— Да мы просто… — Голос Дон сорвался, слезы хлынули из ее глаз. Нет, матерей абсолютно бесполезно переубеждать! Даже слово «баловались» они поняли по-своему. Теперь, наверное, рады, что «вовремя успели», а может, думают, что «опоздали». Ну и пусть!..

— От своего сыночка я такого могла ожидать, — тоном проповедницы заявила Полли Ларкин, — но ты, Дон! Я думала, ты лучше воспитана!

Одним прыжком Скотт оказался около Дон, огородив ее своими мускулистыми руками.

— Знаешь, мам, — сказал он с хорошей мужской твердостью в голосе, — обо мне можешь говорить что угодно, а Дон оставь в покое. Мне наплевать, веришь ты мне или нет, а вообще-то, каждый воспринимает все в меру своей испорченности!

Рини Гастингс ахнула от возмущения и, глядя на дочь испепеляющим взглядом, подвела итог:

— Дон, немедленно ступай в свою комнату! Мы с тобой поговорим позже.

«Мы» — это означало, что она все расскажет отцу. Рыдая, Дон отвела руки Скотта и опрометью бросилась прочь.

Вечером, когда родители думали, что она уже спит, Дон прокралась вниз, чтобы подслушать, о чем идет разговор между ними и пришедшими к ним супругами Ларкиными. Конечно, она знала, что подслушивать нехорошо, но ведь надо же было проведать, что они замышляют. Речь-то идет о ее судьбе!

Господи! Она не знала, кого ненавидеть больше — своих родителей или родителей Скотта. Оказывается, они уже все решили, даже не потрудившись выслушать детей, разобраться. Дон поняла, что Скотта куда-то отправляют. Он будет заканчивать школу в другом месте, а ее предки рассыпались в комплиментах Ларкиным — какие они умные, что так здорово все придумали!

Но ведь это же несправедливо! Они со Скоттом ничего плохого не сделали. Пока Дон неслась к себе в спальню, она решила, что никогда, ни за что не простит ни своих родителей, ни родителей Скотта. Пальцы ее дрожали, она даже не сразу сумела набрать номер Скотта. Алексис, подняв голову с подушки, пыталась что-то спросить, но Дон только сердито трясла копной своих темных волос.

— Алло? — загробным голосом ответил Скотт.

— Ох, Скотти, как все ужасно! — захлебываясь слезами, произнесла Дон и быстро пересказала ему все, что ей удалось подслушать.

— Они уж давно этим грозятся, — пробормотал он, стараясь изо всех сил говорить бодро и беззаботно, впрочем, без особого успеха. — То отсылают к дядьке в Аризону, то в военное училище…

«Может быть, и на этот раз обойдется? — с надеждой подумала Дон. — Да нет, вряд ли».

— Скотти? Если… если они тебя ушлют, ты меня не забудешь, напишешь мне? — В горле у Дон застрял комок. Боже, как тяжело представить, что они больше не будут видеться каждый день!

— А чем тебе твои грозятся? — В его голосе ей послышалась ярость.

— Еще не успели. Но моя мамочка-гадюка уж наверняка что-нибудь придумает! — Дон сама поразилась, с какой злобой она это сказала — и о ком!

— Ну, наверное, на недельку запретит из дому выходить…

«А вот меня отправляют черт знает куда, — подумал Скотт про себя. — Бренту теперь зеленый свет, и уж он-то своего не упустит, дружок называется. Да и она тоже…» Скотт грубо выругался прямо в трубку.

Дон ошарашенно замолчала. С чего это он на нее разозлился? Она тут при чем? Потом она заговорила, запинаясь, как-то несвязно:

— Я не виновата, Скотти, что у тебя такие родители. Своим я за ужином пыталась все объяснить, но — бесполезно…

— Да чего там! — грубо прервал он ее. — У тебя всегда Брент наготове!

— Но я же тебя лю… — Но тут послышались короткие гудки, и она замолчала на полуслове.

Механически положив трубку, Дон рухнула на постель. Рыдания сотрясали ее тело.

— Не плачь, Дон! — Алексис присела рядом, обняла ее за плечи. — Это он так. Скотт тебя обожает. Просто он не в себе, вот и бросается как бешеный! — И сама тоже заплакала.

