* Пустынник бежит от людей не потому, что он не любит их, а потому, что они ничем не могут помочь ему. Помочь может только Бог. Поэтому пустынник бежит от людей к Богу. А по закону преподобного аввы Дорофея, чем более люди приближаются к Богу, тем ближе по духу и сердцу они становятся друг другу.

       * Идти долиною плача - это мое делание. Здесь я один, и никто не может помочь мне. Бог и я. Это делание между Богом и мной. Долина плача - место моего изгнания, область тьмы, выход из которой открывается не в пространстве, а в изменении моего сердца, моей души. Потому что долина плача - это и есть я сам, черный от грехов человек, спасти которого может только Бог и Его любовь.

       * Мы проживаем всю трагедию и все торжество мира в своей собственной жизни. Это знают отшельники, и почти не догадываются об этом люди внешние, будь то монахи или миряне. Мы слишком обращены во вне, а надо бы во внутрь. "Внемли себе", - в этом начало нашей христианской философии и дела спасения. Внутри себя увидишь все мировое зло. Его победи, дав место в сердце свету Христову, нетварному свету.

       * Уединение нужно для самососредоточения и самопознания. Молитва и очищение помыслов - для привлечения Света. А деятельность и жительство только во внешнем не созидают. Это - пустота, пыль на ветру, дым, который был, и вот нет его. 

Глава двадцать восьмая.

Анжела

       Девушка вошла, скинула капюшон, и тут Влас узнал ее. Это была Анжела из краснопресненского притона. Он хорошо запомнил ее по фотографии в альбоме, который мамаша демонстрировала ему при первой встрече.

       - Вы что на меня так смотрите? - испуганно спросила девушка.

        - Вы случайно не Анжела?

       - Анжела. А вы откуда знаете?

       Нервы Власа не выдержали. Он стремительно рванулся вперед и, схватив девушку двумя руками за горло, прижал к стене.

       - Нет, это ты скажи, откуда знаешь мой адрес?! - закричал он. - Ты что, по совместительству на мамашу и на благотворителей "Утренней Звезды" работаешь? Говори, или я тебя придушу!

       У Анжелы брызнули слезы. Задыхаясь, она прохрипела:

       - Я говорить не могу. Ты меня задушил, дурак.

       Влас разжал руки.

       - Говори.

       - Ты, дурак глупый, - с интонацией обиженной девочки запричитала Анжела, - я жизнью рискую... Я ради Василисы. Если мамаша с Князем узнают, мне крышка! А ты меня душишь! - Анжела опять залилась слезами.

       - Прости. Я не прав. Все, я больше тебя не трогаю. Толком объясни.

       Девушка немного успокоилась:

       - Я за тобой от нашего дома до твоего подъезда по пятам шла. Вот так и узнала адрес. Только подойти сразу не рискнула. Не хотела, чтобы меня кто-нибудь вместе с тобой на улице видел. Потом внизу у подъезда бабушек расспросила, где ты живешь. Они сказали. Вот я и пришла... Василиса, до того как ее убили, несколько страниц из своего дневника вырвала и попросила, чтобы я их тебе отдала. Тут вот еще конверт с обратным адресом ее родителей в Иркутске, может, пригодится.

       - Что ты говоришь!? Ее убили? - отшатнулся Влас.

       - А ты что, мамаше поверил? Она тебе, небось, сказку про самоубийство рассказала? Ну да, - это официальная версия. Так и милиция с врачами записали. А только было все не так!

       - А как?

       - Вчера Василиса тебя ждала. Она мне все рассказывала, мы с ней подруги. А тут, откуда ни возьмись, Князь нагрянул, клиент особой важности. Она сначала сникла, а потом смотрю приободрилась. Я думаю: "Что будет? Что будет? Наверно, Василиска что-то затеяла", - и точно. Приехал Князь. А Василиса выходит из комнаты и прямо Князю и мамаше говорит: "Все, не буду я больше проституткой! Это Христу боль приносит! А Он нас любит". Представляешь, так и сказала. Ну, мамаша да и девчонки, кто слышал, - все с катушек послетали. А Князь, как будто ждал такого ответа, спокойно так заявляет: "Пожалей маму с папой, доченька". Василиса вся покраснела, как вишня, подошла к Князю да как перекрестит его, да как крикнет: "Да воскреснет Бог и расточатся враги его!". Он аж весь взвился. Как вмазал ей кулаком, она в другой конец коридора отлетела. Мы с девчонками все по комнатам попрятались со страху, дрожим, потому что с Князем такие шутки плохо кончаются. Потом вроде все стихло. Тут ко мне Василиска прибежала трясется вся, но радостная такая, как победительница. "Вот, - говорит, - из дневника моего самое важное, отдай, - говорит, - Власу. Он поймет".

