Значит, дело безнадежно? Слюнтяй Мариус так и решил бы, сложив покорно лапки, согласно своей гипотезе о непротивлении судьбе противодействием. Но Расмус, слава Богу, изведал в своей молодой жизни всякого. Есть старинное воинское правило: только подумаешь, что потерпел поражение — и глазом не успеешь моргнуть, как тебя разобьют наголову. Нельзя раскисать, надо верить в успех до конца. И Расмус нахлестывал Лешего, уверенный, что часа два такого темпа животина выдержит.

Через пару часов Расмус дал отдых несчастной лошади, отдышался сам и подумал: ведь ничего не будет потеряно, даже если Непоседа поспеет в Реккель первым. Человек, имеющий голову на плечах, и руки, растущие откуда полагается, много чего способен придумать и совершить. В крайнем случае — отбить Мариуса у стражи. И даже в самый разгар конвоирования. Почему нет? Может, так оно будет даже к лучшему. Расмус взбодрился от неожиданной идеи. Действительно, неожиданное нападение на конвой ликвидирует проблему освобождения любезного друга из подвала, которую, не снимает, скажем, устранение Непоседы.

Расмус живейшим образом представил, как конвой останавливается на ночлег с арестованным Мариусом. И как он, Расмус, выводит из строя по очереди всю стражу и разрывает на приятеле путы.

Расмус зажмурился, оберегая глаза от стоявшей вокруг темени. Так что, может, в самом деле? Вернуться в Холмы и дождаться конвоя? Расмус рывком поднялся на ноги, подошел к Лешему, похлопал его по мокрой шее и, затягивая подпругу, проворковал:

— Что, бедняга, отдышался? Не жалеет тебя хозяин? Ты уж потерпи. Вернемся — уж я тебе праздник устрою. А сейчас Маса выручать надо. Ты это пойми.

Расмус вскочил в седло. Леший — наверное, проникшись ответственностью — понес хозяина с неожиданной легкостью. В направлении Реккеля, вдогонку за Непоседой. От только что придуманного заманчивого плана Расмусу пришлось отказаться. Перевесило маленькое соображение. Если Непоседа успеет добраться до Реккеля, об убийстве в Черных Холмах узнает наместник герцога Тилли. Если Непоседа не доедет — наместник пока останется в неведении. А это важно, подумал Расмус. Это позволяет выиграть время. Так перехватим же Непоседу!

Ночь прошла, как один застывший мучительный миг. Двужильный Леший держался из последних сил. Наконец, рассвет простер над землей свои оранжевые крылья. Вьюрки приступили к утренней распевке. Свежесть утренней влаги и ранней травы ударила в голову Расмусу. От белых цветов черемши зарябило в глазах. Он тормознул на околице неведомой деревни. Согбенная старушка шествовала рядом с коровой, чувственно придерживаясь за рог. Непонятно было, кто кого ведет.

— Бабуля, далеко ль до Реккеля? — крикнул ей Расмус.

Старушка посмотрела на него игриво и неожиданно пробасила:

— Часа полтора тебе будет, милый.

Поблагодарив за весть, которая не показалась ему ни доброй, ни худой, Расмус продолжил преследование. Вот признак близящегося города: полуразрушенный виадук. Вот трактир, на котором вывеска: две ослиные головы и надпись: "Третьим будешь?" Вот возвышенность, и теперь до самого Реккеля дорога пойдет под уклон. Внизу змеится тракт, уходящий за горизонт. Расмус придержал очумелого Лешего, присмотрелся. И к радости неимоверной, а также к безмерному изумлению увидел впереди всадника, столь громоздко восседающего на дебелом скакуне, что никаких сомнений не оставалось: это на всех парах к наместнику губернатора торопится Непоседа Вилли, несмышленыш-лесоруб.

Глава 4 Как родился план грамотея Уго

Золотое правило вора: действуй так, будто берешь свое. Спокойно, без суеты. Так, как ведет себя медведь на пасеке. Уго чувствовал себя вором: он ведь пришел в чужой дом и ищет ведь чужую вещь. Вспомнив золотое правило, он вернул своим действиям природную непринужденность, гоня прочь подступавшее напряжение. Охладить эмоции помогала жвачка. Уго сам составлял ее для себя из смолы, воска и мяты.

В этот ранний час дом Мариуса был пуст, как кошелек философа. Все отправились на работы. Да и всех-то: отец да брат (мать Мариуса покинула худший из миров лет пять назад, не в силах перенести свою унылую жизнь). Момент для осмотра Уго выбрал самый правильный. Если по глупой случайности (которую не предусмотришь) его застанут здесь — неужели он не заморочит голову этим лапотникам? Уго даже не задумывался, что станет молоть, если придется оправдываться. Главное, как учил отец Клемм — никогда не терять самообладания. Тогда для тебя нет безвыходных ситуаций, мой мальчик.

