На работе меня «двинули» ещё выше, назначив начальником формовочного цеха. Я очень не хотел этого и боялся. На моих глазах сделали этой работой троих мужиков душевнобольными, можно сказать. Они, поработав по году на этой должности, становились какими-то отрешенными, надломленными. Мне было стыдно и жалко на них смотреть.

Их каждый день на оперативке, которая начиналась утром без пятнадцати семь, всячески оскорбляли и унижали. Директор завода и главный инженер никогда не стеснялись в выражениях, и это при всех главных специалистах завода, в том числе и женщинах. Благо, ругать было за что каждый день: это и план в трёх пролётах, это и качество, это и номенклатура, это и освоение новой продукции, ремонт и модернизация оборудования. Это чистота и порядок в цехе, это и люди, а их в цехе было тогда около сто двадцати человек. В общем, начальник формовочного цеха практически каждый день получал «разгон», да ещё мог и далеко не по одному разу.

Когда уговаривают, «ставят» на должность, руководители обещают помогать во всём. А потом их помощь бывает только ежедневной руганью и оскорблениями. Я сильно отказывался от такого «доверия», прекрасно понимая, что и со мной будет то же самое, что и с предшественниками.

Но на меня так сильно «наехали», что я никак не мог «открутиться». Не пойму по сей день их тогдашнюю систему. Они думали, что этот не справляется, а другой придет, и у него пойдёт всё как по маслу. Но такого, к сожалению, не бывает. Жизнь, а тем более производство — это синусоида с цикличными подъемами и спадами.

Как-то начались у меня в цехе поломки с вечера, я только пришёл домой поужинал, звонит мастер второй смены. Я сразу пошел в цех и «проторчал» там вторую и третью смены. Вызывал из дома слесарей и электриков (дежурных не хватало), в общем, я не успевал сделать одно как ломалось другое. Стою утром в комнате мастеров с журналом выпуска готовой продукции, уставший, не сомкнувший глаз за всю ночь. Входит главный инженер со страшного похмелья, не продохнёшь, (тоже, наверное, всю ночь не спал). Берёт в руки журнал, а там выпуск продукции за сутки сто двадцать кубов, вместо ста восьмидесяти по плану.

Потряхивая головой, он говорит мне: «Так что, Юрий Алексеевич, до ста двадцати кубов докатились?».

Я, передразнивая его, трясу головой и говорю: «Да, Иван Васильевич, вот докатились».

«Ну, и разъебай ты», — говорит он мне, заметив, что я его передразниваю.

Рядом со мной стояли мои мастера: мастер ночной смены, бывший начальник цеха и мастер первой смены, мой хороший товарищ. Мы с ним вместе работали мастерами, он мой ровесник, и мы дружили семьями, а ныне давно покойный.

Я был очень злой, и ответил на оскорбление главному инженеру: «Пошёл ты на х… алкаш ё…».

А он мне: «Как, как ты сказал? Мы, что на брудершафт с тобой пили?»

У него даже губа затряслась.

Тогда я сразу ответил: «Извиняюсь, Иван Васильевич, пошли Вы на х…, на брудершафт мы с вами точно не пили». Развернулся и ушёл от него в цех: думал, всё, наработался на заводе. Но на оперативке почему-то главный инженер даже заступался за меня перед директором, рассказывал о поломках в цехе, а о нашем с ним инциденте ни слова.

Встретил я Ивана Васильевича несколько лет назад в поселке, он уже давно на пенсии, старенький совсем. И давай он меня хвалить, вспоминать мои бывшие достижения. Мне было неудобно это слушать, я не люблю, когда меня хвалят, сразу тушуюсь. Однако всегда считал и считаю по сей день, что если взялся за работу, то должен работать от всей души и от чистого сердца. Должен честно относиться к своей работе, не жалея на это ни своих сил, ни личного времени.

Неоднократно просил я тогда директора вернуть меня на полигон, где я был в «своей тарелке» и вполне справлялся со своими обязанностями. Но меня упорно «держали» в цехе, хотя на оперативках постоянно «воспитывали», как и моих предшественников.