         - Как она сказала?

       - "Он поймет", говорит. А потом Василиса мне рассказала, что Князь в гневе уехал, а мамаша предупредила, что теперь ее, Василису, приговор ждет. Я Василиску спрашиваю: "Тебе что, жить надоело? Убежала бы, - говорю, - тайно". А она задумалась, как глянула на меня, словно до пяток огнем прожгла, а потом обняла ласково и говорит: "Я, Анжелочка, жить только начинаю. А тайно убежать мне никак нельзя. Влас меня выкупить хотел, а Божья воля иная. Мне Боженька лучший путь приготовил. От меня Боженька хочет, чтобы я как блудила открыто, так открыто и каялась, чтобы все наши девочки слышали". А потом помолчала и тихо так говорит: "Спаситель ради нас пострадал, и нам в Его страдании доля есть, сладкая доля!". Мне все-все ее слова в память врезались, как будто я их наизусть выучила. Потом вдруг Василиска в ноги мне повалилась. Я аж отпрыгнула. "Прости, - говорит, - меня. И не забудь. Потом сама все поймешь. Я на брачный пир иду, на чистое ложе, нескверное, смертное. За свою и твою тишину, - так и сказала. - Я, Анжелочка, пострадать хочу, пострадать за Христа Страдальца". Сказала и выбежала. А я ничего понять не могу. И страшно мне, и радостно. Вот, думаю, убьют они ее или искалечат, но зато, как она Князя с мамашей сделала. Не видать им больше Василиски. Живой она им не дастся. Все! Вырвалась на свободу птичка!

       - А как же они ее убили?

       - Просто. Оказывается, Князь от нас прямиком к Жану поехал, это наш главный. Нажаловался ему на Василису и стал смертного приговора требовать. Жан, говорят, упирался. Но этот вампир своего добился. Зануда такой. Прислал Жан трех мальчиков на помощь Батону. Трое должны были ее держать, а один шприц с ядом в пятку всаживать. Только когда они к Василисе в комнату вломились, она им говорит: "Я знаю, вы меня убивать пришли. Не делайте этого. Это очень плохо. Вы не меня, вы себя убьете, и Господу тоже больно будет, потому что Он любит вас". У них прямо челюсти поотвисали. Но потом они в себя пришли и прут на нее. Она тогда иконочку Бога взяла и говорит им: "Не трогайте меня. Я смерти не боюсь. Со Христом мне смерть не горька. Смерть мне обручальное кольцо на палец наденет. Я знаю, все вы перед делом и после дела в церковь бегаете свечи ставить. Только свечи в руках убийц нераскаянных - черные, смоляные. Они не аромат, а зловоние источают. Но я буду просить, чтобы Милостивый Господь простил вас. Пусть Боженька примет меня от вас, как живую свечу. Ну что, мальчики православные, как убивать меня будете?". Парни решили, что она свихнулась и говорят: "Ложись на кровать прямо в одежде, только обувь скинь. Сделаем тебе укол в ногу, и все". Василисочка наша иконочку поцеловала, крепко-крепко ее к груди прижала и легла. Они ей шприц и всадили в пятку - "поцелуй змеи" у нас называется. А она на кровати лежит, куда-то вверх смотрит и говорит: "Сделай, Господи, ложе мое скверное, ложем нескверным". А потом у нее вроде как предсмертный бред начался. Она все повторяла: "Тебя, Жених мой, люблю, и Тебя ищу я в страданиях...". Так и умерла с этими словами. Мы с девчонками под дверью подслушивали и в замочную скважину подглядывали, хоть и жутко было. А потом ночью на кухне Батон разоткровенничался под мухой. Мы все в шоке были. А утром, как ни в чем не бывало, мамаша скорую и милицию вызвала. "У меня, - говорит, - одна квартиросъемщица отравилась. Несчастная любовь наверно". Ну, те уши и развесили. Мы-то про "поцелуй змеи" уже слышали. Врачи ничего определить не могут. Они думают как? Раз яд в крови есть, а следов насилия нет, значит, самоубийство. Дырочка-то на пятке малюсенькая. Если не знать, ее ни в жизнь не найдешь. А, может, мамаша и приплатила еще кому надо... Ну вот, а когда я тебя у подъезда увидела, бегом в свою комнату. Бумаги Василискины схватила и вниз. Дождалась, пока мамаша отчалила, и за тобой. Так и шла до метро, а потом в метро, а потом опять по улице до подъезда. Думала, ты заметишь, но тебе, видно, не до того было.