Секретных агентов грубо пихнули. Пришлось подчиниться насилию и пройти в дежурку, где задержанных поместили на лавке в дальнем углу.

— Похоже, влипли, — сказал Уго по-ренски. Мариус молчал и думал, что все это вряд ли кончится так уж плохо.

В дежурке с ними остался один солдат — крепенький, как гриб-боровик.

— Посадят нас, дружище, — сказал Уго и поморщился — веревки впились в плечо. — Вторжение в частное владение плюс нападение на солдат плюс тайный умысел на государственное лицо — нам все это припишут, да еще добавят пару статей от щедрот его светлости. Хороший срок нам светит.

Солдат-боровик сердито следил за каждым движением пленников.

— Думай, дружище, думай. Ты-то должен знать выход. А то — расскажи все свои тайны, и подумаем вместе, — хитро предложил Уго.

Нет уж, подумал Мариус.

— Главное — увидеть герцога Бони. Тогда все будет нормально, — туманно объяснил Мариус.

Уго хмыкнул.

— Так все просто! Сейчас его светлости доложат о приходе агентов, которых он, разумеется, не ждет. Он даже не захочет на нас смотреть. Он все поймет правильно — и нас отправят прямиком в главную тюрьму Южной Талинии. Без суда и следствия — по личному приговору герцога Бони.

— Ты не понял? Надо, чтобы он нас увидел, — повторил Мариус, слегка сместив акценты.

— Прекрасно! От всей души хочу того же. Но как это устроить?

— А ну-ка тихо! — подал голос боровик. — Ишь, разговорились!

Солнце уже вовсю блистало сквозь слюдяное окошечко, когда в дежурку с веселым шумом ввалилась вся ночная смена во главе с Пианом, который при свете дня оказался еще безобразнее.

— Ну, родные, — ласково сказало это свиное рыло, облеченное властью, — я так и думал. Никакие вы не агенты. Скажу вам по секрету: имею от его светлости приказ направить вас куда следует.

— Конечно, — усмехнулся Мариус. — Герцог тебе и не мог ничего другого сказать. Ты ведь не передал ему пароль.

— Пароль? — нахмурился Пиан. — Какой пароль?

Уго в изумлении уставился на Мариуса.

— Слово, по которому он меня узнает, — сказал Мариус значительно.

— И какое это слово? — недоверчиво спросил Пиан.

— Крон, — сказал Мариус.

На сей раз Пиан вернулся быстро, очень быстро.

— Развязать! — приказал он.

Друзья охотно освободились от пут, массируя до крови растертые запястья.

— Пошли! — пригласил их Пиан.

Широкий коридор с красными стенами. Парадные помещения. Позолота на стенах, дверях, окнах. Солнечные блики на золоченых украшениях изливают неземное сияние. Комната затоплена волшебством. Домик кажется сказочным кораблем, плывущим в божественном эфире. Впереди — светлые дали, где нет ничего, кроме счастья.

Воспарить не позволял звероподобный облик Пиана, который разбивал волшебство, как медведь — стеклянный бокал. Свинтус-сержант сдал агентов грустному камердинеру в лиловом бархатном одеянии. Тот распахнул перед друзьями створки громадной двери:

— Его светлость ждет!

Уго и Мариус переступили порог и увидели герцога Бони.

Из "Хроник Рениги" аббата Этельреда":

"Поиски Солнечного камня, волновавшие человечество со времен написания Хельмом Брацуншвейгом первого алхимического трактата, и не могли быть завершены, ибо никто не в силах ответить на вопрос: что потом? Поиски Солнечного Камня — суть существования людской породы, если принимать сам факт его существования в природе.

Все зависит и от того, как понимать Камень. Многие серьезные умы относятся к нему буквально — как к материальной вещи, которая объективно существует, либо ее можно получить искусственным путем. Если тебя интересует мое мнение, то я верю в Камень как в духовную силу, к которой необходимо стремиться и которая недостижима, поскольку, повторю, она и есть цель всего человечества. Человек жив, пока ищет. Мысль не моя и не нова, но я разделяю ее всецело. Поиск смыла жизни приводит тебя к высшему знанию, которое ошибочно называют «тайным» и которое делает тебя бессмертным — не в материальном, но в духовном смысле.

