После тщательного обсуждения материалов пленума Центральный комитет КПК 8 декабря 1929 года издал циркуляр за № 60 «О практическом осуществлении тактики вооруженной защиты СССР», в котором определил контуры новой, агрессивно наступательной, революционной политики. Вожди КПК явно стремились быть «святее папы римского» (в нашем случае — Сталина), а потому потребовали от всех членов партии «способствовать подъему революционной волны» путем сочетания вооруженной борьбы в сельских районах с новыми восстаниями в городах. Целью этих координированных акций должен был стать «захват крупнейших центров страны». Главный вклад в разработку этого циркуляра внесли Ли Лисань и Чжоу Эньлай — наиболее авторитетные на тот момент вожди. Генеральный секретарь Сян Чжунфа, как всегда, вялый и безынициативный, послушно шел у них на поводу.

А тем временем «правильность» установок 10-го пленума, похоже, подтверждалась всем ходом мирового развития. К тому моменту, когда ЦК принял свой циркуляр, и в Китае, и в мире в целом произошли события поистине грандиозные. В конце октября 1929 года рухнула Нью-Йоркская биржа. Великая депрессия, поразившая вскоре капиталистический мир, вселила во всех коммунистов новые надежды. Казалось, предрекавшийся Марксом и Лениным неизбежный крах мирового капитализма начал стремительно приближаться. Самым непосредственным образом экономический кризис сказался и на китайской экономике. Стали закрываться промышленные предприятия, резко возросла безработица. Катастрофически взвинтились цены, увеличилась нищета, возросло имущественное неравенство. В дополнение ко всему обострилась борьба различных олигархических группировок. В сентябре 1929 года против Чан Кайши выступил знакомый нам генерал Чжан Факуй, а через месяц — маршал Фэн Юйсян. Гоминьдан раскололся: помимо прочих фракций в нем образовалась относительно крепкая группировка «реорганизационистов», потребовавшая немедленного реформирования партии. Лидером ее стал Ван Цзинвэй. В этой ситуации Коминтерн сделал вывод о том, что в Китае наблюдается «начальный момент революционного подъема».

В середине декабря в Шанхае получили новую директиву Москвы — письмо Политсекретариата ИККИ, которое было составлено еще 26 октября, как раз тогда, когда мировой финансовый рынок начало лихорадить. Новая директива подлила масла в огонь, призвав лидеров партии срочно обратить внимание на «обострение всех противоречий» в Китае. В письме подчеркивалось, что страна вступила «в полосу глубочайшего общенационального кризиса», характерной особенностью которого является «оживление рабочего движения, вышедшего из состояния депрессии после тяжелых поражений 1927 г.». В этом авторы документа видели «верный и существенный признак растущего подъема» революционного движения, а потому требовали от КПК «начать готовить массы к революционному свержению власти буржуазно-помещичьего блока, к установлению диктатуры рабочего класса и крестьянства в форме советов, активно развертывая и все более расширяя революционные формы классовой борьбы (массовые политические стачки, революционные демонстрации, партизанские выступления и т. д. и т. п.)». Заканчивалось письмо угрожающе. «Главной опасностью внутри партии в настоящее время, — говорилось в нем, — являются правые оппортунистические настроения, ведущие… к недооценке значения крестьянской войны, недооценке и торможению революционной энергии и инициативы, умалению самостоятельной и руководящей роли пролетариата и коммунистической партии»²¹⁸.

Рьяно взявшись за выполнение этих указаний, Центральный комитет КПК, однако, перестарался. В конце февраля он выступил с новым циркуляром — за № 70, в котором объявил, что «весь Китай от Гуандуна до Чжили, от Сычуани до Цзянсу охвачен кризисом и революционным движением… Борьба масс развивается равномерно в масштабе всей страны… При нынешней ситуации ясно, что победа возможна вначале в одной или нескольких провинциях, в частности в Учане и в прилегающих в нему областях». В этой связи ЦК считал необходимым перебросить Красную армию к крупным городам для их захвата²¹⁹.

Применительно к войскам Чжу Дэ и Мао эти установки были конкретизированы в письме ЦК фронтовому комитету 4-го корпуса от 3 апреля 1930 года. В письме развивалась мысль о возможности завоевания провинций Цзянси, Хубэй и Хунань и их центра — Ухани в самой ближайшей перспективе²²⁰. Как же им всем хотелось выглядеть ультралевыми!

