Супрефект стоял перед камином на негнущихся ногах, засунув ладонь в жилет, приподняв подбородок.

Известно, что именно в такой позе стоял обычно император, и все, а особенно почтенное сословие государственных чиновников, сословие всегда весьма самостоятельное, почитало за честь подражать императору.

Супрефект окинул Бастьена быстрым взглядом знатока и увидел стройного мужчину двадцати восьми — тридцати лет, пригодного для службы сразу в трех-четырех различных родах войск.

Впрочем, в этом отношении Бастьен, похоже, уже сделал свой выбор, появившись перед супрефектом в гусарской форме.

— Господин супрефект, — сказал Бастьен, слегка покачиваясь на ногах и придерживая рукой шапку, — я набрался смелости, с тем чтобы обратиться к вам…

— Да, мой друг, — прервал его супрефект, — я понимаю: вы хотите сказать, что подпадаете под призыв и желаете присоединиться к вашему полку, не так ли?

— Нет, господин префект, вы заблуждаетесь.

— А, вам нужна подорожная грамота; это не входит в мою компетенцию, но, тем не менее, вы правильно поступили, обратившись ко мне. Его величество император и король нуждается в воинах, и наш долг облегчить любому военному поступление на службу.

— Простите, простите, мой супрефект, — возразил Бастьен, — нет, речь идет не о призыве на службу; я вышел в отставку, получив пенсию и крест, как вы можете заметить, и, следовательно, имею право сидеть дома перед камином, скрестив ноги на подставке для поленьев. Вот моя бумага, украшенная индюшонком, вроде как на фронтисписе, — она в полном порядке. И если я пришел к вам в гусарской форме, так это потому, что она подчеркивает мою природную привлекательность.

— В таком случае, что вам угодно? Чего вы хотите? Отвечайте же!

— Тем, чего я хочу и что мне угодно, мой супрефект, я и собирался поделиться с вами, когда вы помешали мне в этом, столь некстати оборвав меня на полуслове.

— Как это некстати? — повторил супрефект, нахмурив брови.

— Извините, мой супрефект, но слово «некстати» было принято говорить у нас в полку, чтобы сказать «не по делу», «без причины», «неуместно», в конце концов.

— В таком случае, объяснитесь… Что вы намеревались сказать, если бы я не прервал вашу речь некстати, как выражались у вас в полку?

Бастьен посмотрел прямо в глаза супрефекту, пытаясь понять, не кроется ли какое-нибудь оскорбление в словах чиновника.

— Да, — сказал он, — у нас в полку, черрт подерри, говорили и так… Н-да, полк — это одно удовольствие!

— Я жду, господин гусар, что вы соблаговолите сообщить мне, с какой целью вы доставили мне удовольствие, беспокоя меня?

— Если бы вы позволили мне досказать, вы бы уже знали это. Я осмелился побеспокоить вас для того, чтобы заявить следующее: я из деревни Арамон.

— А что это за деревня Арамон?

— Как, вы не знаете, что такое деревня Арамон, будучи супрефектом департамента Эна?! Ну и ну, странный супрефект!

У чиновника возникло сильное желание вызвать звонком пару слуг и выставить Бастьена за дверь, но у Бастьена красовался крест на груди и на поясе висела сабля, а в наполеоновскую эпоху, когда сабли извлекались из ножен для серьезного боя, когда кресты не сыпались дождем в каждом утреннем выпуске «Монитёра», это кое-что значило даже в присутствии столь важной особы, как супрефект в своей супрефектуре, — иметь саблю на боку и крест на груди.

Так что супрефект, не вступая с Бастьеном в полемику, направился к настенной карте и стал искать на ней одновременно и глазами и пальцем:

— A-а, вот он, Арамон! Кантон Виллер-Котре, шестьдесят шесть домов, четыреста душ, набор рекрутов тысяча восемьсот четырнадцатого года, девять новобранцев.

— Хорошо, — сказал Бастьен, — теперь вы представляете себе, что такое Арамон; можно и побеседовать.

— Девять новобранцев, — повторил супрефект, — итак, ваша деревня поставила девять новобранцев?