В декабре 1982-го умер Л. И. Брежнев, и мы, начальники цехов, (а почти всем нам не было тогда и тридцати лет), устроили после работы грандиозную пьянку. Мы радовались его смерти как дети, обнимались, целовали друг друга. Как народ России в 1801 году радовался смерти царя Павла I, из-за его «палочной» дисциплины.

Мы все надеялись, что теперь в стране к власти придут молодые и умные люди, и кончится этот формализм во всём, кончится «застой». Страна «отряхнётся» от тупости и дурости, и мы ещё успеем применить свои силы и молодую энергию для построения социализма, общественного строя для счастья и процветания всех граждан своей любимой Родины. Но, к великому сожалению, нашим ожиданиям не судьба была осуществиться.

Летом я продолжил сотрудничать со своими городскими товарищами — «шабашниками». Они взялись построить в том же колхозе два больших склада для зерна, используя на ограждения наши бракованные плиты пустотного настила, а их у меня в цехе было предостаточно. Утром, до заводской оперативки, я ездил на «запоре» на оперативку в ПМК, к шефам колхоза, где мы строили склады. Брал в ПМК кран и технику для перевозки нужной им продукции, а потом на заводе отпускал железобетон без очереди и сопровождал эту колонну на объект. Иногда, было, привезёшь на объект плиты, а там разгружать некому: все «шабашники» пьяные валяются. Сам, один, «прыгал», цеплял плиты на машине и отцеплял их в штабеле.

«Бугры» «шабашников» — это два городских мужичка, работавшие раньше в городе ИТР на оборонном заводе, и уж никак не строители. В монтаже КЗС они ещё понимали, а в капитальном строительстве ничего. Один из них был с «торпедой», то есть не пил совсем, а второй ещё и хорошо «закладывал». Они имели «прихваты» у председателя колхоза и постоянно из города возили ему «подачки». Начальнику ПМК я сам передавал от них неоднократно сумки с дефицитными продуктами. В выходные я приезжал к ним на объект работать и руководил строительством, можно сказать.

Летом, да собственно и зимой, в отпуск меня с работы не отпустили, но деньги с «шабашников» я всё-же получил. Опять же через отца зимой купил другой «запор», тоже ушастый, но с сорока сильным двигателем и в гораздо лучшем состоянии, чем был первый. Тот, на котором я отъездил год, учившись ездить, отец отдал Валере, а мне дал за это тысячу рублей.

С бензином у меня тогда проблем не было. За всё время езды на обоих «запорах» я от силы раза два-три заправился на заправке по десять литров, а так меня, в основном, снабжал Валера. Он хотя бы раз в месяц приезжал к родителям на кране «ЗИЛ», заправлял мне полный бак и канистры. На месяц этого мне вполне хватало, хотя ездил я на машине ежедневно, но на небольшие расстояния. За бензин я давал денег брату на водку, и то не всегда.

Зимой нашего директора завода «двинули» на повышение в областной город, запускать новый завод ЗКПД (завод крупнопанельного домостроения), гораздо крупнее нашего. Но ЗКПД ему оказался не «по зубам», и через определённое время он «перешли» в городе на другую работу. А у нас на заводе началась «пертурбация». Директором завода поставили зама, а главным инженером — начальника арматурного цеха, моего погодку. Мы с ним учились в школе в параллельных классах, затем он после восьми классов закончил авиационный техникум и работал на заводе со времени его строительства.

Благо, на своё место я выпросил у нового руководства освободившегося главного инженера, а сам решил отдохнуть от напряжённой работы и перевёлся начальником ОТК. Оклад у меня остался такой же, а работа — «не бей лежачего». Но не долго я «балдел». Иван Васильевич взялся за работу горячо, но что-то не пошло с планом в цехе, и он запил, пропав с работы. Меня директор с инженером попросили поработать временно за него.

Мне, конечно, не очень этого хотелось, но новому руководству надо было помочь. Ведь раньше мы были друзьями, можно сказать, да и цех бросить на произвал судьбы было жалко. Я согласился поработать, но без приказа на перевод, а руководители завода будут пока подыскивать кандидатуру на должность начальника цеха. Началась весна 1984-го, но мне замену так и не нашли.