0 том, как нужна была эта книга и как ждали ее повсюду, свидетельствует письмо русского купца Петра Дементьева, попавшего по каким-то делам в Лондон и писавшего оттуда 3 октября 1753 года знакомому купцу Василию Каржавину: «Прошу впредь, как возможно… не призри и уведомь: сочинения Михаилы Ломоносова Грамматика, Оратория, Поэзия и прибавление к Риторике… по какой цене продаются». [256]

Дело в том, что заглавие ломоносовской книги обещало продолжение. На титульном листе стояло:

«Краткое руководство к красноречию, книга перьвая, в которой содержится Риторика, показующая общия правила обоего красноречия, то есть Оратории и Поезии, сочиненная в пользу любящих словесные науки Трудами Михаила Ломоносова Императорской Академии Наук и Исторического собрания Члена, Химии Профессора. В Санкт-Петербурге при Императорской Академии Наук, 1748».

Вслед за общими правилами «красноречия» должны были последовать специальные части, содержащие правила «оратории» и «поэзии», — иными словами, теории прозаической речи и учение о поэтических формах (главным образом о стихосложении).

Ломоносов понимал свои задачи очень широко. Риторика — это наука о слове как могущественном средстве общения, содружества, воодушевления людей. Это могучий «дар слова», который нужно развивать и совершенствовать. В «Посвящении» к своей книге Ломоносов говорит о роли человеческого слова в образовании общества и указывает на значение слова в общественном труде: «Собраться рассеянным народам в общежитии, созидать грады, строить храмы и корабли, ополчаться против неприятеля и другие нужные, союзных сил требующие, дела производить как бы возможно было, есть ли бы они способа не имели сообщать свои мысли друг другу».

«Красноречие», в понимании Ломоносова, — это активное человеческое слово, «искусство о всякой данной материи красно говорить и тем преклонять других к своему об оной мнению». Ломоносов требует от оратора страсти и убежденности, которые бы увлекали и воспламеняли слушателей. «Хотя доводы и довольны бывают к удостоверению о справедливости предлагаемые материи, — писал Ломоносов, — однако сочинитель слова должен сверх того слушателей учинить страстными к оной». Ломоносов понимает, что на многих людей доводы разума не производят никакого действия, если они не отвечают их вкусам, привычкам или интересам. «Самые лучшие доказательства иногда столько силы не имеют, чтобы упрямого преклонить на свою сторону, когда другое мнение в уме его вкоренилось. Мало есть таких людей, которые могут поступать по рассуждению, преодолев свои склонности». Поэтому писатель и оратор должны привлечь на свою сторону человеческие страсти, для чего нужно быть тонким психологом, «знать нравы» и изведать «всю глубину сердец человеческих».

Красноречие должно быть «велико, стремительно, остро и крепко, не первым только стремлением ударяющее и потому упадающее, но беспрестанно возрастающее и укрепляющее». Он предостерегает от пристрастия к заученным и шаблонным формам изложения и советует «разум свой острить чрез беспрестанное упражнение в сочинении и произношении слов, а не полагаться на одни правила и чтение авторов».

Знание «Риторики» не должно служить пустому «извитию словес»: «Никакого погрешения больше нет в красноречии, как непристойное и детское пустым шумом, а не делом наполненное многословие».

Писатели, выражающие свои мысли сбивчиво и запутанно, плохо знающие язык и пренебрегающие его художественными средствами, не умеющие или не желающие работать над словом, приносят, по убеждению Ломоносова, огромный вред развитию национальной культуры. «Коль те похвальны, — писал он в незаконченной статье «О нынешнем состоянии словесных наук в России», — которых рачение о словесных науках служит к украшению слова и к чистоте языка, особливо своего природного. Противным образом, коль вредны те, которые нескладным плетеньем хотят прослыть искусными и, охуждая самые лучшие сочинения, хотят себя возвысить; сверх того, подав худые примеры своих незрелых сочинений, приводят на неправый путь юношество, приступающее к наукам, в нежных умах вкореняют ложные понятия, которые после истребить трудно или и вовсе невозможно».

