Изменить стиль страницы

– Пойду в школу, а ты что, запретишь?

– Ну иди, иди, – сказал опять с ехидцей Димка. – Да, смотри, на пятерки отвечай, может, Красной Армии от этого все-таки полегче станет…

Вот тип! А мама еще называет его ангелочком. Но я думаю, что это она делает по старой привычке: в детстве Димка был красивый, пухлый, с вьющимися светлыми волосами и голубыми глазами – настоящий ангелочек. Но теперь от ангельского вида остались только вьющиеся пепельные волосы. Ангелочек вытянулся, как жердь. Шея длинная, лицо точно мухи засидели, – все в веснушках, а глаза из голубых стали серыми. О характере я уж не говорю: это черт, а не ангел, – ему бы только поиздеваться!

– Пойдем, Гомзин! – сказал Димка Левке. – Молокоедов только на словах силен. Ему бы лишь за мамкину юбку держаться да молоко потягивать из соски.

Левка ничего не ответил, наклонился и молчит. Димка рассердился, хлопнул дверью – ушел. Тогда Левка голову поднял, уши большие, как у телка, оттопырил и уставился на меня. А у самого в глазах слезы:

– Не ходи, Вася, в школу, ладно?

– Это почему?

– Если пойдешь, меня мамка надерет. Она вон какая сердитая стала. Как включит утром радио, услышит, что опять наши город сдали, так сама не своя – лучше под руку не попадайся.

– Ну, а если не пойду, тебе легче станет?

– Она увидит, что ты дома, и не так драть будет. Она тебя уважает – все мне на тебя показывает.

Я предложил Левке тоже пойти в школу, он только помотал головой, насупился и снова уперся взглядом в пол.

– Ты что, Левка?

Заглянул ему в лицо, а оно уже мокрое от слез.

Левка просто боялся идти в школу:

– Опять наставят двоек. Потому что, пока мы ходили по военкоматам да пока собирали лом на танки и самолеты, в классе уже программу закончили и начали повторение. А мы знаем, что это за повторение. Это значит – все время спрашивают и все время ставят отметки.

Я решил все же не нарушать слова, отправился в школу один.

От нас до школы всего четыре квартала, но я шел очень долго. Сначала побыл немного около госпиталя. Против него стояли три санитарные машины, и из них медицинские сестры выносили раненых красноармейцев. Я помог уложить на носилки нескольких раненых, узнал, что их привезли с Волховского фронта, спросил насчет папы, который сражался на этом же фронте. Но о папе никто ничего сказать не мог.

Около четвертой школы я снова задержался, потому что увидел во дворе много грузовиков. С них снимали столы, стулья, шкафы, связки бумаг. Все суетились и бегали, но мне все-таки удалось узнать, что это из Ленинграда эвакуировалось в наш город еще одно важное учреждение.

«Так наш Острогорск скоро совсем Ленинградом станет», – подумал я и пошел дальше.

Но тут внезапно дорогу мне преградил длинный железнодорожный состав с платформами, укрытыми брезентом. Железнодорожники соблюдали военную тайну. Но я все равно знал, что это везут танки с завода «Смычка».

Потом я пропустил мимо себя колонну красноармейцев. Они шли все в новых полушубках и, поравнявшись со мной, грянули:

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна.
Идет война народная,
Священная война…

У меня так и побежали мурашки по коже. «Вот, – думаю, – нашли мы время учиться! Такая идет война, а мы сидим и повторением занимаемся».

Но тут что-то случилось. Люди бегут, лошади мчатся, автомобили вопят что есть мочи, и только сейчас я услышал, что на окраине и на вокзале по-особенному гудят гудки. Воздушная тревога! Раз воздушная тревога, значит, где-нибудь в воздухе есть кто-то…

Я остановился и стал смотреть вверх. Ничего особенного – небо синее, и только чьи-то голуби кружились над улицей. Вдруг – пронзительный гул, с западной стороны города прямо над крышами полетел самолет. В тот же миг – страшный, прямо-таки раздирающий душу взрыв, и впереди меня что-то задымилось.

Я обогнул угол Почтовой, а это горит наша школа. Пламя со свистом вылетает из средины здания, а рядом с пожаром уже бегают и кричат ребята.

Пока приехала пожарная команда, да пока она разворачивала свои шланги, всю школу объяло пламенем, и пожарникам ничего не оставалось, как отстаивать соседние дома.

Четыре дня после этого мы копались в пепле, все искали наше школьное имущество, а потом никто больше и не приходил на пепелище. Нам сказали, чтобы мы пока шли по домам. Когда подыщут для школы новое здание, нас известят.

