Сказав это, а после приняв угощенье и отдохнув, в тот же день поспешил Николай Лях к Новгороду Великому, а оттуда на Москву, с теми же извещениями.

Псковичи, решив на вече своем, где и как царевну встречать и какие дары ей дарить, послали спешно гонцов своих на Узменье,[59] где проходила граница псковской земли с немцами, для встречи. Сами же начали меды сытить и корма собирать для почетного и великого угощения царевны и всех спутников ее. В этих делах и приготовлениях прошло не меньше недели, когда октября десятого, в субботу, после обеда, прибыл псковский гонец от царевны из Юрьева, дабы встретили ее на другой день на Узменье, где будет она со всеми своими у берега.

В это же время псковичи снарядили быстро к отплытию шесть больших лодок, в которые сели посадники псковские и бояре, лишь место оставив гребцам. Как только они поплыли вниз по Великой к озеру, так со всех городских концов и посадских двинулось за ними множество лодок и больших и малых. Все суда эти бежали ходко, стремясь к утру одиннадцатого октября быть уже на Узменье. Да и путь-то не долог — всего тридцать верст надобно было идти на веслах до Узменья. Хотя царевна может и запоздать, отъезжая из Юрьева — бабьи сборы всегда долги бывают, да и светает уже поздно, часов в семь, — все же они спешили.

Когда утро чуть забрезжило, потянул ветерок, разогнал все тучки, и глянуло сверху ясное небо, слегка розовея и золотясь у самой воды, из-за которой уже выбивались лучи солнца, уходя в самую высь и обжигая огнем убегающие тучки. То же самое, как в зеркале, повторялось в широко раскинувшемся озере. День начинался ясный и тихий. Прошло часа полтора, и вот уже с передовых судов можно стало различить дымку далеких берегов. Постепенно берега сходятся, приближаясь к узкому проливу.

— Узменье! Узменье! — слышатся кругом возгласы.

Вот с насадов посадники и бояре своих гонцов, высланных ранее, на берегу видят, а далее — табор из телег и коней, окруженный стражей великого князя. Время уж становилось ближе к обеду, когда все шесть насадов великих и множество лодок, плеща веслами, пересекли Узмень и стали все враз приставать к берегу.

Посадники и бояре псковские, выйдя из насадов и наполнив медом и вином кубки серебряные и рога золоченые, пошли к табору, где встретил их Иван Фрязин, одетый в русскую боярскую шубу, и подвел их к царевне.

Степенный посадник подал ей на серебряном блюде золотую чарку с дорогим вином и молвил:

— Будь здрава, царевна!

Зоя улыбнулась ласково и, вспоминая русские слова, которым научилась в пути у Ивана Фрязина, замешкалась.

— Грацие, — подсказал незаметно ей Фрязин, и царевна радостно произнесла:

— Спасибо.

— Добре дошла? — спросил посадник, но на это царевне было легче ответить, ибо она запомнила, что в ответ нужно только повторить утвердительно те же слова.

— Добре дошла, — ответила она и, выпив вина, протянула обратно посаднику блюдо с золотой чаркой.

Но посадник не принял чарку, сказав, что это ей в подарок.

— Спасибо, — опять с лаской сказала царевна и, подозвав к себе Ивана Фрязина, обменялась с ним несколькими словами по-итальянски и по-русски.

Потом, обратясь к псковичам, сделала знак рукой. Все смолкли.

— Хочу, — молвила она громко по-русски, — от немец вборзе отъехать на Русь святой…

— Будь здрава, царевна православная! Будь здрава! — загремело кругом.

Когда снова все стихло, сияющая Зоя, положив себе руку на грудь радостно воскликнула:

— Царевна правослявна!..

Это вызвало новые восторги встречавших ее псковичей. Далее с посадниками говорил Иван Фрязин, которому они сообщили обо всем, что и как было решено на вече и что они рады сейчас же везти невесту государеву во Псков…

После этого псковичи с честью приняли царевну в свои ладьи со всей ее свитой и казной. Табор же царевнин со всем обозом и со стражей пошел берегом озера. Ехали медленно ради отдыха царевны. Первую ночь ночевали в Скретове, другую — у св. Николы в Устьях, а октября тринадцатого приехали к церкви Пресвятой Богородицы, где игумен и старцы отпели о здравии царевны молебен.

