— По всей степи, яко саранча!..

— Всеми ордами идут!..

У Ивана Васильевича задрожали руки, но, овладев собой, сказал он:

— Гонцы здесь? В сенях, баишь? Позови двух-трех, что потолковей.

— Как дороги? — спросил государь вошедших, не давая им даже до конца докреститься. — Кто из дозора? Ты? Ну, сказывай. И то еще сказывай, как возле рек, у Оки-то как?

— Дороги-то в поле провяли, — сипло заговорил здоровый мужик с седеющей бородой, обрамляющей красное обветренное лицо его. — Токмо в рощах и лесах, как к Москве ближе, зачинаются топи по колено, болота. Коло рек поймы еще после половодья не высохли, а берега-то Оки — глина больше, долго держит воду она…

Великий князь слушал и становился все спокойней.

— Травы какие? — спросил он снова.

— Травы-то, государь, — заговорил гонец Даниара, — плохи еще для коня. Мокры очень. Такая трава брюхо раздувает коню, болеет от нее конь-то.

— Ну, идите, Саввушка даст вам водки выпить и закусить.

Великие князья, задержав у себя князя Патрикеева, послали за дьяком Курицыным и князем Андреем меньшим. Оба они явились немедля в хоромы великого князя Ивана Ивановича, у которого сегодня обедал и сам государь.

— Нам ведом обычай татарский, — начал Иван Васильевич. — Прямо с походу, изгоном они бой зачинают. Посему днесь же и всю ночь будем полки отсылать к Берегу…

Стук в дверь прервал слова государя. Вошел начальник стражи в сопровождении трех русских конников, с ног до головы забрызганных грязью. Один из них — сотник.

— Будьте здравы, государи! — в один голос воскликнули они. — С Берега мы, государь!

— Сказывайте.

— Лазутчики наши, государь, — начал сотник, — вызнали, что идут ордынские татары, а у Берега токмо дозоры их были…

— В каких местах? — спросил Иван Васильевич.

— Меж Коломной и Каширой — против Озер, а меж Каширой и Серпуховом — против Турова. И в иных местах на правом берегу Оки. Токмо тайно были, хоронились, где можно, а коней на поводу за собой вели али в кустах прятали.

— Так дозорные, баишь, были? — переспросил великий князь.

— Истинно, государь! — ответил сотник. — Токмо разведчики да лазутчики. Наши дозорные ближе к Веневу лазутчиков из наших татар Даниаровых видели. Баили Даниаровы-то, что несметная сила ордынская токмо еще к Дону подходит. Ведомо им от некоих уланов степных, что Ахмат-то всей Ордой идет, а с ним братанич, царь Касым, с шестью сынами-царевичами, и татар с ними множество…

— Скажи мне, Иван Юрьич, — оборвав рассказ, обратился великий князь к Патрикееву, — есть на Береге пушкари и пушки?

— Есть, государь, — ответил князь Иван Юрьевич, — по числу полков, а полков там мало…

— А ты, сотник, от какого места с Берега-то? — спросил Иван Васильевич вестника.

— От Каширы, государь.

— Есть у вас пушка?

— Мало, государь. У нас более старые пищали…

— А ведаете, как по-новому по бродам и переправам бить?

— Ведаем. По шесть пушек и пищалей в ряд ставить. Из трех первых враз бить, другие наготове доржать. Когда же татары опять густо пойдут, из готовых бить…

— Добре, — похвалил государь. — А скажи, как наши и Даниаровы мыслят: будут ордынцы броды брать или плавиться?

— Сего не мыслят, государь, — ответил сотник, — нетути для войска подступа к реке-то. Половодье не сошло еще совсем, а ночесь дожжа много было, до утра лил. Беспута, не дай Бог, какая — ни пройти, ни проехать.

— Видать, — заметил Иван Васильевич, — что ждать будут ордынцы.

— Истинно, государь.

— А сами цари-то с главной силой своей? Как идут, борзо иль тихо?

— Тихо вельми, государь, а все же к Дону подходят…

— А кто тобя отослал ко мне?

— Воевода каширский. Семен Вас…

— Ведаю, ведаю его. Доволен яз им. Да будет здрав он и все вои его. Идите. Да скажи: приказа не даю, а пушкарей и пушек пришлю.

Вестники поклонились и вышли, сопровождаемые начальником государевой стражи.

— Ну, а мы думу свою продлим, — сказал Иван Васильевич и, обратясь к князю Патрикееву, спросил: — Чаю, отдохнули полки князя Андрея Никитича Оболенского. Осьмой день, как на Москву пришли. Пусть утре с рассветом идут к Берегу, куда князю Ряполовскому было назначено.

— Слушаю, государь.

