Я, конечно же, бессовестно соврал про Фархада. Но уж очень мне хотелось, чтобы и у нас был отличный столяр. А собственно говоря, почему соврал? Разве наш президент не старается, не учится? Будет из него супер-столяр — можете быть уверены...

Чайхану мы объехали стороной. Чайханщик, конечно, хороший человек, да и плов тоже сокровище, но ведь надо и самим про совесть помнить.

Нам прислал заявку Азим-ака. Чайханщик... Уже давно мы с тревогой ждали дня, когда неотвратимо придется объясниться с ним по поводу высохших деревьев. Азим-ака уклончиво писал в своей заявке: «Дорогие академики! Надо посоветоваться — как быть с деревьями. Был у нас пустырь без деревьев. Теперь пустырь с деревьями. Непорядок...» Фархад читал заявку вслух, Воронов — наш главный отрядный ответчик за трудовые десанты — все ниже опускал голову. Но ниже земли ее все равно не опустишь, даже если ляжешь.

— Дождался?— зло спросил я, тыча в Воронова взглядом.— Академик недоделанный! Скажи спасибо, что Азим-ака великодушен, как мушкетер. Нас бы, по справедливости, надо шпагой пощекотать за погибшие деревца, а он еще и церемонится. Посоветоваться приглашает — вместо того, чтобы дать каждому из нас по шее.

Собственно, все, что я запальчиво говорил сейчас Юрке, относилось ко всем нам. Помнится, по моей инициативе мы уже болтали однажды на сборе о том, что надо бы смыть это позорное пятно. Но так все разговором и осталось. Так что злиться я мог только на самого себя. Трепачем оказался первоклассным: критиковать — критиковал, а чтобы исправить дело — и пальцем не пошевелил. От такого крикуна пользы мало. А если сказать точнее — и вовсе никакой. Эх, прав был Акрам, говоря о великой пользе личного примера. Ведь я уверен — будь Акрам сейчас здесь, а не в море, он бы, в пику нам, один весь пустырь в сад превратил. Чтоб знали, чем дело от груды слов отличается.

К чайхане мы подошли впятером — я, Юрка, Фархад, Сервер и Стелла. Стелла молодец. Узнала про заявку от Азима-ака и сразу же сказала:

—Я тоже пойду. Разговор предстоит малоприятный и увиливать не имеет права никто из нас.

Завидя нас, Азим-ака вышел навстречу. Я сказал растерянно:

—Здравствуйте, Азим-ака. Вот мы и пришли...

И неожиданно для самого себя выпалил, совершенно дурацки улыбаясь:

—А вам большой привет от брата!

—От брата?— изумился Азим-ака.— Вы были в Газалкенте? А что вы там делали?

—Как это что... Шурпу ели... Знаменитая шурпа. Газалкентская особая!

Азим-ака просиял:

—Да-а. Брат у меня — мастер что надо. Ну, а как его здоровье — не спросили?

—Крепкое здоровье, — заверил я. — Богатырское.

— Ну, а как у него дома?

Я вздохнул. История, похоже, повторялась. И, чтобы не терять времени, одним духом выложил:

—Жена здорова, дети здоровы, корова здорова, настроение хорошее, план по товарообороту выполняется и перевыполняется!

—Молодец!— похвалил Азим-ака.— Я ведь, честно говоря, к сердитому разговору готовился, а теперь и сердиться не могу. Раз у брата хорошо, значит и мне хорошо. Корова, говоришь, здорова? Это когда же он корову успел купить? Неделю назад ее еще не было. Шустрый парень. Что ж, значит, и вправду, все хорошо!

—Хорошо, да не очень,— вздохнул я и кивнул на пустырь с засохшими прутиками.— Думаете, мы не знаем, зачем вы нас позвали. Вон — засохли...

Азим-ака опустил голову, будто это он был виноват в случившемся, а не мы, громко взявшиеся озеленить пустырек около чайханы.

—Наверное, здесь земля плохая,— сказал Азим-ака.— Плодородный слой тонкий, как лепешка — корням не за что уцепится... Знаете что — давайте лучше

разобьем здесь хороший цветник и поставим для стариков две новенькие тахты — посетителей много, не хватает ведь на всех.

—А что будем делать с высохшими деревьями?— спросил я.

