— Сайки, сайки! Сайка, что свайка, — крута и спора!

— Сбитень горячий, пьют подьячие! Сбитень, сбитенек!..

— И-их! — взвизгивают плясуны, — и-и-и!..

Еще больше визга у качелей, взлетающих то справа, то слева над толпой. Иной раз, когда доска почти запрокидывается верхним концом, а веревки около него вдруг слабнут, подаваясь под руками, визги и вопли испуганных девушек сверлят воздух.

— Ишь, дуй их горой, — смеется Илейка, — все ухи, словно иглами, пронизали!

Глухой гул огромного бубна и дробь барабана привлекли внимание княжича Ивана.

— Медведь тут, — обрадовался Иван Димитриевич, — да гляди, княже, матёрой какой!

Княжич увидел из-за плеч толпы поднявшегося на задние лапы огромного бурого медведя на цепи и с кольцом в носу. С трудом пробились они сквозь плотный круг зрителей, и княжич услышал, как вожак, подергивая цепью медведя за кольцо, приговаривает:

— А ну-ка, боярин, ходи да похаживай, говори да поговаривай, да не гнись дугой, словно мешок тугой. Повернись, развернись, добрым людям покажись…

Медведь, переваливаясь, топчется на задних лапах и, поворачиваясь во все стороны, словно разглядывает народ.

— А ну-ка, покажи, — продолжает вожак, — как теща блины пекла да угорела, как у нее головушка заболела…

При общем хохоте медведь сует лапы вперед, будто сковороду на угли ставит, потом жалостно обнимает передними лапами голову, качает ею, словно от боли…

Еще больший хохот загремел кругом, когда лесной хозяин, жеманясь и ломаясь, стал показывать, как «красные девицы белятся, румянятся да из-под рученьки женишков выглядывают»…

Хохочет Иван со всей толпой вместе, а Илейка, совсем как малое дитя, покатывается со смеху, бьет руками по ляжкам от восторга.

— Уморил, окаянной, — выкрикивает он, захлебываясь, — ох, уморил совсем!

Показывал медведь еще, как девицы по воду ходят, и как малые ребята горох воруют, и как пьяный мужик домой возвращается, и многое другое…

Но вот сразу толпа вся всколыхнулась и устремилась к пригорку, где шатер стоит. Звенят у шатра гусли, играют скоморохи на дудках, гудках и сопелках.

— Сей часец, — говорит Ивану Федор Васильевич, — скоморохи тут представлять разное будут. Люблю яз сии представления…

Иван никогда не видал таких представлений и с жадностью и нетерпением глядит на шатер. Вот выходит оттуда толстый бородатый скоморох, одетый знатным боярином, только одежа-то на нем ненастоящая: высокая черная шапка из дубовой коры, а шуба не дорогой парчой крыта, а рогожей, в разные узоры расписанной. Важно садится боярин на чурбан, надменно подпирается в бока, дуется, словно пузырь, от спеси, важно оттопыривая нижнюю губу.

Вот подходят к нему двое других скоморохов, изображающих сирот. На них грязные рваные азямы, лапти худые. Кланяются они боярину в ноги и подносят в лукошке кучку камней да пук соломы.

— Не побрезгуй нашим даром, — говорят сироты жалобно, — выслушай правду-истину…

Боярин искоса заглядывает в лукошко, презрительно морщится и отворачивается. В это время подходит к нему богатый гость с двумя слугами.

Они еле тащат на спинах туго набитые мешки. Боярин радуется богачу, улыбается, встает ему навстречу.

— А вы здесь, — восклицает злобно богач, увидев сирот, — на меня в суде ищете?

Сироты молчат, робко кланяются, а боярин жадно хватает мешки, положенные перед ним слугами, но не может и сдвинуть их. Он радостно смеется и кричит слугам, указывая на сирот:

— Прочь их! Гони их, гони!..

Слуги бросаются на сирот, те в страхе убегают, а богатый хохочет и говорит громко:

— С сильным не борись, с богатым не судись!

Ивана не смешит это представление, ему досадно, а Илейка жужжит в ухо:

— Так везде, Иване! Токмо посулы да подарки!..

Зашумела вдруг вся площадь.

— Бой на реке собирается! — кричали кругом. — На Лыбедь, айда! На Лыбедь!..

Народ, как полая вода, хлынул к реке.

— Айда и мы туда скорей! — закричал Иван Димитриевич. — Айда скорей!