Эта задача перекликалась с предложением о захвате провинции Цзянси и граничащих с ней западных частей Фуцзяни и Чжэцзяна в течение одного года, высказанным ранее, за год до того, самим Мао Цзэдуном в письме ЦК²²¹. В то время Центральный комитет, критически относившийся к Мао, не отреагировал на эту идею. А вот теперь вернулся к ней, да еще и развил. Правда, опять не смог удержаться, чтобы не осудить Мао и Чжу Дэ за «крестьянское сознание и бандитизм». Но разве сами вожди ЦК, вынашивавшие планы общекитайской кровавой бойни, не вели себя как бандиты?

В общем, новый поворот событий не мог Мао не понравиться. От своих прошлогодних намерений завоевать Цзянси он не отказывался. Правда, вносил в них определенные коррективы. «Неправильным является установление годичного срока для выполнения этого плана, — замечал он в начале января 1930 года в новом письме Линь Бяо. — Что [же] касается субъективных и объективных условий, существующих в Цзянси, то они заслуживают серьезного внимания». В начале февраля, почти за три недели до выхода циркуляра ЦК № 70, Мао по собственной инициативе провел через партийную конференцию 4-го корпуса решение о наступлении на Цзиань, крупнейший город западной Цзянси²²². Как и Ли Лисань, и Чжоу Эньлай, и многие другие, он испытывал огромное возбуждение, предвкушая революционный взрыв. «Весь Китай полон горючего материала, — писал он Линь Бяо, — который должен очень скоро воспламениться. „Из искры может разгореться пожар“ — вот пословица, точно характеризующая современную обстановку»²²³.

А тем временем, воодушевленные декабрьским письмом Коминтерна, лидеры КПК продолжали лихорадочную подготовку к революции. В самом начале марта 1930 года в СССР с докладом выехал Чжоу Эньлай (в Москву он прибыл в апреле окружным путем, через Европу). Целью его поездки было нейтрализовать Дальневосточное бюро ИККИ в Шанхае, члены которого (польский коммунист Игнатий Рыльский и др.) неожиданно выступили против авантюризма ЦК. В Китае же фактическим руководителем КПК остался Ли Лисань, очень живой, темпераментный и инициативный, возглавлявший помимо прочего отдел агитации и пропаганды ЦК. Именно по его инициативе в конце мая 1930 года в Шанхае была проведена общекитайская конференция советов, на которой присутствовало 40 делегатов. К тому времени, кроме Цзянси и Фуцзяни, советские районы существовали в Хубэе, Хунани, Гуандуне и Гуанси. Под влиянием Ли Лисаня конференция призвала советских работников «начать борьбу за социализм», против «контрреволюционного кулака»²²⁴ (иными словами, трудового крестьянина). Мао Цзэдун на конференции не присутствовал[49], несмотря на настойчивые требования Ли Лисаня бросить все и приехать в Шанхай: поездка на форум была рискована во всех отношениях. Разве мог он быть уверен в том, что Ли Лисань не оставит его при себе? Мао помнил, как настойчиво вожди ЦК пытались отозвать его и Чжу Дэ из армии. Тем не менее резолюции конференции, разумеется, не вызвали его возражений.

Особое значение имело решение конференции укрупнить отдельные части Красной армии путем сведения нескольких корпусов в четыре армейские группы. 1-ю АГ решено было поручить возглавить Чжу Дэ и Мао Цзэдуну. Едва получив об этом известие, 13 июня Чжу и Мао объединили все вооруженные силы, действовавшие в юго-западной Цзянси и западной Фуцзяни. Под их командованием оказалось около 20 тысяч солдат и командиров. Видимо, понимая, что этого недостаточно для армейской группы, Чжу и Мао вначале назвали свои войска 1-й полевой армией и только через шесть дней, не желая вступать в новый конфликт с Шанхаем, приняли наименование, предложенное ЦК, — 1-я АГ. Помимо 4-го корпуса, командиром которого стал Линь Бяо, в новую воинскую часть вошли 6-й и 12-й корпуса Красной армии, ведшие боевые действия неподалеку от места расположения войск Чжу и Мао.