Мало у кого в истории живописи найдешь такое слияние природы и человека. Молодая мать с малышом, истомленная зноем в саду, отягощенном плодами, юноша прилег на меже рядом с зеленеющим хлебом, старик сквозь слезы глядит на срубленную березу, детишки выбежали на крыльцо, любуются первым снегом — все это холсты-символы, мудрые, глубокие той бездной ощущений и ассоциаций, которые приходят не в кабинете и не в уединении студии, а даются опытом целой жизни, жизни в самой гуще народной.

Все тягости и радости испытал Аркадий Александрович Пластов. Он познал всю меру признания.

Как человек душевно богатый и щедрый он забыл досаду давних лет и в полотнах своих отразил радость бытия, радость безмерную.

Пластов — чародей.

Ведь одно касание его кисти заставляло вмиг раскрыться душистым венчиком цветы, зазвенеть прохладные струи родника, зашелестеть березовые ветки.

В его полотнах дышат травы, порхают бабочки, поют птицы, стрекочут кузнечики, живут, любят и мечтают люди, шумит спелая рожь.

Сентябрьский вечер.

Мастер горячо любил свою Родину, и когда доводилось ему покидать ее пределы, он всегда брал с собой за рубеж пучок чабреца и душистой богородской травы. Ему не хватало там, на чужбине, аромата прислонихинских лугов и полей.

Художник говорил:

«Я люблю эту жизнь. А когда из года в год видишь ее… думаешь, что надо об этом поведать людям…

Жизнь наша полна и богата, в ней так много потрясающе интересного, что даже обыкновенные, будничные дела наших людей приковывают внимание, потрясают душу. Это надо уметь видеть, замечать…

Фу, черт, скажешь себе, сколько жизни!

Она не даст упасть духом, сникнуть в ипохондрии или погрузиться в схоластические споры о живописной манере и форме.

Тут надо не спорить, надо писать — и так, чтобы было похоже!

Похоже на жизнь.

Здесь на каждом шагу прямо на поверхности рассыпаны живые, трогательные, оптимистические мотивы.

Словно специально для художника, художнику на радость!

… Не стыжусь признаться, люблю все, что вызвано к жизни солнцем, что обласкано его теплым светом, а больше всего люблю людей».

«Аркадий Александрович Пластов открывал наш второй съезд. А сегодня его нет среди нас, — сказал Гелий Коржев с трибуны Третьего съезда художников Российской Федерации. — Подъезжая к Прислонихе в скорбные дни смерти Пластова, я вдруг понял, что все, что меня окружает — и поля, и светлый березовый лес, и встречавшиеся на пути русские люди, — не просто природа и не только люди, но ожившее перед моими глазами содержание живописи только что ушедшего от нас великого художника».

В одном из своих писем мастер говорит: «Ни одну картину я не написал, не проверив тысячекратно то, что собираюсь написать, что это правда и только правда и иного быть не может».

Естественно, что серьезная и глубокая убежденность в правильности выбранного пути в искусстве не могла не потребовать от художника и определенного строя всей жизни. Его сенокосы и жатвы, его гумна с хлебом, его стада, пастухи, бесчисленные портреты крестьян воспевают труд, который наполнял всю его жизнь, который он знал не со стороны, не отделяя себя в своем непритязательном быту от того крестьянского мира, который так убедительно и мощно воссоздан на его полотнах.

Когда на Земле мир.

Убежденно и последовательно многие десятилетия живет он не бок о бок, не рядом, а внутри этого мира, следуя влечению своего сердца и пониманию роли художника, жертвуя всеми соблазнами столичной благоустроенности ради той правды жизни, которая была основой, смыслом и целью его творчества. Отсюда убежденность и страстная поэтическая достоверность всего, что вышло из-под его кисти, отсюда десятки эскизов и сотни этюдов к каждой его вещи, сотни ступеней, ведущих его от правды факта, правды случайного, к высокой правде поэтического обобщения, к правде — гимну жизни.

Вслед за Гойей он мог надписывать на своих полотнах: «Я это видел»».

Аплодисменты покрыли эти слова Коржева…

… Пластов велик! Вся его жизнь — подвиг. Ему удалось исполнить сполна свой завет — «создать эпопею крестьянского житья-бытья».

«Мы раскуем в себе все то добро, что часто только дремлет на дне наших сердец, пустим в бой всю смелость, на какую способны наши души, всю дерзость наших мыслей, всю страсть желаний видеть, знать и любить все больше, все пламеннее нашу действительность и нашего современника… — писал художник. — … Помимо обязательного для художника-реалиста знания жизни — головой и сердцем, — ее полноты, разнообразия, сложности и поэтичности этюды, то есть непрестанное упражнение руки и глаза на натуре, дают в конце концов необходимое чувство меры и легкость исполнения, верность и силу удара кисти, что приводит к тому чудесному их контакту, когда ты можешь сказать: что вижу, то умею».

Читая эти мудрые строки, хочется воскликнуть:

«Да, поистине Пластов видел и умел!»

Никогда не забуду посмертной выставки произведений Аркадия Александровича Пластова, развернутой в Центральном выставочном зале в Москве.

Огромный Манеж был сплошь завешан сотнями изумительных полотен. Они были бесконечно разные. Огромные картины, в которых ликовала жизнь, буйствовал цвет, кипел великолепный темперамент мастера, и пейзажные маленькие «тихие» этюды, интимные портреты земляков, курносых, веснушчатых малышей в смятых картузах, милых синеглазых девушек и корявых древних старцев, — все это вместе звучало как симфония, эпопея жизни Прислонихи. Ведь все холсты суть отражение жизни родного села.

Это был поистине неповторимый творческий подвиг всей жизни художника, отразившего в образе своей деревни нелегкое бытие той поры. И этот уникальный труд зримо подтверждает всемогущество и великую надобность истинной станковой живописи, способной так правдиво и убедительно отразить время, людей.

А ведь ни для кого не секрет, что много лет, особенно с начала двадцатых годов, в нашей стране шла атака на станковую живопись. Она будто бы отжила свой век и не способна динамично и современно, подобно кино или фотоискусству, показывать время, в котором мы живем. «Станковая живопись — допотопный способ пластического мышления» — говорят эти «знатоки».

Никто не спорит, что кино великолепно. Но даже километры цветной пленки не способны создать ничего равного по художественности и первичности тому грандиозному творению, каким явила себя пластовская «Прислониха».

П. Корин. Портрет Кукрыниксов

КУКРЫНИКСЫ

Мы все с вами уже много лет являемся свидетелями необычайного явления в искусстве.

Правда, мы привыкли к нему и считаем, что оно вошло в жизнь и стало как бы привычным, обыденным.

Хотя подобного дива не было за всю историю Земли. В самом деле, когда на нашей планете жил художник возрастом более двухсот лет, жил и творил шедевры, достиг величайшего мастерства в области рисунка, создал великолепные, необычайно острые по форме композиции, колориту полотна, выполнил серии превосходных иллюстраций к жемчужинам мировой, русской и советской литературы и, наконец, достиг непревзойденных в нашем веке высот в сатирическом видении мира?..

У колыбели новорожденного художника стоял великий русский советский прозаик.

Живой классик.

Молодому мастеру доверил сделать эскизы и костюмы к своей пьесе крупнейший поэт нашей эпохи, а спектакль по рисункам юноши поставил один из талантливых режиссеров советского театра.

Его первую большую картину в эскизах благословил корифей русской живописи; кроме того, еще на заре становления таланта юного мастера окружали и пестовали лучшие из лучших представителей нашей художнической школы той поры, самые разные и значительные.