— Моя деревня поставит столько, сколько должна поставить, — откликнулся гусар, уязвленный манерами супрефекта, — и доказательство тому — вчерашняя жеребьевка; я пришел сюда именно по этому поводу.

— В таком случае скажите, наконец, что вас сюда привело?

— Да я же и говорю вам: я приехал по этому поводу!

— По какому именно? Для чего?

— Для рекрутского набора.

— Постойте, вы же не можете быть новобранцем, так как вышли в отставку.

— Поосторожней, мой супрефект, так ничего не выйдет, уж слишком вы суетливы, как говорят у нас в полку.

Супрефект жестом выразил нетерпение.

— О, спокойней, спокойней! — сказал Бастьен. — Я приехал сюда, чтобы заменить одного из тех, кому выпал жребий.

— Тогда решайте дело без дальних слов! Итак, вы приехали заменить одного из тех, кому выпал жребий?

— Да.

— Таким образом, вы себя продаете?

— Нет, господин супрефект, я себя отдаю.

— Что значит — вы себя отдаете? — удивился супрефект.

— Имею я на это право, да или нет?

— Разумеется.

— А если я на это имею право, никаких «но», итак, вы понимаете, я себя отдаю… при условии, однако, что тот, ради кого я это делаю, останется в деревне.

— Это более чем справедливо, поскольку вы уезжаете вместо него и на его место.

— Вместо него и на его место, именно так! Таким образом, внесите меня в список и отправьте, и чем раньше, тем лучше… ведь вы сами говорите, что Маленький Капрал очень нуждается в солдатах, — зачем же заставлять его ждать?!

— Как! Маленький Капрал?

— Так мы его называли в свое время. Черт! Быть может, сегодня это уже не пришлось бы ему по вкусу?! Быть может, сегодня в нем больше спеси, чем в те времена? Это меня не касается. Если бы пришлось его встретить, я обратился бы к нему «ваше величество»… Но что-то мы топчемся на месте; пожалуйста, давайте вернемся к нашим баранам.

— Так значит, тот, кого вы хотите заменить, ваш родственник, ваш племянник или брат?

— Ничего подобного.

— И вы приносите себя в жертву чужому?

— Прежде всего, Консьянс не чужой. Это… это Консьянс, вот кто!

— Его зовут Консьянс?

— Да. Это вас удивляет?

— По правде говоря, у этих крестьян бывают странные имена.

— Да, не правда ли? Таких имен горожанам не дают.

— И вы твердо решили отправиться служить вместо Консьянса?

— Раз и навсегда.

— А всё ли вы продумали?

— Да, черт подери!

— Хорошо! Вас направят к врачу, с тем чтобы он убедился, нет ли у вас каких-либо увечий.

— Скажите сами, господин супрефект!

— Что сказать?

— Скажите, разве я похож на инвалида?

— Неважно, это простая формальность.

— О, если это формальность, так не о чем и говорить: можно обойтись и без нее.

И Бастьен спокойно ждал, что супрефект напишет официальное письмо.

— Держите, — сказал супрефект, написав, сложив и запечатав письмо, — отнесите эту записку доктору; но что это у вас с рукой?

— О, не обращайте внимания, — сказал Бастьен, пряча правую руку за спину и протягивая левую за письмом.

— Нет, — возразил чиновник, — не этой рукой… другой. Сдается мне, у вас не хватает двух пальцев.

— Ну, и что из этого? Конечно, их у меня нет. Такого не бывает, чтобы их отрезали, а они до сих пор оставались у меня.

— Но если вам ампутировали два пальца, это уже выбраковка.

— Как, неужели выбраковка?

— Конечно, даже если бы не хватало хотя бы одного пальца. Вы же сами понимаете: его величеству императору и королю требуются полностью здоровые солдаты.

— О-о, господин супрефект, уж слишком вы придирчивы, мне кажется.

— Если вы отправитесь в армию сами за себя, дорогой мой друг, может быть, на это и не обратят внимания, но вы хотите заменить другого, у которого, вероятно, все части тела на месте, и вполне резонно мы не можем пойти на такой обмен.

— Так что вы мне отказываете?

— Я говорю, что вы уже непригодны к военной службе.

— Ах, тысяча громов! Вам предлагают таких крепко скроенных парней, так вы еще торгуетесь!