– Что ты ему рассказываешь, молокососу, – засмеялся Димка. – Разве этот чечако поймет что-нибудь?

Левка бросился на Димку с кулаками, но я разнял их и сказал, что так эти дела не делаются. Когда один из золотоискателей обвиняет другого во лжи, то они идут драться к проруби, и первый удар в таких случаях должен делать тот, кого обвинили. А все остальные смотрят, чтобы все было по правилам.

– А почему драться надо обязательно у проруби? – спросил Левка, не знакомый с правилами полярной дуэли.

– Затем, чтобы подранок не убежал. Как упал в воду – так и конец.

– А! Это хорошо! – сказал Левка, пылавший жаждой мести.

Димка тоже согласился. Мы решили, что они будут драться над обрывом Зверюги, а я буду смотреть, чтобы соблюдались правила.

Начинало темнеть, а мы все еще шли по Тропе. Левка поминутно ворчал и отставал.

– Вот что делает с человеком жирок, – ехидно заметил Димка.

– Да, Федор Большое Ухо, у тебя на костях слишком много жира и мяса. Таким, как ты, тяжело выносить длинную дорогу.

– Еще посмотрим, кто ее легче вынесет: я или этот долговязый, – кивнул на Димку Федор Большое Ухо. – Тоже мне – Быстроногий Олень!

Внизу появилась река. Она огибала большую голую скалу и терялась за ней.

– Ура! – закричали мы и бегом пустились в заветную Золотую Долину.

«Перед нами открылась…» – начал бы описывать Майн Рид. Но не бойтесь, я этого не сделаю: не выношу длинных описаний! Кстати, перед нами ничего и не открылось, потому что уже совсем стемнело. Да осматривать пейзаж и не особенно хотелось: мы устали, продрогли, как собаки, и просто свернули у скалы влево, высматривая местечко, где можно было бы заночевать. И тут нам повезло. Недалеко от берега мы увидели одинокую хижину. Вошли – темно, никого нет. А по законам северного гостеприимства человек может занять в пути любую хижину, кто бы ее ни построил. Ведь было же так: приехал однажды Мэйлмут Кид домой, а жилье уже занято, и его, хозяина, в собственной хижине приветствовали, как гостя.

– Это номер! – воскликнул Димка, когда мы вошли в убогое жилище. – А чем же костер разводить? Ведь спички у нас все размокли!

Левка молчал, было слышно, как он стучал зубами от холода.

– Ты, наверное, забыл, Дубленая Кожа, что Молокоед недаром считает себя учеником Ситки Чарли. У Ситки Чарли, когда он вставал на Тропу, всегда находились драгоценные спички и кусочки сухой бересты. Вот они, пожалуйста!

Я снял шапку и достал оттуда спички и бересту, которые упаковал еще дома в промасленную бумагу.

Крики дикого восторга огласили хижину. Левка сразу вспомнил, что он интендант, и побежал за дровами.

Мы открыли дверь и развели костер прямо на земляном полу. Из темноты выступили черные, уже подгнивающие стены, развалившаяся печка в углу и низкие нары, на которых лежали сгнившее сено и высохшие березовые ветки. Было очевидно, что здесь давно никто не обитал.

Мы натаскали свежих еловых веток, расстелили их на полу у костра, и в нашей хижине, хотя и было дымно, сразу сделалось тепло. Через полчаса мы уже спали, как мертвые.

– Правильная хижина! – бормотал сквозь сон Димка.

Ему никто не отвечал.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

НА БЕРЕГУ ЗВЕРЮГИ. «АГА, СУДАРЫНЯ ЖИЛА!» ДУЭЛЬ НАД ОБРЫВОМ. ЗОЛОТАЯ ЛИХОРАДКА. ПОД УГРОЗОЙ ГОЛОДНОЙ СМЕРТИ

Когда мы проснулись, солнце уже шло по своей Золотой Тропе. Мы выскочили из хижины и побежали к реке умываться.

Но берег был обрывистый, нам пришлось пройти вниз по течению не один десяток метров, прежде чем удалось спуститься к воде.

– Осторожнее! – вскричал Димка, когда Левка собрался спуститься на край берега.

В ту же секунду огромная глыба глинистой почвы с шумом обрушилась почти у нас под ногами. Не сделай Димка своего предупреждения, наш Федор Большое Ухо барахтался бы теперь, как щенок, в стремительном желтом потоке, и вряд ли мы смогли бы его спасти.

