может чувствовать себя… сильной в этом мире, понять, что способна делать все, что хочет.

— Сабрина, в этом случае нет разницы между мужчиной и женщиной. Поверь мне. Ощущение неуверенности или беспомощности не является исключительным качеством какого-то пола.

Она положила руку ему на плечо.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Вы, американцы, верите в равенство полов. Но это наивно. — Она помолчала. — Ты ведь знаешь, как эта Уинстон говорит о силе?

— Старая кляча!

— И да, и нет.

— Что ты хочешь сказать?

Она помолчала.

— Можно мне задать тебе один вопрос? Как ты думаешь, скоро ли президентом Америки станет женщина?

— Да! — с готовностью ответил Логан, радуясь, что она меняет тему разговора. — Возможно, лет этак через двадцать…