Валера Подколзин в общем потоке стирщиков добросовестно выстирал, затем развесил на леерах простыни всех курсантов и стал ожидать, когда солнышко извлечёт из них остаток влаги. От скуки, в широте приветливой артистической натуры развлекал таких же, как сам матросов ответственных за стирку, травлей баек. Всё бы ничего, но когда Валера решил собрать сухие простыни, то на месте их не оказалось – они исчезли!

С получением «радостного» известия, лица курсантов вытянулись от неожиданного коварства неизвестных шутников. Курсантская смекалка не хотела мириться с тем, что им пришлось спать на подаренных «от щедрот душевных» старожилами корабля дырявых простынях.

- Ша, молчите, никому ни слова! Иначе весь одесский Привоз будет ухохатываться, указывая на меня – мол, смотрите, это тот ротозей, который спит на рваных простынях! – разразился экспромтом Овчинников.

Наконец, наступил день очередной стирки белья. Молва уже приоткрыла тайну шуток с простынями. Володя с длинным крючком в руках заблаговременно спрятался на запасном командном пункте, от выступов которого в сторону кормы корабля расходились леера с сохнущими простынями.

В стремлении задурить головы бдительных стражей сохнувшего постельного белья Валера Подколзин разливался соловьём. Они – стражи на расказни Валеры «ухи развесили», но глазами зорко сопровождали всех, кто проходил мимо. Володя крючком сверху начал снимать простыни. Валера закукарекал, захлопал руками, состроил бойцовскую рожу рассказывая басню: о чём думает петух, когда догоняет курицу. Зрители в восторге хохотали!

Володя благополучно снял простыни, ровно столько – сколько у них увели и спокойно удалился в кубрик. Радостный Валера не стал рассказывать далее публике о чём думает курица, когда её догоняет петух. Этот ответ был написан на лицах сторожей, когда они с открытыми ртами замерли, созерцая пустые леера!

В воскресный день группа курсантов отправилась в Таллинн посмотреть город. Поговаривали, что в местных лесах ещё действуют недобитые группы «лесных братьев». Особых личных интересов ни у кого из товарищей Антона в незнакомом городе не было, посему они решили просто побродить по его улицам.

Стена молчаливой отчуждённости горожан, живущих сами по себе, чувствовалась во всём. Создавалось ощущение, что в малолюдных узких улочках невидимые недоброжелательные глаза сопровождают каждый ваш шаг. На элементарный вопрос продавцу магазина заданного русским языком следовало молчание полного непонимания. Складывалось впечатление, что даже безобидный Томас – флюгер на городской ратуше и тот, подчиняясь дыханию ветра, отворачивал свою металлическую морду.

Антон уяснил, что прибалты это не славяне, немцы их не жгли и не убивали, их города в ходе войны почти не пострадали. После разгрома, всё награбленное Курляндской группировкой немцев, осело по городкам и хуторам этого края. Да и многие из населения с оружием в руках сражались в рядах вермахта. Самые озлобленные из них, переполненные ненавистью ко всему советскому, с рыбьей бессердечностью палками добивали русских, выплывших на таллиннский берег из тонущих судов трагической страницы их военной эвакуации в Кронштадт. Антону припомнился кем-то рассказанный эпизод недавней войны:

- В освобождённом Таллинне русского солдата до предела немоготы припёрла естественная нужда. – Где тут ближайший туалет? – обратился он к встречной уличной прохожей. Та долго мимо него смотрела, безразлично покачала головой и, наконец, изрекла: - Ниц не мае – усё Герман забрал!

Так что, как и в отношениях отдельных людей, так и в строительстве межгосударственных связей правило «насильно мил не будешь» имеет универсальный характер. Радовало глаз, что в городе есть много доброжелательных русских с открытыми, улыбающимися лицами; что Вышгородская крепость, построенная Петром Великим стоит прочно. Надолго ли? – вот вопрос.

