– Не было ни скандала, ни слухов?

Она покачала головой:

– Я не знаю. Нас мало кто навещал.

– Как люди – друзья твоего отца, а не торговцы – относились к твоей матери, когда она выходила?

– О, мама никогда не присоединялась к гостям. Она была очень застенчива, а папа не заставлял её.

«О да, готов поспорить, что не заставлял», – подумал Рейф.

– Всё совсем не так, как ты думаешь. У мамы был шрам на щеке, – принялась объяснять Аиша. – Она пострадала во время напад… несчастного случая. И ей не нравилось, когда люди таращились на неё. Когда папа выходил, он иногда брал меня с собой. Некоторое время он водил меня на уроки музыки, которые давала одна английская леди. – Отведя глаза, она тихонько прибавила: – Но если люди называли меня Алисией, он никогда не поправлял их. И велел мне тоже этого не делать. – Вновь встретив его взгляд, Аиша сказала: – Больше я этого делать не буду. Не буду жить в тени мёртвой девочки и брать то, что принадлежит ей.

Рейф кивнул. Он верил Аише. Ему вспомнились все те случаи, когда она говорила, что она Аиша, что Алисия умерла. Не её вина, что он не поверил буквальному смыслу её слов. Насколько ей позволяла ситуация, Аиша вела себя честно, и врала она, чтобы защитить себя, а не чтобы добиться чего-то. И сегодня никто не заставлял её ни в чём признаваться. Причиной стали её чувства чести и самоуважения.

Рейфу в голову пришёл ещё один вопрос:

– Почему ты не обратилась в британское консульство, когда умерли твои родители?

– Я не знала, куда идти, – она отвела глаза, и Рейф тотчас же понял, что есть что-то ещё, чего она не говорит.

– Но…

– Они бы не помогли.

– Почему нет?

Поднявшись, Аиша подошла к окну. Долго она стояла там, глядя в никуда. На мгновение Рейф подумал, что она ничего ему не расскажет, но Аиша вернулась к столу, села и продолжила:

– Нехорошие люди ворвались в дом, когда умирала мама. Папа к тому моменту уже умер.

– А слуги?

– Едва поняв, что это чума, они все сбежали.

– Получается, ты была одна с умирающими родителями.

Она едва заметно кивнула.

– Я слышал, дом ограбили.

Выводя пальцем замысловатые узоры на столе, Аиша сказала:

– Они ворвались в дом и забрали всё ценное. А затем начали искать меня… они искали белую девочку-девственницу. – Она подняла голову: – Я знаю, что говорили они обо мне.

Рейф стиснул челюсти. Ей было всего тринадцать – маленькая девочка. Как, чёрт возьми, её отец допустил, чтобы Аиша оказалась в таком положении? Достойный мужчина позаботился бы, чтобы его ребёнок был защищён и обеспечен.

– Как тебе удалось не попасться им? – спросил он тихо.

Озорной огонёк мелькнул в её глазах:

– Ты ни за что не поверишь.

– Испытай меня.

– Я спряталась под маминой кроватью.

– Что?

– Да, это было настолько очевидное место для укрытия, что удивительно, как они меня не нашли. Но мама умирала от чумы. И она спасла меня. Она открыла глаза и прокляла их. До этого момента они думали, что она мертва, – и были потрясены. Проклятие мёртвой белой женщины… – Она невесело улыбнулась. – Они не очень-то хотели тщательно обыскивать комнату.

В этот момент из открытого окна донеслись печальные звуки скрипки, флейты и гармошки.

– Что это за музыка? – повернув голову, спросила Аиша.

Рейф с трудом вернулся в настоящее. Его страшно потрясло то, что она ему рассказала.

– Похороны, я думаю.

– Так скоро?

Он пожал плечами:

– С этим лучше покончить до того, как начнётся жара.

– Я хочу послушать, – сказала она и медленно подошла к иллюминатору. Аиша до сих пор была завернута в одну только простыню.

Рейф хотел ещё многое узнать, уйма вопросов теснилась у него в голове, но они могли подождать. Спустив ноги с кровати, он натянул замшевые бриджи, застегнул их и подошёл к Аише.