— Неправильно это все, несправедливо! — пробормотала Дон, высвобождаясь из объятий сестры, вытирая слезы…

Следующие три года Дон частенько приходилось повторять эти слова. И когда родители Скотта отказались дать ей его адрес. И когда она все-таки раздобыла этот адрес через Брента — на что только ради этого не пришлось пойти! — а он не ответил. Ни разу! Письма, подарки ко дню рождения и Рождеству, наконец, приглашение на праздник конфирмации — все вернулось обратно в нераспечатанном виде.

Она не знала, почему он так поступал, хотя все объяснялось просто: Брент подробно описывал Скотту, каких огромных успехов он добился по овладению сердцем и телом Дон, а Скотт чувствовал, что если он прочтет что-нибудь подобное, написанное ее рукой, то не вынесет этого, не переживет. Ему было очень больно, и возвращение корреспонденции отправителю казалось лучшим выходом.

1

«Если он дотронется до меня еще раз, я сойду с ума…» Борясь с желанием, которое, казалось, сжигало ее, Дон почти беззвучно пробормотала что-то нечленораздельное и поспешила отойти подальше от Скотта. Быстрее, быстрее, вон туда, к бару. Выпить… Что с ней такое сегодня? За те семь лет, что она в браке с Брентом, Скотт Ларкин появлялся у них несколько раз. Все было спокойно, он вызывал у нее самые теплые чувства, но, чтобы она так хотела его, о, нет, — этого до сегодняшнего вечера не было!

Господи, как же она возбудилась! Дрожь не проходит никак. Вот ужас-то! Выходит, все то, что она когда-то чувствовала к нему, просто на время, где-то там, в глубине ее существа, заснуло? И каждый раз, когда она его видела, это усиливалось, накапливалось, ждало своего времени?

Все смешалось: стыд, отвращение и глубокая жалось к самой себе. Стыд — потому что она, пусть мысленно, изменяла мужу. Отвращение — потому что ведет себя как взбесившаяся самка: мужчина лишь дотронулся до нее, наверняка ни о чем таком и не помышляя, а она… готова! И все-таки сильнее всего ей было жалко себя. Бренту никогда не удавалось возбудить ее так, как это походя сделал Скотт. И с этим ничего не поделаешь… «Ну и сокровище ты, девочка!» — удивляясь себе, подумала Дон, когда добралась наконец до стойки.

— На сей раз двойной, Тони! — Она протянула бокал бармену, изобразив на лице беззаботную улыбку.

Тони широко улыбнулся в ответ и заговорщически подмигнул:

— Давно пора! — Он один знал, что очаровательная хозяйка дома до сих пор пила только чистую воду.

— Спасибо, Тони! — Поднеся бокал к губам, Дон не торопясь оглядела толпившихся гостей. Кто они такие? С какой стати Брент пригласил их в день ее приезда? В этом их парижском доме они почти никогда не бывали вдвоем, всегда тут проходной двор, вечно какие-то незнакомые люди. И хоть бы когда-нибудь Брент сказал о гостях заранее! А главное, почему-то именно она должна их всех развлекать, он же обычно уматывает со своими дружками-гонщиками, и хорошо, если заявится к концу вечера. Вот и сегодня Брент неизвестно где, а она тут… Слезинка медленно выкатилась из уголка глаза, поползла по щеке. Надо срочно выйти хотя бы на минутку, а то она сейчас прямо здесь разревется, и все подумают, что у Брента жена — психопатка. У входной двери стоит Скотт, значит, туда ей нельзя, остается балкон. В отчаянии Дон двинулась через толпу, увертываясь от танцующих парочек, старательно обходя шумные компании любителей анекдотов и сплетен. Голову на всякий случай опустила — не видеть бы никогда эти рожи.

Фу, наконец-то можно вдохнуть свежего воздуха, хорошо, что с реки ветерок! Ей вроде стало получше. Дон подошла к балюстраде, поставила бокал. Весна в Париже — совсем неплохо…

— Ищешь уединения? Старый знакомый не помешает?

Дон чуть не подпрыгнула. Господи, ну что ему надо? Неужели не понимает? Она изобразила приветливую улыбку. Какой же он красивый, мужественный!

— Там так шумно и душно, — произнесла Дон и постаралась непринужденно откинуться на балюстраду. — И ночь такая, что грешно оставаться в доме. — Она сказала это ровным, мягким тоном — только бы он не догадался, что у нее на душе.

— Пожалуй… — Скотт, не отрываясь, смотрел на ее лицо.