У плетня, где нашли труп, земля еще хранила темные следы. Пролилось кровушки, кажется, немало. Напрягая с трудом привитые навыки следопыта, Уго оперативно, но со всем возможным тщанием изучил следы. Сразу припомнились головоломные задачки, которые ставили им, юнцам-послушникам, в лесах под Валтиной. Всякие доброхоты наоставляли столько следов, что Уго отложил выводы до лучших времен. Это стадо вытоптало все, что можно! Совсем отчаявшись, Уго вдруг обратил внимание на плетень. Интересная, черт возьми, деталь! Верхняя часть плетня обагрена кровью и разворочена. Высота плетня — человеческий рост. Вот и подумай. Чуть позже Уго обнаружил подозрительные пятна и с наружной стороны плетня.

Темно-бурый след, еще не окончательно затертый, недвусмысленно тянулся от дома. Или к дому — с какой стороны посмотреть. Уго осторожно шел по следу, цепким глазом прощупывая смежную территорию. Но так и не смог заметить ничего достойного.

Настало время заглянуть в помещение, решил он.

Для начала — сосредоточиться на комнате Мариуса. Что сразу же бросается в глаза? Кровь. Море крови, въевшейся в деревянный пол. Такое количество крови, что трудно остаться спокойным. Понятно, как должна была реагировать сельская темнота на такое зрелище. Неповоротливые крестьянские мозги, не знакомые с волшебным искусством абстрагирования, принимают во внимание прежде всего непосредственную картину и на ее основе генерируют доступные выводы — сколь однобокие, столь и окончательные, ибо никаких вариаций крестьянское мышление не допускает в принципе. Когда эти люди видят человека, с ног до головы перемазанного кровью, а рядом лежит труп, они рассуждают без затей: убийца и есть тот, кто выпачкан в крови! Трагический конфликт между умом теоретическим и умом практическим. По Тотлесу. Курс истории античной философии, лекция 26.

Уго заглянул в каждый уголок. И был вознагражден за прилежание. Рядом с кроватью Мариуса, у самой стены, нашел он неприметный сверточек, а в нем — шпору из чистейшего золота.

Итак, размышлял Уго, возвращаясь домой, Расмус, этот горячий парень, не фантазировал, суля золото за сотрудничество. Только почему это золото валяется, как ржавое железо, совершенно без призора? Или у дружков — овцепасов столько драгоценностей, что они просто пинают их ногами?

Бесспорно, дело представляет интерес. Мы имеем дело с самой настоящей тайной, хотя в самых общих чертах цепь событий восстановить несложно. Скорее всего, никакой Мариус не убийца. Во-первых, не тот человек. Впрочем, это не довод: кто только не убивает! Главное в другом: ничто против него не свидетельствует. Напротив: все скупые следы говорят о его невиновности. Похоже, сценарий загадочного происшествия таков. Некто по причинам, которые пока трудно вообразить, убивает человека герцога Тилли и подбрасывает свежий труп на территорию Мариуса. Подбрасывает через плетень, оставляя там кровавые следы. Сам незнакомец тоже проникает во двор. Зачем? Потому что хочет, чтобы подозрение надежно повисло на Мариусе. Незнакомец весьма достоверно организует кровавую дорожку к дому, к постели Мариуса, разрисовывает кровью самого рохлю — овцепаса (как, однако, должен был спать паренек!). Совершив все эти манипуляции, незнакомец исчезает. Можно сказать, мавр сделал свое дело.

На вопрос — зачем? — ответить невозможно, обладая нынешним убогим массивом информации. Но дефицит фактов не усугубляет положение Мариуса — напротив, облегчает его. Это просто. Главный вопрос в любом расследовании — кому выгодно? Теперь спросим себя — зачем понадобилась Мариусу смерть гвардейца? Разумного ответа не найдешь, сколько не ищи. Это раз. Второе: верх идиотизма — оставлять настолько очевидные следы. Глупо до безумия: зарезать человека в своем доме, вытащить труп во двор и, никак его не спрятав, не замаскировав кровавую дорожку, оставив в теле убитого свой нож, да еще с обагренными кровью руками (апофеоз нелепости!) преспокойно улечься спать. Абсурд! Но абсурд — понятие слишком тонкое для своеобычной логики селянина. Его, селянина, совершенно не волнуют дедуктивные ответвления, которыми изобилует любая мысль. Ему, селянину, доступна лишь генеральная линия рассуждений, конечный пункт которых просматривается с самого начала.