И вот мы втроем ходили, ходили все дни по городу, болтались, болтались. Не знали, куда себя пристроить. Вернулись как-то домой. Я и говорю Левке:

– Ладно, Левка! Иди к себе в комнату или займись чем-нибудь на кухне: Чапай думать будет. Если что придумаю, позову.

Взял я с горя свою любимую книжку «Белое безмолвие» Джека Лондона, лег на кровать и стал в двадцатый раз читать про золотоискателей. И тут меня будто на пружине подбросило. Я вскочил с места, дверь в коридор открыл:

– Эврика[4], Левка! На носках – ко мне!

Левка за дверью, что ли, стоял – сразу вырос передо мной, как лист перед травой.

Набрал я горсть земли из цветочного горшка и приказываю:

– Ешь землю!

– Сам ешь! Что я, дурак, что ли, землю есть?

– Не рассуждай! Сейчас ты мне начнешь клятву давать. Я буду говорить, а ты за мной повторяй и каждое слово заедай землей.

– Тогда ладно, – согласился Левка.

– Говори: «Я, Лев Гомзин, известный также под кличкой Федор Большое Ухо, торжественно клянусь»… теперь заешь землей… «клянусь, что все, что сейчас услышу, буду хранить, как самую страшную священную тайну…» Ешь землю… «И если паче чаяния…» Ешь! «И если паче чаяния…»

– Я уже ел на этом слове! – закричал Левка.

– Ешь! Клятва требует… «И если паче чаяния попаду в руки врага и меня будут пытать и издеваться надо мной, отрезать голову или вырывать язык, – ничто не заставит меня выдать сей тайны, ибо она принадлежит не мне, а также товарищам моим». Теперь, Левка, ешь!

– Я уже все съел…

– Возьми еще, только из другого горшка, чтобы мама не заметила. А теперь опять повторяй за мной: «И еще я, Левка Гомзин, он же Федор Большое Ухо, клянусь во всем слушаться беспрекословно своего старшего начальника Василия Молокоедова».

После клятвы Левка облизал с ладони грязь и сразу стал ко мне приставать, чтобы я открыл ему свою тайну.

– Сначала Димку позови!

– Ну, вот еще! Я зря, что ли, землю ел? Димка еще нисколечко не съел, а я уже две горсти…

– Не рассуждай! – взял я его за ухо, так как имел теперь право делать с Левкой что угодно. – Беги за Димкой.

Вот тогда-то я и раскрыл ребятам тайну. Сказал, что хватит собирать алюминиевые ложки, получать несправедливые выволочки. Лучше, пока нет занятий в школе, мы поедем добывать золото, а на золото будем покупать танки.

У ребят, конечно, засверкали глаза. Димка спросил: «Куда поедем?» А Левка даже и спрашивать не стал – ударил шапкой об пол и заорал: «Поехали!»

Мы-то с Димкой понимали, а он, глупый, не понимал, что это не такое пустое дело, чтобы – раз! раз! – и поехал. К этому надо подготовиться: ведь добывать золото – не то, что есть землю из цветочного горшка.

Но тут пришла с работы моя мама и разогнала всех по домам.

Я долго не спал, а когда, наконец, заснул, то увидел во сне пустыню Великого Безмолвия[5], ездовых собак и большие золотые самородки.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Я УТОЧНЯЮ МАРШРУТ. ЧЕЛОВЕК БЕЗ ПЕРЕНОСИЦЫ. СНАРЯЖЕНИЕ ЭКСПЕДИЦИИ. ПО СИГНАЛУ «КРИК СОЙКИ»… СОБАЧИЙ БУНТ

Утром, уходя на работу, мама поцеловала меня и попросила быть умным. Это она намекала на то, чтобы я вел себя хорошо, не висел на трамваях и не цеплялся за машины. И как же немного надо от такого мальчишки, как я, чтобы все признали его умником! Я подумал: «Когда-нибудь, может, и мама поймет, что я умнее, чем она считает», – и стал готовиться к экспедиции.

вернуться

4

Эврику проходят в седьмом классе, когда изучают по физике закон Архимеда. Я про эврику узнал случайно, когда просматривал у Димкиного брата учебник. Там, не помню на какой странице, грек Архимед выскочил голый из ванны и заорал: «Эврика!» Открыл, значит, придумал. А что открыл, я и не понял. Так вот, я закричал так потому, что тоже кое-что придумал. – В. М.

вернуться

5

Удивляюсь, почему этой пустыни нет на карте! Она находится на Аляске, и ее очень хорошо описал Джек Лондон. Кроме безмолвия и снега, там очень много золота. – В. М.