—Порежем, теть Марьям, все порежем! — заверил ее.— Вот только ребят соберем побольше.

Я вскочил на велосипед и завертел педалями, объезжая одноклассников и объясняя им, почему нужно; срочно спешить к Мамбетову со своим ножом и кухонной доской. Скоро во дворе Мамбетовых творилось что-то невероятное. Васька с Сервером носились к крану и обратно, обмывая лысые капустные головы и спешно принося их к нам. А мы, разложив па тахте четыре огромные чистые клеенки, положили на них наши кухонные доски и весело, застучали ножами. Когда вместо горы капустных голов на клеенке лежала капустная стружка, мы навалились на морковь. Когда начали шинковать, Васька чуть тахту не сломал. Мудрено ли — атаковал капусту, будто ему поручили борцу-тяжеловесу массаж сделать. Ну и намял же он бедной капусте бока! А потом тетка Марьям начала священнодействовать у бочек, одной ей ведомым порядком укладывая в них капусту с морковью и пересыпая все это месиво крупной соляной дробью. В обед все было кончено. Шесть бочек, доверху наполненных нарезанной нами капустой, стояли в погребе. Каждая была придавлена громадным камнем, которые тетка Марьям заставила нас предварительно хорошенько вымыть горячей водой со стиральным порошком.

Каждый из нас был твердо убежден, что вкуснее капусты нет и не может быть на всем белом свете. Вот будет зима — все попробуем и убедимся.

—Неплохо для начала!— сказала тетка Марьям, когда мы прощались.

—А почему для начала?— подняла глаза Стелла.

Тетка Марьям улыбнулась:

—Что ж вы, милые мои, думаете — шести бочек на весь поселок хватит?

А сколько надо?

—Да еще два раза по столько.

—Ясно!— сказал я,— Шесть пишем — двенадцать в уме...

—Так мы же всю капусту порезали!— изумилась Стелла.

—Всю, что во дворе у меня была. А в поле ее, милая, считать не сосчитать. Общепитовцы на той неделе еще машину привезут.

—Правда?— упавшим голосом сказала Стелла.

—Правда, правда!— поспешил подхватить я и, чтобы тетка Марьям не подумала плохого, добавил:

—Вы не думайте, мы еще придем. С радостью. Вы только через Сервера в Академию передайте, когда нужно. Ведь это для всех капуста.

Я обернулся к Стелле:

—Верно говорю, командир?

Стелла театрально развела руками и провозгласила:

—Как обычно...

Ну, и пижонка!

—Читай, в гости зовут,— с этими словами мама протянула мне вечером письмо. Я глянул на конверт и сразу же все понял:

—От бабушки?

—Читай,— скупо ответила мама.

«...А еще,— распутывал я бабушкины закорюки,— хочу повидать дорогого внука своего — Володечку. Очень буду ждать — пусть приедет и погостит».

— Ты что ж, не рад?— удивилась мама тому, что я не принялся тотчас же, как сумасшедший, радостно прыгать вокруг стола.

—Хотеть-то хочу, — уклончиво протянул я.

— Так за чем же тогда остановка?

— Ясно за чем. Академия...

—Ну вот еще, — мама всплеснула руками.— На пару недель отлучишься — ничего с твоей Академией не будет — не развалится. Да и каникулы ведь.

— Каникулы?— удивленно спросил я.— А разве добрые дела в каникулы делать не нужно? — Я усмехнулся: — Непедагогично рассуждаете, товарищ учительница!

За окнами завизжали тормоза, будто на них, как на котенка, кто-то неловко наступил.

—Папа приехал!— встрепенулась Айгуль и побежала отпирать калитку.

Мама вздохнула.

—Послушаем, что скажет отец,— сказала она и, когда папа вошел, протянула ему письмо:

—Вот, Володьку в гости бабуля зовет.

—И отлично!— пробасил папа, забегав глазами по строчкам,— пускай едет. Билет в зубы — и вперед!

Папа обернулся ко мне:

—Рад, небось до смерти?

— До смерти — это уж точно!— саркастически заметила мама.— Видишь ли, добрые дела его держат. Они ведь академики по добрым делам.

Айгуль, конечно же, поспешила подпеть маме:

—Володечка думает, что без него тут все развалится. Пуп поселка...

