Дон провела еще две минуты у постели умирающего мужа, но мысли ее были не о нем. Она лихорадочно думала: «Скотт никогда не мог бы сознательно подставить друга. Он не такой. Не стоит ему об этом даже рассказывать!..»

Вошел врач, мягко помог Дон подняться, проводил ее до дверей палаты.

— Вам надо отдохнуть, мадам! — произнес он отеческим тоном. — Ближайшие дни для вас будут трудными, вам следует беречь силы. — Он мельком бросил взгляд на Брента, покачал головой. — Вы ему ничем не можете помочь. Он впадает в кому. Как можно с вами связаться? Вы остановились у родственников, друзей?

— Нет. У меня тут никого нет.

Она поблагодарила врача и вышла в коридор. Никогда еще ей не было так одиноко. Дон бессильно прислонилась к стене и прикрыла глаза, из которых снова хлынул поток слез.

Скотт появился к вечеру и сразу взял все в свои руки. Перевез ее в отель — как она ни протестовала.

— Ты должна отдохнуть, Дон! Бренту лучше не будет, если еще и ты свалишься!

— Ты такой практичный, такой расчетливый! У тебя всегда все правильно. Ненавижу! — набросилась на него Дон.

«Я сам себя ненавижу, — горько подумал он. — И зачем только я дал ему деньги? Ладно, не время распускаться».

— Можешь ненавидеть сколько хочешь, но в постели, — твердо сказал он. Взял ее за плечи, подвел к кровати, уложил, накрыв одеялом.

Дон почти сразу провалилась в сон. Проснулась, когда за окном уже совсем стемнело. Вспомнив, где она и что ее сюда привело, мгновенно вскочила, надела туфли…

Скотт сидел за журнальным столиком в другой комнате, что-то читал. Сердце его сжалось, когда он увидел Дон: всклокоченная голова, мятая одежда, какой-то дикий взгляд…

— Ты куда? — мягко спросил он.

— Обратно в госпиталь.

Он отложил журнал, подошел и взял ее за руку:

— Дорогая, ты сейчас там не нужна. — В голосе его было сочувствие, в глазах — досада: он ничем не мог облегчить ее боль.

Дон почувствовала, что сейчас опять разрыдается, но сдержалась.

— Если бы ты был в таком состоянии, я была бы рядом. И Брент меня бы не удерживал.

— Ладно! — вздохнул он. — Я тебя отвезу. Только учти — там уже, наверное, полно репортеров.

Ну разумеется! Пусть Брент — полузабытая знаменитость, зато она пользуется в Европе большой популярностью.

— Мне все равно, — устало отозвалась Дон. — Я должна быть с ним.

— Хорошо, дорогая. Едем.

Через четверть часа они уже были у госпиталя. Скот оказался прав: их тут же окружила толпа корреспондентов и операторов. Одни были с блокнотами, другие — с портативными магнитофонами, третьи протягивали к ней микрофоны. Она не стала отвечать на их вопросы, не обратила внимания на объективы фотоаппаратов и видеокамер, Скотт растолкал толпу, провел ее в здание. Когда они подошли к палате Брента, из нее вышел врач. По его лицу Скотт сразу все понял.

Сморщившись от подступивших слез, он бросил взгляд на Дон, обнял ее за плечи:

— Мужайся, детка!

Дон посмотрела на врача, поняла, почему он печально качает головой.

— Нет! — закричала она.

— Мне очень жаль, мадам! — тихо сказал врач. — Вас должно утешать то, что его мучения закончились. — Он говорил что-то еще, но Дон уже ничего не слышала.

— Я должна его увидеть! Понимаете? Должна! — Она перевела взгляд со Скотта на врача, потом опять на Скотта, вырвалась из его рук, бросилась в палату.

— Брент! — Дон думала, что уже подготовила себя к худшему, но, оказывается, все-таки, несмотря ни на что, надеялась. Она отказывалась поверить в его смерть.

Скотт с врачом вывели ее из палаты. Она вдруг с криком упала на пол и зарыдала. Скотт попытался ее поднять, Дон его оттолкнула.

— Я сейчас дам ей успокоительного! — С этими словами врач бросился куда-то по коридору.

— Мы будем в приемном покое, — пробормотал Скотт и снова решительно наклонился к ней. Поднял на руки, понес. Если бы он мог принять на себя ее боль!

Дон как-то обмякла.