Ломоносов требовал от оратора и поэта, прежде всего идейности, служения родине, патриотической направленности всего творчества, образцового знания дела и существа предмета. Люди, которые берутся за перо или выходят говорить перед народом, должны обладать обширными познаниями. Кто «искуснее в науках», подчеркивает Ломоносов, «у того больше есть изобилие материи к красноречию».

Ломоносов был чужд всякой манерности. Его «Риторика» была написана простым, ясным, доступным языком. Определения его точны и не оставляют недоумений. Ломоносов проявил замечательный педагогический такт и, несомненно, заботился о том, чтобы его книгу можно было изучать самостоятельно. Иногда для объяснения своей мысли он прибегает к примерам из обыденной жизни или даже области техники. Так, в главе «О расположении и союзе народов» Ломоносов говорит: «Союзы ничто иное суть, как средства, которыми идеи соединяются, и так подобны они гвоздям или клею, которыми части такой махины сплочены или склеены бывают. И как те махины, в которых меньше клею и гвоздей видное весьма лучший вид имеют, нежели те, в которых спаек и склеек много».

Ломоносов весьма ценил краткость и выразительность речи. В «Риторике» приведено много афоризмов, пословиц, метких сравнений и изречений. Ломоносов вводит в свою «Риторику» обширный общеобразовательный материал, большое число отрывков, как из собственных произведений, так и писателей различных времен и народов — от Демосфена до Эразма Роттердамского и от Вергилия до Камоэнса.

Ломоносов учит в своей «Риторике» служить словом своему отечеству.

В качестве образцов красноречия он помещает страстные речи Цицерона, исполненные патриотического и гражданского пафоса.

Приводит он и такой эпизод из речей Цицерона: «Били розгами среди Мессинской площади гражданина римского. Между тем никакого стенания, никакого крику от бедного сего человека не было услышано, кроме сего: — я римский гражданин. — Он чаял, что воспоминания сего гражданства отвратят все удары… О! сладчайшее имя вольности. О! преизящнейшее право нашего града».

В «Риторике» Ломоносова нашли место и такие изречения, в которых открыто осуждается деспотизм и феодальное неравенство: «Кто породою хвалится, тот чужим хвастает», «Кто лютостию подданных угнетает, тот боящихся боится и страх на самого обращает». И, разумеется, не случайно, а в поучение власть имущим включает он в «Риторику» изречение Ювенала: «Мщение есть подлые души утешение». Поместил Ломоносов и такие изречения, которые отвечали его собственному характеру, отражали его личные моральные правила: «Люблю правду всем сердцем, как всегда любил и любить до смерти буду», «Кто боязливо просит, тот учит отказывать» и др.

Ломоносов адресовал свою «Риторику» широким демократическим слоям русского народа. До него риторика составлялась на церковнославянском или латинском языке преимущественно духовными лицами и главным образом для наставления в проповедническом искусстве. Ломоносов вырвал риторику из рук духовенства и придал ей просветительное значение.

Став настольной книгой для нескольких поколений русских людей, «Риторика» Ломоносова воспитывала в них чувство долга, справедливости и любви к отечеству.

Еще большую роль в истории русской культуры сыграла составленная Ломоносовым «Российская грамматика», выдержавшая четырнадцать изданий и не потерявшая научного значения до нашего времени. «Грамматика» вышла в свет в 1757 году, хотя в первом издании указан 1755 год, когда она была представлена в Академию наук Ломоносовым. В черновых заметках Ломоносова к «Грамматике» среди прочих записей были и такие: «Меня хотя другие мои главные дела воспящают от словесных наук, однако видя, что ни кто не принимается…» «Я хотя и не совершу, однако начну, то будет другим после меня легче делать».