Однако в восторженном состоянии он пребывал ровно столько, сколько длилась скачка.

Когда спешившись, француз спрятался вместе со спутниками за густым кустарником, когда навел карабин на обрывистую тропу, где должны были появиться четверо, когда полковник отдал приказ стрелять без предупреждения по беззащитным, то в голову ему впервые закралась мысль, что он влез в довольно-таки грязное дело.

Вступить с бандитами в рукопашную схватку, рискнуть жизнью, защищая честных граждан от грабителей, сразиться на равных с врагом, пусть даже и недостойным сострадания, — это одно! Но хладнокровно расстрелять первых встречных, как волков, без суда и следствия, без предупреждения, даже не удостоверясь, нет ли здесь ошибки, — такая перспектива не устраивала Фелисьена Навара. Это походило на обыкновенное убийство, и ему глубоко претила мысль, что он должен принимать в нем участие.

Да и что, собственно, совершили эти бандиты, какими бы отвратительными они ни были? Чем заслужили столь суровое наказание? Разве они тронули кого-нибудь пальцем, хотя имели для этого все возможности? Они всего лишь ограбили… и кого же? Одного-единственного пассажира, который именует себя начальником таможни, но производит впечатление человека с весьма подозрительными связями, учитывая его близкое знакомство с несомненными головорезами.

Американцы, живущие на границах, вешают воров — конечно, только тех, кто слаб, иначе пришлось бы вздернуть чуть не всех обитателей сих мест.

Французы же судят их с учетом обстоятельств преступления и приговаривают к более или менее длительному лишению свободы, после чего те могут начать честную жизнь или вернуться к прежнему ремеслу.

Фелисьен Навар, будучи сторонником порядка и законности, естественно, предпочитал такой способ наказания виновных, как более гуманный, более достойный людей, считающих себя цивилизованными.

После получасового сидения в засаде кровь его, легко вскипавшая, подобно лучшему шампанскому, внезапно совершенно успокоилась. Он уже горячо желал, чтобы воры не появились, и горько сожалел о собственной опрометчивости, вызванной неразумным энтузиазмом.

Впрочем, этому возвращению к здравому смыслу благоприятствовала и погода: температура, падавшая с необыкновенной быстротой, завершила то, что начал рассудок.

Вскоре обрушился снегопад, какого нельзя было увидеть в европейских умеренных широтах. В мгновение ока небо покрылось черно-зелеными облаками, и на землю ринулись настоящие лавины… В безумном вихре огромных белых хлопьев исчезли темные сосны, поляны с пожелтелой травой и усыпанные опилками далекие штабеля побуревших досок и серо-фиолетовые скалы.

— Мой совет, полковник, — раздался холодный пронзительный голос Неда Мура, — вернуться назад.

— Подождем еще несколько минут!

— Они не придут, а мы рискуем не добраться до Делорена.

— Буря застала их врасплох, как и нас… Они не могут пройти иной дорогой, вы же сами говорили!

— Через пять минут путь занесет… да и проклятая метель уже слепит глаза.

— Подождем четверть часа! Что скажете, капитан?

— Скажу, что холод просто зверский, снег валит так, что между хлопьями мизинца не просунешь… Воры наверняка укрылись в каком-нибудь гроте или в хижине лесорубов… И нам тоже надо искать убежище.

— Я прошу всего четверть часа и даю по доллару на человека за каждую минуту.

— Отлично! — в один голос сказали трое десперадос.

За время этого короткого разговора буря усилилась, и снег пошел такой густой пеленой, что пятеро искателей приключений скоро стали напоминать уродливых снеговиков, сделанных неумелыми детскими руками.

Быстро темнело. Громадные хлопья величиной с кулак, похожие на взбитые сливки, заволокли все вокруг, так что воздух стал непроницаемым для звуков и света, будто землю закутали в вату или покрыли толстым одеялом… Пространство исчезло, горизонт сузился до нескольких метров, словно путешественники очутились в клетке из матового стекла.

Через четверть часа землю укутал слой снега толщиной сантиметров в двадцать пять.