Крутой берег Лыбеди весь усеян народом, да и с другого тоже немало глазеет людей. Иван, стоя рядом с Илейкой и Курицыным, видит неширокое ледяное поле, у берегов которого теснятся охотники, готовясь к бою.

Некоторые из них сбрасывают тулупы и даже полушубки, надевают кожаные рукавицы, туже подтягивают кушаки…

— Эй, вы, что сопли распустили? — загудел вдруг неподалеку нетерпеливый зычный голос. — Словно девки на праздник наряжаетесь!..

Иван узнал голос и, взглянув немного влево, увидел впереди себя Ивана Димитриевича, сложившего у рта ладони трубой и кричавшего изо всех сил охотникам. Потом еще закричал кто-то, и поднялись крики со всех сторон.

Среди гомона возбужденной толпы княжич разбирает ругательства, насмешки, подзадориванья. Волненье и задор растут кругом, охватывают и его, но в то же время ему становится страшно. Вспоминается и пожар московский и пожар и драка у блинных в Ростове.

— Эй вы, хамо-овники,[98] бей теле-ежников! Телеежников бей!.. — истошным голосом кричит над самым ухом Ивана рыжебородый мужик. — Бей по мордам их, кобе-ле-ей тупоры-ылы-их!

Княжич оглянулся на своего дядьку.

Илейка стоял невеселый и, уловив взгляд Ивана, тихо улыбнулся.

— Глуп народ-то, — молвил он раздумчиво. — Его и батогами бьют, и зорят, и полонят, а он еще сам собя калечит безо всякой нужды и пользы.

Право попы бают против сего…

Пронзительным свистом прорезало воздух, и по этому знаку под гул и вой толпы обе стороны бойцов с криком и зыком бросились друг на друга.

Замелькали кулаки, послышались глухие удары, и сразу несколько шапок слетело с дерущихся, прокатившись по льду…

— Лупи, бей! — орала толпа. — Подсаживай под микитки! Хлещи по рылам!..

— Отбивай, не сдавай! Хлещи по рылам!..

— Отбивай, не сдавай! Держись, хамовники, хрен вам в зубы!

— Шпарь, шпарь, тележники!.. Лупи, матерь их в тартарары!..

Толпа плотней и плотней сгруживалась, задние ряды напирали на передние, грозя столкнуть с берега на лед.

Вдруг толпа с неистовым воплем метнулась в сторону и расступилась.

Со льда стремительно выскочила кучка бойцов, потом еще и еще. Они бежали, прятались в толпе, а за ними гнались победители и били побежденных на бегу так сильно, что те падали наземь.

В одном месте, где сгрудились снова дерущиеся, раздались возмущенные голоса:

— Лежачих не бей, лежачих не бей!..

Зрители вмешались в драку и отогнали нарушителей кулачных правил, но самый бой уже окончился. На этот раз тележники побили хамовников. Толпа медленно стала расползаться в разные стороны: одни к качелям, к медвежатникам, к скоморохам, к ледяным горкам и прочим развлечениям; другие — по корчмам и кабакам пьянствовать, играть на деньги или на угощенье в кости и шашки.

Княжич Иван с Илейкой и Федором Васильевичем решили подождать Ивана Димитриевича у моста.

Воевода так разгорячился боем, что далеко от них отбился в толпе и теперь, видно, ищет их.

— Задор к боям у Иван Димитривича неуимчив, — смеясь, сказал Курицын. — Подождем его тут малость. Сей часец придет, боле ему нечем тешиться…

— А у меня нет задора на то, — сказал княжич. — Задор же у меня знать всякое художество и умные хитрости разные…

Курицын посмотрел одобрительно на княжича и молвил:

— Любо мне слышать сие. Яз сам люблю все ведати умом своим.

— А скажи, Федор Василич, — обратился к нему с живостью и любопытством Иван, — скажи, как по-фряжски рождество Христово?

— Не похоже на наше, — ответил Федор Васильевич, — «иль натале». Вот пасха — похоже. По-ихнему будет «паска». В одной токмо буквице разница.

— А река как?

— «Уна ривьера».

— А снег?

— «Ля нэве».

— А вот мост?

— «Ун понтэ». Глянь, глянь, княже, — смеясь, воскликнул вдруг Курицын, — дядька-то твой, старый греховодник, какую собе ягодку нашел!..

Иван оглянулся и увидел, что Илейка весело болтает с красивой молодой женщиной. Она смеется, показывая белые зубы, и ласково взглядывает на старика, а тот помолодел словно, весь распрямился, и глаза блестят, и весь другой, будто десяток лет с него слетело.