— Он умер, Скотти! — прошептала она странно равнодушным голосом. — Он умер. — Лицо ее было бледным, зрачки расширились.

— Понимаю, детка. Сочувствую. — Скотт положил ее на диванчик в приемном покое.

Она схватила его за отвороты кожаной куртки:

— Почему, Скотти, почему? Зачем ему было умирать?

— Не знаю, крошка. Сам бы хотел знать.

Вошел врач, за ним сестра со шприцем. Скотт не выпускал Дон из рук, пока ей делали укол.

— Подействует быстро! — Доктор ободряюще похлопал Дон по руке, взглянул на Скотта: — Вы можете отвезти ее домой, если хотите. Тут больше… Сами понимаете.

— Да, да, — механически сказал Скотт. — Я оставил свою карточку у сестры. Если что, звоните мне, а не мадам Грэм.

Врач кивнул, и Скотт, подхватив Дон на руки, вынес из госпиталя. К его удивлению, репортеры, ожидающие какой-нибудь именно такой мизансцены, молча расступились. Не задали ни одного вопроса, не сделали ни одной вспышки.

Скотт стоял и молча глядел в окно. Сзади на кушетке сидела Дон. В черном костюме, с густой вуалью на лице, она выглядела как изящная форфоровая статуэтка.

Неужели уже прошла неделя? Неужели его нет и уже никогда не будет? Скотт почувствовал спазм в горле. Сглотнул: нет, не проходит. Повернул голову, глянул на Дон. Так и сидит с тех пор, как он привез ее из адвокатской конторы, а прошло уже немало времени.

— Дон, надо поесть.

— Я не голодна.

В ее нью-йоркской квартире Брент бывал крайне редко, но теперь без него она казалась ей невыносимо пустой. «Я не останусь тут», — решила Дон. Она наконец встала, сняла шляпку, положила ее на столик рядом с телефоном.

Скотт медленно подошел к ней, опустился на колени, взял за руки:

— Знаешь, когда я был маленький, бывало ударишься, станет больно, а мама поцелует и скажет: «Ну и все, больше не болит». Наверное, не проходило, но сейчас я помню только, как она целовала, а про то, где было больно, — нет.

— Хочешь сказать, давай поцелуемся, бодро улыбнемся и представим себе, что никакого Брента Грэма и не было? Так?

— Не так. — Он покачал головой. — Время поможет тебе забыть боль, а его самого, ну зачем же забывать?

Он отвернулся. Смерть Брента для него была тоже потерей. Он был и его друг. «И если бы не мои проклятые деньги, он был бы жив».

Вдруг Дон резко схватила его за плечи и встряхнула с неожиданной силой.

— Скажи мне, что он не прав, — выкрикнула она. — Скажи, что ты не имеешь ничего общего со всей этой историей!

Скотта пронизала боль. Он вспомнил свои слова, брошенные Бренту: «Ну и убейся, если хочешь! Мне-то что!» Конечно, это не он толкнул его на безумный поступок — развить огромную скорость на не доведенном до ума автомобиле. Он не виноват в его смерти. Он лишь дал ему деньги на машину, зная, что проект никуда не годится. А делать этого не следовало.

— Не могу, Дон, — сказал он честно. — Я понимал, что машина ненадежна.

У Дон было такое ощущение, будто ее предали.

— Ох, Скотти! — вскрикнула она и зарыдала. Больше всего она не хотела услышать от него такие слова. Но раз они сказаны, как же она сможет дальше быть с ним? Как, зная это, будет любить Скотта? Дон поняла, что потеряла сразу обоих.

Скотт чувствовал, что еще немного, и он тоже разревется. В груди теснило, в горле стоял комок. Он дождался, когда она успокоилась, осторожно поднял ее, перенес в спальню. Положил на бархатное покрывало, расправил юбку.

— Тебе что-нибудь надо? Чем помочь?

Дон не могла заставить себя на него посмотреть.

— Нет, спасибо.

— Попозже я загляну к тебе, — пообещал он и направился к двери.

— Нет! — Она повернулась к нему, все еще не открывая глаз. — Я имею в виду — не стоит, не приходи. Я буду спать.

— Тогда — утром.

— Хорошо.

Утром она будет уже далеко. Дон прислушалась к звуку удаляющихся шагов. Вот открылась входная дверь. А сейчас она закроется — и с нею кончатся самые яркие страницы ее жизни. Она медленно повернулась, уткнулась носом в подушку и дала волю слезам.