—С деревьями?— встрепенулся Азим-ака и ответил уклончиво: — А деревья... Это... Наверное, они мешать будут... Да и засохли они — сам ведь говоришь.

—Ясно, что засохли,— вздохнула Стелла.— Тахта — это, конечно, проще. Ее поливать не надо — так стоять будет. Все понятно — айда, ребята...

Мы пошли выкорчевывать засохшие деревца, и каждый из нас чувствовал в эту минуту, будто несет на себе неподъемный груз. Не глядя друг на друга, мы молча выкапывали засохшие прутики, они гулко откликались на каждое прикосновение лопаты, и в этом бессловесном гуле мы слышали укоризну. Никогда бы не подумал, что это несказанно тяжелое дело — выкапывать погибшие по твоей вине деревца. Как ругали мы себя в эти минуты. Но и запоздалое раскаяние уже ничем не могло помочь — оставалось доводить начатое до конца. Азим-ака, видимо, понял, какое настроение владело нами — подошел и громко стал говорить о том, какой здесь будет чудесный цветник, как будут радоваться поселковые аксакалы, любуясь пышными букетами и восседая при этом на новеньких тахтах, которые мы, конечно же, сделаем сами.

Вырытые деревца мы сложили у тандыра, теперь они годились лишь на то, чтобы опалять жаром румяные бока самсы — а уж ее-то Азим-ака умел готовить мастерски.

— Как насчет досок?— спросил я.— Тахты из чего делать будем?

Азим-ака с готовностью ответил:

— Будут доски. Я уже говорил с Гафуром Рахимовичем — отцом твоим. С лесосклада позавчера доски привезли, а нам завтра дадут.

—Тогда завтра и придем,— сказал я.— А цветник осенью начнем сажать — сейчас все равно нельзя.

—А можно и деревья еще раз попробовать,— осторожно предложил Азим-ака.— Может, приживутся?

—Так ведь земля плохая,— с плохо скрываемой иронией ответил я.

Азим-ака улыбнулся:

—А теперь будет хорошая! Я почему-то уверен!

Стелла не выдержала:

—Деликатничаете вы с нами, Азим-ака. И напрасно. Нас бы надо самих, вместо самсы, в тандыр налепить и на этих вот прутьях малость поджарить.

—Верно!— подхватил я.— Тогда и земля сразу хорошая станет. И розы расцветут. И аксакалы обрадуются...

Азим-ака с испугом поглядел на нас, пытаясь понять — шутим ли мы.

Так подкрался сам собою момент, которого мы с нетерпением ждали. Можно было отправляться к отцу Васьки Кулакова — «бороться с эхом». Все очень просто. Васькин папа — столяр знаменитый, он из дерева любые штуки умеет выделывать. Что для него тахту срубить — это он запросто. Дело не в тахте, конечно. Ее мы сами сделать хотим. Но лучшего повода найти путь к сердцу Николая Степаныча вряд ли сыщешь.

— Готовьте доски!— наказали мы Азиму-ака и отправились прямиком к Николаю Степанычу.

У дома мы встретили Ваську. Увидев, как решительно шагает наша пятерка, Кулак изменился в лице.

— Вы куда, ребята?— спросил он.— Что случилось?

— К бате твоему идем.

У Васьки запрыгали глаза — чуть с лица не убежали.

—А зачем, ребята? Может, не надо, а? Я ведь больше не буду.

Никогда бы не подумал, что Кулак может так струсить. Мы не выдержали и рассмеялись. А мне почему-то грустно за него стало.

—Ну даешь, Кулак! В чем опять провинился — ну-ка, честно признавайся. Мы ведь не ругаться идем, а...

Я вспомнил, как Азим-ака зазывал нас в своей заявке, и завершил:

— Советоваться идем к твоему бате. По столярному делу нам подмога требуется. Две тахты надо около чайханы построить для аксакалов.

—Фу ты!— вздохнул Васька.— А я подумал...

—Ладно, веди лучше к бате. Петух один тоже думал-думал и в шурпу попал.

Васька пропустил нас в калитку и тут же, забежав вперед, заискивающе спросил:

—Ребята, а вы, правда, только про тахты будете с батей говорить?..

Николай Степанович работал в своей мастерской. Пол был увит барашками кудрявой стружки, пахло клеем.

—Вот это инструменты!— восхищенно воскликнул Фархад, оглядывая стены, увешанные столярными доспехами.— Не то, что в нашей Академии.