— Они не придут, — прорычал взбешенный полковник. — Делать нечего! Едем назад!

— Назад! Легко сказать, — язвительно отозвался Нед Мур. — А в какую сторону, полковник, извольте объяснить!

— В Делорен, черт возьми!

— При всем моем уважении к вам, сделать это невозможно, — произнес десперадо с преувеличенной любезностью, за которой таилась насмешка. — Мы находимся в пяти милях от поселка, и можете быть уверены, что кое-где дорогу занесло двухметровым слоем снега. К тому же я не смогу определить направления, если не будет хоть какого-нибудь просвета.

— Что вы предлагаете?

— Идти в «Одинокий дом»! Другого выхода нет.

— К Джо Сюлливану, отъявленному контрабандисту? И это вы говорите мне, начальнику таможни!

— Слушайте, полковник, избавьте меня от этих глупостей! Если это единственная причина, которая вам мешает… А как французский капитан? Вы видите в этом какие-нибудь неудобства?

— Никаких, — ответил Фелисьен, шумно отряхиваясь, чтобы избавиться от своего гиперборейского [110]одеяния.

— В таком случае, идем в «Одинокий дом»!

— А вы найдете путь?

— Туда ведет старая просека… Впрочем, усадьба находится всего в двенадцати или пятнадцати сотнях ярдов отсюда… С такими ориентирами я не должен сбиться с пути, если только сам дьявол не ополчится против нас!

— А что дальше?

— А дальше, полковник, нам придется погостить у Джо Сюлливана, который всегда имеет запас еды на несколько месяцев.

— На несколько месяцев! — вздрогнув, воскликнул француз. — Но сейчас ведь только начало октября!

— Вы же сами видите, что этот проклятый снег не тает. Если почва промерзнет и если метель не прекратится через сутки… если через неделю не наступит потепление, то мы застрянем здесь на недели, а может быть, и на месяцы. Блиццард — пурга — черт побери, это может привести к чему угодно!

— Какого дьявола я полез на эту галеру! [111]— со вздохом произнес коммивояжер, растирая онемевшие руки и фиолетовый нос, чувствуя, что уже продрог до костей в своем тонком пальто.

— Ну, господа, — сказал Нед Мур, прекращая бесполезные дискуссии, — садитесь на лошадей, если не боитесь замерзнуть…

— А вы?

— Я пойду пешком, чтобы освещать дорогу и нащупывать палкой тропу.

…Трудно представить себе, с какой потрясающей внезапностью, с какой неслыханной свирепостью терзают природные катаклизмы [112]этот участок границы. Нередко в самый разгар осени разница температур достигает тридцати или даже тридцати пяти градусов за сутки.

Только что термометр показывал двадцать градусов тепла, как вдруг, без всяких видимых причин, просыпаешься на следующий день при пятнадцати градусах мороза, а земля покрыта слоем снега толщиной в фут. А ведь решительно ничто не предвещало подобного изменения погоды — разве что животные накануне проявляли некоторое беспокойство.

Когда нет ветра, это еще терпимо. Но надо слышать, как завывает вихрь, примчавшийся с полюса, не встречая никаких препятствий, надо видеть вырванные с корнем громадные сосны, что сметаются ураганом, словно соломинки, надо ощутить себя, оказавшись в этом чудовищном водовороте крохотной песчинкой, затерянной в снегах!

Фелисьену Навару, не имевшему такой закалки, как его спутники, вскоре пришлось испытать все на собственной шкуре.

В подобных обстоятельствах следует слепо довериться пограничному коню. Эти выносливые животные, которых оставляют пастись на свободе, чаще всего без всякого укрытия, умеют сносить жестокие капризы природы и в трудную минуту их выручает изумительный инстинкт.

Мерин Неда Мура, — хозяин вел его в поводу, — ступал чрезвычайно осторожно, ощупывая копытом землю, занесенную снегом, принюхивался, опустив голову, словно желая уловить ощутимые только для его тонкого обоняния испарения почвы, что позволяло ему определить ямы, ухабы, разные препятствия.