На земле, окруженное чудовищной кляксой запекшейся крови, лежало неподвижное тело. Нож торчал в груди. Мариус узнал свое верное оружие: клинок из длинной полосы закаленного железа, рукоятка — из "козьей ноги". Такие ножи делали себе многие парни, и во избежание путаницы Мариус пометил свое оружие маленькой подковкой. Подковка предательски блестела на солнце. Лицо покойника было цвета породного мела — или, если возможно, еще белее. Мариус обратил, наконец, внимание на внешность убитого. Рябое лицо, совершенно незнакомое. Но что лицо! С невыразимым отчаянием Мариус увидел на покойнике черно-лиловый мундир, означавший принадлежность к личной гвардии герцога Тилли. И этот мундир сейчас был равнозначен смертному приговору для Мариуса.
Глава 3 Расмус пускается вдогонку за непоседой Вилли
"Грамотеем" Уго называли по праву. Он умел не только буквы различать (дело, в целом, нехитрое), но и писать (что для Черных Холмов — сродни фокусу). Буквы из-под пера Уго выскакивали красивые, круглые, тугие, как вишенки. В деревне Уго появился несколько лет назад. Сейчас ему было под тридцать, но насколько «под» — вот вопрос. Может статься, что и двадцать пять. Затрудняла приговор черная борода, удачно маскировавшая смуглое лицо с глянцевитой кожей. Впрочем, вопрос о возрасте странного человека в Черных Холмах не обсуждался. Столь чужеродные люди существуют как бы вне времени.
Отношение к нему в деревне сложилось однозначное: чужак, отщепенец. Непонятный уже одним желанием покинуть город и переселиться на лоно природы. Но, конечно, годы, проведенные в Черных Холмах, приблизили чужака к земле, сиречь — к правильной жизни. От горожанина в нем осталась только прическа: откинутые назад прямые черные волосы, падающие на плечи (особая примета: седая прядка над правым виском). С первых дней Уго старался работать наравне с деревенскими. Вообще-то, тут одного старания мало. Пахать — не в дуду играть. Навык нужен. Но Уго схватывал все на лету. Упорен оказался, переимчив и крепок, хотя и тонок в кости. Стал заправским хлебопашцем. Мало показалось. Ко всему имел Уго интерес. Освоил ремесла: кузнеца, столяра, плотника, скотника, лесоруба, стеклодува и чеботаря. Раздался в плечах, мышцы на руках и груди забугрились. Хотя нет. Чего врать-то без необходимости? Руки у грамотея остались сравнительно тонкими, но силу приобрели необыкновенную. Как-то пришлось Уго в борьбе на руках одолеть Грязного Лайма, признанного деревенского силача, квадратного дядю с огромными бицепсами. С тех пор уразумели в Черных Холмах: эта маленькая птичка при случае побьет иного грозного сокола. Наконец, в результате пятилетнего пребывания на сельхозработах кожа былого горожанина задубела и посмуглела окончательно. Стал Уго вылитый диджан. Общественность насторожилась. Диджанов в Черных Холмах не жаловали. А Уго и без того держался в стороне.
Не любили его. Кто — за дурацкие шуточки, кто — за независимый нрав, кто — за неясное прошлое. А многие — за то, что не видели, как Уго питается. Да, именно так. Никто этого не видел. Можно ли нормально относиться к человеку, который за три или четыре года чего-нибудь не съел на ваших глазах? Но главное — Уго, общаясь поголовно со всеми, как-то необъяснимо со всеми же удерживал дистанцию, исключавшую панибратство. Жил на отшибе, без постоянной бабы (еще один странный штришок). Подруги, которых он порой все же заводил, более недели у него не задерживались. И сообщить какие-то особые подробности из жизни грамотея ни одна не смогла бы, потому что ничего, кроме постели и кухни, не видела.
О причинах появления Уго в Черных Холмах болтали всякое. Большинство считало его злодеем, скрывающимся от правосудия. Сомнения терзали и деревенского старосту Ури Боксермана. Опытный стратег, он дал кривотолкам забродить, после чего, вроде как вынужденно, на самом же деле — застраховавшись со всех сторон, пригласил Уго совершить поездку в Реккель. Уго согласился с разочаровывающей готовностью. Вернулся староста умиротворенный, как инок. Уго был показан начальнику городской стражи, который подтвердил, что сей смертный ему известен, никакие грехи за ним не числятся. Решил покинуть прекрасный наш Реккель и за плугом ходить? Что ж, парень, видно, с левой резьбой. От сумасшедших в нашем славном Реккеле и так отбою нет. Пусть хоть одним меньше станет.
Так и зажили.