—Потише ты,— оскалился я.— Сама ты пуп. Папа расхохотался:

—Ну, и академик! Кусачки, а не рот!

—Сама виновата,— с обидой ответил я.

—Ну, так слушай!— Папа поднялся со стула и подошел ко мне.— Ехать надо. Во-первых, бабушка просит. Во-вторых, от красоты города ахнешь еще раз. Это же не город, а учебник истории!— голос папы патетически зазвенел, как посуда в шкафу во время землетрясения.

—Знаю, что учебник,— буркнул я.— Думаете, я и сам не хочу.

—Небось опять про свою Академию?— рассмеялась Айгуль.— Ну, и чудак-человек...

—Погоди, Айгуль, ты не права!— резко сказал папа.— Это здорово, что Володька за дело переживает. За это мы должны его хвалить, а не как ты сейчас... Но послушай, Володя, разве добрые дела только у нас в посёлке и можно творить?

—Нет, конечно,— согласился я.

—Ты прав!— подхватил папа, улыбаясь.— Не могу не согласиться с тобой — везде нужны добрые дела, и там тоже. Так что собирайся, брат, в дорогу.

Я долго не мог придти в себя после этого разговора. Ловко все же у папы получается — вроде бы я спорил, свое доказывал, а получилось будто бы я сам себя уговорил. Нет, я, конечно же, сразу же, в первую же секунду обрадовался, прочитав бабушкино письмо. Но это я про себя обрадовался, а вслух обрадоваться не успел — представил себе, как огорчатся ребята, узнав, куда навострил лыжи, и вся радость моя сразу же испарилась. Еще и предателем сочтут. Надо будет завтра объяснить им все. Должны ведь понять: не поехать — значит бабушку обидеть. А письмо ее — это вроде бы заявку она нам в АДУ прислала: высылайте, мол, внука — скучаю и все такое прочее. Вот и получится, что я как бы заявку поеду выполнять.

Я долго не мог уснуть, ворочался и вздыхал, и улыбался в темноте собственным рассуждениям, а особенно тому, как ловко у меня бабушкино письмо в заявку превратилось. И еще с ужасом вспоминал бабушкины угрозы из каждого ее письма. Она обещала, что живо откормит меня, хилого и тощего, дайте ей только заполучить, меня... Похоже, бабушка хотела сделать меня вторым Грызуном. Довольно! Хватит с нас одного Мубара.

...Мне приснился дурацкий сон — как будто подъезжаю я к бабушкиному вокзалу, достаю бабушкино письмо и с подножки вагона обращаюсь к встречающим:

—Товарищи! Кто тут будет гражданка Зухра Балтабаева?

Ко мне протискивается добрая моя морщинистая бабушка, стремясь заключить меня в объятия, радостно восклицает:

—Володя-джан, внук приехал! Ягненок ты мой ненаглядный!

—Минуточку, гражданка!— решительно отстраняясь от бабушки, говорю я и показываю ей, опешившей, ее же собственное письмо:

—Ваша заявка? Вызывали?

—Моя...— растерянно отвечает бабушка.

—Вот и хорошо. Рад выполнить заявку и передать вам, бабушка, самого себя в целости и сохранности.

—Ты не заболел, внучек?— испуганно спрашивает бабушка.— В дороге не продуло? Может, тебе лекарство дать?

—Лекарство?— нагло усмехаюсь я.— Лучшее в мире лекарство — соленая капуста тетки Марьям! Хочешь попробовать, бабуля?— с этими словами я открываю свой чемодан, почему-то набитый доверху соленой капустой, и ко мне вдруг разом устремляются все, кто в эту минуту был на перроне. Они отталкивают друг друга, протягивают ко мне страждущие руки и умоляюще просят:

—Капусты! Капусты! Капусты!..

Я проснулся от сильнейшей жажды — в горле пересохло, будто сто лет не пил. Чего только не приснится!— удивлялся я, жадными глотками осушая полную кружку.— Честное слово, кажется, совсем, помешался на заявках.— Так и свихнуться можно. Утром мысль о том, что надо оставить ребят и уехать, показалась мне ужасной. Я пошел на кухню. Мама чистила картошку.

—Мам, я не поеду,— сказал твердо.— Не могу я уехать от Академии. Понимаешь?..

Мама вздохнула и протянула мне второй нож:

—А картошку чистить можешь?