Курсанты вернулись на корабль усталые и немного подавленные окружающей действительностью. Первый выход в город одновремённо был и прощанием с ним. На следующей неделе во вторник эсминец должен уходить в море с переходом в город Либаву для постановки в текущий ремонт.

- Почему во вторник? – моряки народ не суеверный, но по традиции военные корабли без острой надобности в понедельник в море никогда не выходят. Этот традиционный закон моря такой же незыблем, как и само море, курсанты усвоили на всю жизнь.

В наступивший вторник, выполняя магическую команду «Корабль к бою и походу приготовить!», все члены экипажа, словно мураши в потревоженном муравейнике, на первый взгляд бессистемно и хаотично, озабочено носились туда-сюда. На самом деле, последовательно и целеустремлённо, каждый на своём месте они готовили эсминец к выходу в море.

Курсанты, наученные горьким опытом случая с простынями, на шутки типа: «быстренько принеси ведро пара» или «продуй макароны для приготовления их по-флотски», больше не покупались. Все они были расписаны дублёрами для несения штурманской вахты на переходе посменно.

Наконец, были отданы швартовы, корабль отвалил от стенки, поднатужившись «кашлянул» из трубы тучкой дыма, неторопливо развернулся и малым ходом потопал на внешний рейд. Вскоре последовала команда «Боевая готовность №2» и Антон в первой смене заступил на вахту.

Выйдя за акваторию порта, словно поезд выбравшийся за пределы станционных разъездов на прямую железную дорогу, эсминец вышел на простор чистой воды моря, послушно лёг на прибрежный рекомендованный курс перехода и увеличил скорость.

Постепенно за кормой, за вздыбленным работой винтов кипящем буруне, исчезали силуэты отдельных домов, кварталов, приметных сооружений, а затем и весь город слился с очертаниями берегов.

После недавнего сильного ветра по морю, как дрожь по шкуре раздражённого зверя, пробегала редкая, довольно крутая зыбь.

В ритме дыхания моря, человек – маленькое живое существо на борту эсминца, периодически вздымаясь вверх и опускаясь вниз, без привычки чувствовал себя препаршиво. Последние сомнения в том, что «морские медленные воды – не то, что рельсы в два ряда» исчезали раз и навсегда. У самых упорных сомневающихся эти колебания выходили вместе с желудком, который пытался выпрыгнуть из неверного тела прихватив всё своё содержимое. Некоторые мореманы уже «старики», перевесившись через ограждения бортов эсминца, дарили дармовой корм рыбам, уживаясь в содружестве с неопытным не оклемавшимся курсантом. Единство, прочувствованное внутренностями, сближает очень, практически на всю жизнь, особенно по профилю профессии.

Антон, как и большинство новичков, чувствовал себя неуютно. Предательская тошнота подступала к его горлу, но всё же была управляема. Вытирая обильно выступающую испарину пота на лице, он заставлял себя брать пеленга на маяки, мысы и другие приметные очертания еле видимого берега для контроля места корабля.

Командир эсминца всё время находился на ходовом мостике. Он специально обращался не к штатному штурману, а к его дублёру:

- Товарищ курсант, доложите место корабля?

- Находимся на рекомендованном фарватере, проходим траверз маяка! – доложил Антон.

Командир приложил бинокль к глазам, нащупывая место мигающего огнями искомого маяка. Убедившись в соответствии, одобрительно произнёс:

- Так держать! К концу вахты представить место корабля для утверждения.

Через 4 часа то ли зыбь поутихла, то ли внутренности Антона заключили перемирие с качающейся стихией и приняли профессию моряка со всеми неудобствами, но он почувствовал себя лучше и уверенней и сдав вахту, уснул, как убитый.

На следующий день волнение моря совсем прекратилось. Его поверхность возвышалась над дальним низким берегом и казалось чудом, что поднятая эсминцем волна по обе стороны путевой дорожки не проливается через край береговой черты. Корабль стремительно и красиво нёсся вперёд. В мирном завораживающем журчании воды чувствовалось естественное единство людей экипажа, целенаправленно управляющие судном, и морем, природа которого позволила существовать этому содружеству.