Мы невольно попятились от реки. Вода с такой силой ударялась о берег, что он обрушивался у нас на глазах. На той стороне, прямо из воды, поднимались голые скалы, напоминавшие мне ущелье реки Сакраменто, через которое Малыш Джерри гонял по канату подвесную тележку. Но если бы протянуть канат над Зверюгой, пожалуй, Малыш не рискнул бы по нему прокатиться.

«Этот каньон[28], – подумал я, – не уступит знаменитому Большому Каньону в Калифорнии на реке Колорадо».

Снега в Золотой Долине уже не было. С гор мчались, стуча камнями, мутные потоки, а с утесов на той стороне низвергались водопады. Река так вздулась, что на нее страшно было смотреть. Огромные темные воронки с шумом ходили по желтой воде. Вырванные с корнем деревья ныряли в бурной пучине, как легкие пробковые поплавки.

– Теперь понятно, почему тут гибли экспедиции, – сказал я. – Не река – настоящая Зверюга!

– Правильная река, – подтвердил Димка.

Я представил в этой стремнине плот, на котором мы переправлялись через Выжигу, и меня пробрала дрожь.

– Мы-то ведь в реку не полезем, Молокоед? – опасливо спросил Левка.

– Не знаю. Может случиться и так, что придется переправиться на тот берег.

– На плоту?

– Может, и на плоту.

– Нет, лучше вы переправляйтесь, а когда будете тонуть, я брошу вам трос.

Вот чечако! И зачем только мы его с собой взяли?

Прежде чем начинать поиски золота, надо было плотнее позавтракать, но хлеба уже не было, мяса оставалось на один раз, и это вынуждало подзадуматься.

– Ничего, – сказал я. – Никто из тех, о ком писал Джек Лондон, не брал с собой на Тропу хлеб. Золотоискатели пекли пресные лепешки из муки. А мука у нас пока есть.

Дело это было для меня новое, но не боги лепешки пекут! Я развел тесто, посолил его, смазал сковородку маргарином и, когда она раскалилась и заворчала, стал бросать на нее тесто по три ложки сразу, отдельными блинами, чтобы можно было есть всем троим одновременно. Получилось хорошо: и не подумаешь, что я никогда не стряпал!

– Правильные лепешки! – похвалил мою стряпню Димка. – Ничего вкуснее в жизни не едал!

Пока я ходил вдоль берега, соображая, где нам сделать первую промывку, Димка стал наводить порядок в хижине. Он притащил с берега выброшенную рекой доску и, ловко примостив ее на двух парах колышков, сделал невысокий стол. Потом отыскал три больших плоских камня и расставил их вокруг стола вместо стульев. В стену набил гвоздей и развесил на них одежду и снаряжение. При этом он деловито прищуривал левый глаз и прикладывался им то к доске, то к колышку, то к гвоздю, проверял, чтобы все у него было сделано правильно и точно.

– Что ты все прицеливаешься? – рассмеялся Левка, когда Димка, закрыв левый глаз, держал против себя на вытянутой руке сковородку. – Из сковородки, что ль, стрельнуть собираешься.

– Не понимаешь ничего, так молчи! – ответил Димка и стал выпрямлять дно сковородки на камне.

Мне очень нравилась эта Димкина привычка прицеливаться к каждой вещи прищуренным глазом, и я иногда невольно начинал проверять прямизну карандаша, ложки или чего-нибудь другого, что попадало в руки. Так я сделал и теперь: прибил портрет Джека Лондона на стену прямо против двери и прищурился – правильно ли?

«Друг всех смелых и отважных» смотрел, полуобернувшись, куда-то влево, и по его сильному лицу с массивным подбородком и упрямыми глазами видно было, что он думает о Мэйлмуте Киде, Ситке Чарли и других отважных и смелых, вроде нас.

Мы вышли с Димкой из хижины и направились вверх по течению Зверюги, туда, куда показывал нам глазами Джек Лондон, а Федора Большое Ухо оставили сторожить лагерь от волков и злоумышленников.

Дядя Паша правильно рассказывал о Золотой Долине: здесь не было ни одного ровного места, все какие-то ямы и буераки, поросшие травой и молодыми березками. Похоже, здесь когда-то давно уже побывали люди, и не один золотоискатель, вроде нас, с замиранием сердца смотрел на дно своего лотка или сковородки.