Отсюда царевна, надев царские одежды, поплыла к Пскову и вышла из лодки на берег у самого града со всей свитой своей. Здесь она встречена была посадником и священством псковским и иконами и крестами. Приняв благословение протопопа соборного и приветствия посадника, пошла царевна к собору св. Троицы со всей своей свитой, и был с ней свой архиепископ, не по чину православному облаченный, сея в народе смущение. Было на владыке том ярко-красное одеяние в виде плаща.

— Гляди, гляди, каков червлен весь, — говорили в народе, — и куколь-то на главе его червлен же…

— И перстатки на руках червлены…

— Не сымает их, даже крестом знаменуясь…

— И благословляет в них же…

— А крест-то его слева направо…

Не менее смущало православных и то, что перед владыкой несли латинский крест и литое распятие на высоком древке…

Все это заметила царевна и насторожилась. Она часто, напоказ всем, крестилась истовым православным крестом. Народ был доволен ее поведением, особенно после того, как принудила она легатуса папского перекреститься и приложиться в Троицком соборе к особо чтимой иконе Божьей Матери…

После этого, провожая царевну к Новгороду, посадники псковские и бояре и весь Псков чтили вином и медом и всякими кушаньями за великой трапезой и царевну, и свиту ее, и слуг, и стражу княжую здесь, у Пречистой, куда приведен был и обоз их и все кони их.

Тут же и подарки дарили царевне, и посадники, и бояре, и купцы, всякий по мере достояния своего. Град же Псков подарил ей пятьдесят рублей серебром и десять рублей Ивану Фрязину как послу великого князя, дабы видел тот усердие их.

Всеми почестями этими, подарками и ласками псковичей царевна была весьма растрогана и, прощаясь, сказала краткое слово с поклоном.

Иван Фрязин так его перевел:

— Посадникам псковским, и боярам, и всему Великому Пскову кланяюсь на вашем почетном угостье, на вашем хлебе-соли, на вине и на меду! Ежели Бог мне даст на Москве быть у своего и у вашего великого князя, яз, когда вам надобно будет, хочу о делах ваших перед государем своим печаловаться…

По пути к Новгороду царевна Зоя была задумчива. Вспоминала все унижения и бедность при папском дворе, свои и братьев своих. Подарки во Пскове уже показали, как отовсюду, сами по себе, будут приходить к ней и великий почет и богатство. Истинная дочь римской церкви забывала папский престол, заслонялся он уж престолом царя московского.

Намеками и обиняками заводила она речи об этом и с греками, верными друзьями, и слугами семьи Палеологов, особенно с умными, образованными братьями Траханиотами.

Братья ей объявили прямо, без всяких стеснений:

— Еще в Риме мы оба давно уж мечтали переменить своего духовного государя на московского. Ныне же случай у нас счастливый иметь царя московского и царицу из славного рода Палеологов.

Царевна Зоя милостиво улыбнулась, но промолчала. В душе она была согласна с Траханиотами, но все еще боялась Рима. Она решила пока послужить его святейшеству. Ей еще не совсем ясно было, как сложится судьба ее на Москве.

Она приказала остановить поезд и пригласить к ней в карету для тайной беседы папского легата, архиепископа Антонио Бонумбре.

— Простите за беспокойство, ваше высокопреосвященство, — сказала царевна легату, когда тот поднимался в ее карету, — но мне необходимо переговорить с вами перед скорым въездом в Новгород. Там ожидает нас больше трудностей, чем было во Пскове. Но там архиепископ Феофил, который склонен к унии и составлял тайный договор, как мы это слышали от его святейшества, с королем Казимиром.

— А при церкви на Немецком гостином дворе, — добавил Бонумбре, — живет монах-доминиканец, который, по словам же его святейшества, знает хорошо русский язык. Мы можем, минуя Ивана Фрязина, вести через этого монаха переговоры с архиепископом Феофилом и с некоторыми боярами из Господы новгородской.