Уносимые ветром слова молитвы были едва слышны. Гимн поднимался в хоре сильных, глубоких мужских голосов и разносился над волнами. «Бог мой, на которого я уповаю» [27]…

Имена погибших, одно за другим, зачитывались вслух. И когда их тела опускались в воду, слышался всплеск.

– И посему мы предаём это тело глубине…

– Кит Картер, Джианни Астуто, Саид эль Мацри, Антонио Палермо…

Рейф никогда не слышал этих имен, но Аиша знала их и оплакивала.

Заунывно звучал голос преподобного:

– Серджио Канделоро…

– Он женился всего шесть месяцев назад. Бедная его жена, – прошептала Аиша.

– Томми Прайс, Винс Кафари, Джордж Цаломис…

– О, Джордж, – она вздохнула. – Помнишь? Юный грек, совсем ещё мальчик, так трогательно пытавшийся отрастить усы.

– Нет, – всё плавание Рейф смотрел только на неё, а не на мальчишек со всклокоченными усами.

– Другие постоянно дразнили его из-за этого, а он каждый раз краснел и бросался на них с кулаками. А теперь он больше никогда… – Аиша подавила рыдание.

Рейф обнял её. Он знал многих мальчишек, пытавшихся отрастить усы. Слишком много их погибло на чужой земле.

Уловка заключалась в том, чтобы не думать об этом.

– Джим Блайд…

– Он сделал поводок для Клео, – дрожащим голосом сказала Аиша.

Рейф ещё крепче сжал её в объятиях.

Он видел, как она разговаривала и смеялась вместе с этими мальчишками на палубе, словно обычные матросы стоили её внимания. Конечно, она привыкла якшаться со всяким сбродом на улицах…

В их общении не было и намёка на флирт. По крайней мере, с её стороны. Матросы роились вокруг неё, как пчёлы вокруг горшка с мёдом, но Аиша, казалось, и не подозревала, что там присутствовало нечто чувственное. Учитывая, сколько лет она притворялась мальчиком, то, скорее всего, она никогда не опробовала свои женские чары.

А после прошлой ночи её невинность не вызывала сомнений.

Когда отзвучала последняя молитва, пришло время двадцать третьего псалма. «Господь – пастырь мой, я ни в чём не буду нуждаться» [28]…

Аиша запела. Её искренний, немного хриплый, дрожащий от переживаний голос присоединился к хору других голосов. Слова она знала наизусть. Слёзы текли по её щекам, и пела она с напряжением, поразившим Рейфа.

– Ты была на похоронах своих родителей? – спросил он тихо.

Аиша покачала головой. Её голос задрожал, надломился, но пение не прервалось ни на секунду.

Рейф ещё крепче обнял её. Ком стоял у него в горле, но не из-за матросов, погибших в схватке с пиратами. Они умерли хорошей и благородной смертью.

Но Аиша… её так переполняла жизнь, переполняли эмоции, что становилось страшно. Как она могла открыться и скорбеть так искренне, если она уже столько выстрадала?

Погибшие матросы были лишь немногим больше, чем случайно встреченные незнакомцы, но она оплакивала их и горевала из-за них и их родных. А Лейла и Али, оставленные в Каире, и даже этот старый-престарый кот? Он видел собственными глазами её боль при расставании с ними.

В её сердце слишком легко возникает любовь, в этом её проблема. Любовь делает тебя заложником боли. Чем больше любишь, тем больнее…

Ей нужно научиться лучше защищать себя. Как научился он.

Аиша вышла из ванной. Она оделась и чувствовала себя чистой и посвежевшей. Похороны истощили её, но плач ослабил внутреннее напряжение.

Она пересекла каюту и начала снимать с кровати постельное белье. На нижней простыне было пятно, от которого следовало избавиться.

– Оставь это, – скомандовал Рейф. – Иди сюда и садись. Мы не закончили наш разговор.

Он имеет в виду свой допрос. Аиша постаралась сдержать вздох. Она была истощена. Слишком много всего случилось за очень короткое время. Единственное, чего ей действительно хотелось, так это свернуться в этой самой кровати и проспать целую неделю. Но она не могла. Не после всего случившегося. Не тогда, когда он здесь, и преследует её своим вопрошающим взглядом.