Откуда возникло заблуждение, что Солнечный камень — физическое тело? Трактат Хельма Брацуншвейга был написан в то время, когда церковь Чистой Веры запрещала изучение и распространение древних доктрин. В своем трактате Брацуншвейг деликатно разрешил неисполнимую задачу — изложил секретную мудрость в зашифрованном виде. Наиболее просвещенные умы сходятся на том, что рецепт приготовления Солнечного Камня иносказательно описывает взятый из тайной доктрины древних процесс морального возвышения человека до божественного знания. Магистр Брацуншвейг не создавал гильдию алхимиков — ее образовали последователи, увидев в его трактате руководство к практическому действию."

Герцог Бони оказался и таков, и не таков, каким оп представлялся Мариусу долгими бессонными ночами. Своей внешностью он лучше некуда иллюстрировал расхожее суждение: один и тот же человек не может быть молодым, богатым и красивым. Изящный вельможа, с благородной осанкой, в бархатном халате, с роскошными перстнями на пальцах. И с лицом рудокопа. Тяжелые складки на щеках. Темная, грубая кожа, густые, сросшиеся на переносице брови, широкий нос с вывернутыми ноздрями, оттопыренные большие уши, подбородок тяжелый, как кувалда. Пальцы герцога Бони были толсты и коротки, кулак — огромен, покрыт густым черным волосом. Какая-то смесь человека, обезьяны и дикого вепря.

Взгляд его поражал на месте. В темно-карих глазах отражался мощный едкий ум, он контролировал как телесную оболочку хозяина, так и все близлежащие тела. Этот взгляд не давил, как тоска, не пронзал, как клинок. Принцип его действия был тоньше и сложнее. Он, как фильтр, отделял в твоей душе зерна от плевел. Он сразу определял тебе место в системе мироздания — и оценка эта, похоже, всегда была безошибочна. Взгляд герцога Бони — это холодный аптекарь человеческих душ, манипулирующий микроскопическими гирьками импульсов и оттенков. Эти глаза напомнили Мариусу другие, столь же запредельно проницательные — глаза астролога Хлора.

Герцог Бони, неожиданно для Уго, оказался молод. Грубая внешность затрудняла определение возраста, но блеск в глазах, энергичная жестикуляция и масса других мелочей свидетельствовала: герцогу максимум — слегка за тридцать. Тот самый возраст, когда, если человеку дано много, то он уверен, что ему дано все.

Мариус и Уго остановились на пороге большой залы с бесчисленными канделябрами на стенах, с громадным гисланским ковром на полу. Дальняя глухая стена была увешана абстрактными картинами. В середине помещения под радужно искрящейся люстрой наблюдалась интимная композиция: круглый столик с кофейным прибором и восхитительно роскошные кресла, плавные линии которых, казалось, еще хранили очертания многих женских тел, здесь побывавших.

Герцог Бони стоял у одного из кресел.

— Оставь нас, Кармел! — приятным басом приказал он. Камердинер удалился, плотно прикрыв дверь.

Герцог сделал затяжку, отложил длинную трубку в сторону и сел в кресло, непринужденно закинув ногу на ногу. Он переводил взгляд с одного непрошеного гостя на другого, определяя, кто из них главный. Заметив кольцо Мариуса, он слегка вздрогнул, но тут же высокомерно улыбнулся и произнес с вопросительной интонацией:

— Итак?

Визитеры переглянулись. Уго пожал плечами, как бы говоря — твои дела, ты и выступай. Мариус кивнул и сказал по-ренски:

— Извини. У тебя свои тайны, у меня свои, — и обратился к герцогу уже на всеобщем. — Ваша светлость, я хотел бы побеседовать наедине.

— Как угодно, — герцог позвонил в колокольчик. Появился Кармел, согнутый в пояснице. — Будь добр, отведи этого, хм, господина, — герцог скептически оглядел Уго, — к мажордому Тавио. Пусть старик сделает все, что нужно.

И Мариус остался наедине с человеком, к которому шел несколько месяцев и у которого есть три предмета. Такие нужные Мариусу три предмета: шпага, камень и крест.

— Присаживайся, — герцог Бони царственно указал на кресло. Мариус нерешительно оглядывал свою истрепанную, черную от грязи одежду. Как воспитанный человек, он не мог осквернить своим чумазым задом нежнейшую кремовую ткань кресел. Герцог Бони верно понял его замешательство: