Не обращая никакого внимания на Уго, как будто того вовсе не существовало, Мариус уставился на старосту, оцепенев от ужаса. Парень, похоже, не ждал ничего хорошего как от визита первого человека деревни, так и от жизни в целом. Да и кто в его положении считал бы себя везунчиком?

Но надежда умирает последней. На этом Уго и собирался сыграть.

Староста распорядился принести стол. Караульные из Черных Холмов имели бы хорошие шансы в чемпионате мира по подноске предметов. Во дворе староста расположиться не захотел. Предпочел интимный полумрак амбара. Светобоязнь у него, что ли? Из угла амбара, мерцая желто-зеленым, на непрошеных гостей смотрели глаза Носферату.

— Ничего ведь не видно, — заметил Уго, устраиваясь для письма.

Староста приказал: "Да будет свет!" Караульные вприпрыжку доставили для ученого человека факелок, который угнездили на импровизированную подставку. Лишние уши были тут же отосланы прочь.

Затянувшиеся приготовления, казалось, парализовали Мариуса. Он не шевелился, не мигал и, вполне возможно, не дышал. Он очень напоминал деревянные, скверно раскрашенные статуи святых и грешников, кои входили в перечень культового инвентаря, обязательного для каждой церкви.

Итак, Мариус стоял, как истукан, в позе рахита и со скупой мимикой олигофрена.

— Ну-ка, мерзавец! — прорычал староста. — Выкладывай, как все было!

Мариус побледнел, как привидение. Громадный синяк на его лице приобрел благородный светло-голубой оттенок. К тому же Мариус напрочь позабыл, как владеют языком, куда именно пропускают воздух и какие голосовые связки напрягают при речи.

— Отвечай, демон тебя побери! — рявкнул староста так, что во все стороны прыснули мыши, а в дверь испуганно просунули головы бдительные караульные.

Мариус судорожно глотнул. Надежды на то, что он заговорит, не было никакой.

— Господин староста, так у нас ничего не выйдет, — вмешался Уго. — Он вас до смерти боится. Тут надо по-другому…

— Так я что — целоваться с ним должен? — свирепо фыркнул Ури Боксерман.

— Дозвольте мне поговорить с ним наедине, — вкрадчиво попросил Уго. — Он сделает все, что вам нужно.

Староста с великим подозрением осмотрел грамотея. В действиях этой шельмы он вновь ощутил скрытый подвох. Своему чутью староста доверял, как отцу родному. Да больше, больше! Но решительно не мог понять, чего же следует опасаться. Что, скажите на милость, может выйти из разговора наедине? Может, черт, они сообщники? И вся карусель затеяна как раз этого разговора ради? Может, намечается грандиозное надувательство? Поразмыслив, староста успокоил себя. Невозможно поверить в заговор ужа и ежа. Кроме того, здесь, в Черных Холмах, все — под контролем. Импровизации исключены. Староста сердито поднялся и, грозно хмыкнув, покинул амбар.

Уго облегченно вздохнул. Полдела сделано! От старосты удалось отделаться, а это главное. В любом поединке задача номер один — достичь перевеса. В партии против старосты перевес Уго уже получил.

— Присядь, друг Мариус! — Уго говорил мягко, напевно, работая на контрасте с брутальным Ури Боксерманом.

Мариус, как завороженный, глядел на ласкового грамотея. Наконец, с большим опозданием до него дошел смысл сказанного. Мариус перевел взгляд на стул, осиротевший после ухода старосты. Тяжкое раздумье — и Мариус с опаской присел на краешек. — Теперь слушай внимательно, если хочешь спасти себе жизнь.

Уго перевел дух, подыскивая оптимальные формулировки.

— Ты должен рассказать мне всю правду. Если что-то утаишь, это обернется против тебя, и спасти тебя я не смогу.

Уго видел, что Мариус воспринимает речь. Но, Бог ты мой, какие заторможенные рефлексы у этого овечьего пастыря!

— Наверное, проще, если ты будешь отвечать на мои вопросы. Вопрос первый и главный: ты убил гвардейца?

Мариус энергично и отрицательно замотал головой.

— Так я и думал. Впрочем… Ну, да ладно. Вопрос второй: знал ли ты убитого?

— Не… Я… В первый раз… — бормотал Мариус.

— Понятно, — усмехнулся Уго. — Кого-то подозрительного рядом с двором накануне видел?

Отрицательный кивок

— Так, — протянул Уго, несколько озадаченный. — Ладно, идем дальше. Как получилось, что ты лежал в кровати, весь перепачканный кровью?

— Не знаю, — промямлил Мариус со слезой в голосе.

— Это как же?

— Не помню ничего. Спал я, а когда проснулся, в доме было полно народу, и кругом кровь.

— Хорошо. Допустим. А что было до того, как ты лег спать?

Мариус замялся. Пауза затягивалась.

— Правда и ничего, кроме правды, — напомнил Уго, чувствуя, что начинается самое интересное.

Мариус обреченно вздохнул и пробормотал:

— Мы сидели с Мусти, и я… я ему рассказывал… рассказывал… про золотую шпору.

— Про что? — Уго начинал волноваться и возбужденно глотать некоторые звуки.

— Про золотую шпору.

— Это еще что такое? — Уго без всякого труда изобразил крайнее удивление.

И Мариусу пришлось рассказать все. С каждым словом он все больше запутывался в сетях, искусно расставляемых грамотеем. Уго оказался большим мастером выпытывать необходимое и не упускать мелочей. В конце концов, Мариус, разоружившись перед собеседником, почувствовал невыразимое и совершенно неожиданное облегчение. Уго ощущал себя в шкуре хитрюги-стряпчего, для которого обжулить клиента — первичный профессиональный навык. Пока все шло замечательно. С мизером улик так гениально вычислить ситуацию — это знаете ли… Теперь, понимал Уго, все упрощается — хотя бы в том смысле, что остается только действовать. Быстро и четко.

— Сказать по правде, о твоей шпоре я знал, — обронил Уго небрежно.

— Откуда? — выпучил глаза Мариус.

— От друга твоего, Расмуса. Он собирался тебя освобождать, а меня вербовал в подельщики и собирался расплачиваться золотом.

— Зараза! — выкрикнул Мариус в сердцах. — Он что — с дерева свалился? Мне же с ней нельзя расставаться, с этой шпорой!

— Парень действовал правильно. Он не мог дожидаться, когда тебе голову отрубят.

— Ну, отдай он тебе шпору — что дальше? Орден Пик меня тут же и прихлопнул бы. Какая разница?

Уго усмехнулся. Когда припрет, паренек умеет мыслить логически.

— Не волнуйся. Как ты понимаешь, с Расмусом мы не договорились, — успокоил он Мариуса.

— Ну, и что Мусти дальше делать стал?

— Понятия не имею, — сказал Уго и подумал: а действительно вопрос интересный. Такой ретивый субъект, как Расмус, наверняка не успокоится, пока не решит задачу.

— Да все равно, шпору-то я потерял, — грустно развел руками Мариус.

— Не переживай, — спокойно заметил Уго, знавший о судьбе шпоры побольше Мариуса. — Главное для тебя — отсюда вырваться. Тебе нужно сейчас подписать бумагу, что ты сознаешься в убийстве.

Мариус оторопело раскрыл рот:

— Да ведь меня тут же прямиком на плаху отправят. Нет, я правду говорить буду!

— И кто тебе поверит? Никто, кроме твоего Мусти. А вот бумага тебе действительно поможет…

— Это как же?

Уго хотел избежать долгого разговора — староста мог потерять терпение. Но требовалось немалое время, чтобы растолковать остолопу — овцепасу план, экспромтом родившийся тут же, в амбаре. Поэтому Уго решительно рубанул рукой воздух:

— Давай, братец, договоримся так: если веришь мне, то не задаешь лишних вопросов.

По глазам Мариуса было видно, что он и сам не знает, верит ли этому страннейшему человеку, говорящему парадоксами. Он мучительно соображал, ухудшит ли свое положение, подписав бумажку… И, как обычно, не в силах просчитать арифметически все многообразие ситуации, остановился в самом начале, плюнул, махнул рукой и решил, что нынешнее положение ухудшить невозможно. Раз так — почему бы не поверить грамотею?

Через пять минут Уго показался из амбара с вожделенной бумагой. Помахивая ею, подошел к старосте. Тот, выхватив документ, прочел по складам: "Я Мариус Люкс, сознаюсь, что убил человека в мундире гвардии его светлости герцога Тилли, в чем раскаиваюсь." Текст был выведен каллиграфически. Внизу стояла корявая буква «М». Ее под опекой благодетеля-грамотея вывел Мариус — первую букву в своей жизни.