— Ты же, брат, — приказал великий князь Андрею меньшому, — как тобе ведомо, иди в Тарусу, в вотчину свою, против татар же, по уговору нашему, крепи Берег. Ну, днесь довольно, а утре — что Бог даст. Идите, а яз к собе поеду…

— Разреши, государь, — вставая, сказал дьяк Курицын, — довести тобе. С ночи послы из Лук Великих пригнали от братьев твоих с челобитной к тобе о твоем пожаловании.

— Видать, — раздраженно перебил его Иван Васильевич, — с Казимиром-то они каши не сварили. Мыслят, улита едет, когда-то будет…

— Истинно, государь, — подтвердил дьяк. — Журавль-то в небе, а синицу в руки дают. Матушка, инокиня Марфа, к тобе собирается, хочет просить милости и прощенья братьям твоим.

— Ладно, — ответил великий князь, — к матери утре яз сам поеду, а братних послов принимать не буду.

— Еще, государь, — продолжал Курицын, — днесь приехал с дщерью своей шурин твой, царевич Андрей Фомич. В Мячкине ночует, а где им утре в Москве быть прикажешь?

— Государь, — предложил великий князь Иван Иванович, — пусть у меня будет царевич Андрей. Яз ведь один в бабкиных хоромах остался, да и по-фряжски разумею…

Иван Васильевич многозначительно поглядел на сына, довольный его предложением.

— Добре, сынок, — согласился великий князь, — а племянницу мы у княгини моей в хоромах устроим. Там, у своей тетки, девке веселей будет.

Все вышли. Отец и сын остались одни. Взглянув на сына, Иван Васильевич молвил с улыбкой:

— Разумно ты придумал. Пусть у тобя живет царевич-то, на твоих глазах. Вишь, рымский папа к нам руку протягивает. Ты не все, а токмо суть дела дворецкому своему Данилушке доверь, накажи доглядывать, кто и когда бывать у Андрея-то будет. У тобя ведь, как у Курицына, дар Божий на чужеземные языки. Яз же сего не могу. Ты по-грецки разумеешь?

— Хуже других языков разумею. И баить добре, как по-фряжски, не могу еще.

— И сие ладно, сынок, — заметил Иван Васильевич, — ты о сем молчи, бай же токмо по-фряжски, дабы не боялись при тобе некои тайности кратко меж слов сказывать по-грецки наши-то греки, из двора моей княгини. О Рыме и о папе могут, что нужно для нас, сказывать, о Казимире, о ливонских немцах и прочее. Вороги, сынок, круг Руси хороводом кружат, все они друг с другом крепко за руки держатся…

Иван Иванович с благоговением глядел на отца. Поражали его зоркость и ясность мысли государя. Все непонятное и трудное он вмиг делает простым и ясным.

— Днесь яз спокойней, Иване, — продолжал великий князь, — помогает мне Бог…

— Ты сам Богу-то помогаешь Русь устроить! — вырвалось невольно у Ивана Ивановича.

— Благо, Иване, что не слышат тобя ни бабка, ни митрополит, — сказал он шутливо, — а то почли бы тобя за еретика, яко дьяка Курицына почитают. Так вот, баю, ныне яз покойней. Первое — то, что Новугороду не подняться больше, другое — челобитье братне показывает, что у них нету нигде никакого оплечья, была одна надежда на Казимира — и той нету; третье — ежели король упускает сей случай, то воевать ныне с нами не может. Немцы же, сколь бы их ни было, далее Пскова не пойдут: они в государствовании совсем неразумны. Остается на сей день токмо Орда с Ахматом. Сие же не страшит меня, токмо бы нам самим огрешек не содеять…

Июня седьмого, накануне выступления своего в Серпухов, на берег Оки, против татар, великий князь Иван Иванович обедал у отца с дьяком Курицыным и князем Иваном Патрикеевым.

— Утре, — заговорил за столом государь, — великого князя яз отпускаю на Берег с воеводами и многими полками. Посему вы доведите нам все наиглавные ратные вести.

— Ведомо мне, государи, — заговорил наместник московский и воевода князь Иван Юрьевич, — идет Орда по Дикому Полю медленно. Лазутчики бают, ждет царь Ахмат вестей от Казимира и от братьев твоих, которые вместе звали царя на Москву, а вестей ему ни от короля, ни от братьев нету. Бают, уговор у короля с ханом Ахматом, дабы к Оке царю-то идти. Выбрав же место, реку перейти и на Москву гнать. Ахмат на сие согласие дал, молил токмо, дабы король ранее его Угру-реку перешел и весть о сем немедля ему дал, он же за спиной нашей к Москве погонит с братьями, а племяннику своему, царю Касыму, со всей силой его повелит ударить в спину русским ратям…