Именно к грамотею Расмус и явился под вечер. Мариус сидел в погребе — местной камере предварительного заключения. Староста, тертый калач, выставил у погреба надежнейшую стражу.
Надо сказать, что староста попал в серьезный переплет. Убийство служилых людей герцога Тилли, губернатора Северных провинций — преступление тягчайшее. Карается оно в лучшем случае пожизненными галерами. Но такая удача — вряд ли. Скорее всего — покатится твоя головушка, как спелая дыня. Покатится, снятая с плеч умелой рукой реккельского палача. Но при чем здесь староста? Убивал ведь, слава Богу, не он. Да при том, что, не дай Бог, преступнику удастся сбежать — и головой поплатится уже староста. Закон Северных провинций строг, но справедлив: "Буде лишен жизни человек на службе губернатора, то повинен он смертию. Буде же по недосмотру городского головы ли, сельского старосты ли, цехового мастера ли случится сие злоумышление, то наказать должно и такового плетьми сечением публичным или иным способом — смотря по обстоятельствам". Очень категорично изложено, хотя язык ветхозаветный — так ведь принимался закон еще во времена Просперо! Впрочем, староста смысл, по крайней мере, этой статьи понимал четко. Поэтому должен был беречь Мариуса, как старушка — свои девичьи воспоминания. А ну как уйдет этот рыжий идиот из-под стражи… Холодок бежал меж лопаток всеподданнейшего Ури Боксермана, когда думал он о таком повороте. Будь староста на месте герцога, сразу решил бы: "Дело нечисто! Может, этот Боксерман сам в убийстве замешан — вот и дает преступнику из-под стражи бегать?" О-хо-хо, тяжела ты, доля начальника! И, по-хорошему, век бы не заниматься руководящей работой — но, увы, лишь она ведет к достатку, деваться некуда.
Словом, из-под бдительной опеки старосты Мариуса могло освободить лишь чудо. А чудеса случаются, только если они хорошо подготовлены. Поэтому Расмус пришел к грамотею Уго.
Грамотей сидел на подворье, на лавке собственного изготовления. Он был одет в синюю рубашку без рукавов. Левое плечо его украшала видная издалека яркая татуировка: две переплетенные змеи на фоне солнца. Из татуировки брал начало глубокий шрам, лишь чуть-чуть не доходивший до локтя. Челюсти Уго методично двигались, пережевывая какую-то жвачку.
— Привет, друг Уго, — хмуро поздоровался Расмус.
— Здравствуй, братец, коль не шутишь, — усмехнулся в бороду Уго.
Пройдет день или два — и Мариуса увезут навсегда. Утопающего надо спасать, пока он еще не утонул, и Расмус это правило понимал прекрасно. Ни на кого из сельчан в серьезном деле положиться нельзя. Бойцов-то вроде хватает, но здесь не удаль нужна, а такая храбрость, на какую только друг и способен. — Потолковать надо, — хмуро сказал Расмус.
— Присаживайся, — Уго подвинулся, уступая гостю место на лавке. Потом раздумал: — Нет, наверное, нам лучше зайти в дом. Так?
— Так, — хмуро согласился Расмус.
Освобождение Мариуса потребует не только смелости, но и смекалки. И с тем, и с другим у Расмуса все было в порядке. Способов освобождения существует масса. Пусть раньше Расмус такими делами не занимался — что из того? Главное — уверенность в себе, а навык придет, если есть мозги. Подкоп — вот первое, что пришло Расмусу в голову. "Не годится!" — тут же забраковал он вариант. Под тюрьму отвели самое капитальное строение в Черных Холмах. Каменный подвал, для стратегических запасов деланный. Эти стены так просто не пробьешь. Требуется время, которого нет. Далее. На дверях помещения с каменным подвалом — громаднейший замок. Ключ — у старосты. Украсть ключ? Наверное, можно. Даже у старосты, этого недремлющего цербера. А что потом? На охрану подвала староста снарядил отборных мужиков из особо преданных. Ради такого случая даже оснастил стражу мушкетом, который устарел еще до того, как староста родился — но в Черных Холмах более грозного оружия не видали. В общем, лобовая атака почти не имела шансов на успех. Мужички, не дрогнув, пальнут в любого, кто приблизится к подвалу. Хотя, в общем, рискнуть можно было бы. Стремительный Расмус, призвав в союзники фактор внезапности, получал определенные шансы. 30 на 70. Однако вся гнусность ситуации состояла в том, что явное освобождение Мариуса никоим образом не облегчало его положения. Оно сыграло бы роль сигнала тревоги. Шорох по округе, конечно, поднялся бы невообразимый. И на беглецов тотчас открыли бы большую королевскую охоту с участием губернаторской стражи, что резко снижало шансы — до уровня 1 на 99.