Далее женщина очень подробно, но постоянно комкая слова, постоянно срываясь на чувствоизлиянья, поведала о том, как продирались они сквозь чащу, как Ярослава звали, как больно было, когда слышали завыванья волчьи, и понимали, сколь же много волков там собралось. Рассказ был закончен известными событиями: как выбежали крестьяне на поляну окровавленную, и как одного только Дубрава там и нашли:
— …Что ж, неужто ничего про дитятку то моего не слыхал, а?.. Ведь жив он?.. Правда ведь жив?..
— Жив, жив. — постарался успокоить крестьянку Дубрав. — И вот что ещё скажу: среди тех двоих, кого у кострища видели — твоего сына не было…
— Ах, да, да — а я на это и надеялась! — воскликнула крестьянка, и глаза её так заблистали, что, казалось — с этими словами уж и вернулся её Ярослав.
— …Я тебя ещё вот как ещё утешу. — продолжал Дубрав. — Ведь ежели Ярослав твой давно к морю собирался, так должен был прежде и дорогу к цели своей разузнать. Ведь здесь, неподалёку от вас Янтарный тракт — а там купцы, путешественники, всякий люд — наверняка он с кем то говорил; и кто-нибудь да сказал ему, что тракт этот как раз и выведет к морю. Значит что: в лес, к волкам ему идти не зачем — он то понимает, что никуда там не выйдет, а только заплутает. Стало быть: ещё вчера, в сумерках вышел на тракт и отправился к Дубграду; надо думать, что и сейчас ещё в этом городе, пытается пристроиться к какому-нибудь купеческому каравану…
— …Да-да — об этом тоже подумали, но не так уж и надеялись! А вы то так нас уверили!.. Конечно-конечно! — женщина вытерла слёзы, и улыбнулась, вскочила, поклонилась Старцу. — Сейчас побегу погляжу, что ж там Архип так долго копается! Давно уж сани должен был собрать!.. А вы кушайте-кушайте — вот специально для такого дорогого гостя…
Женщина придвинула к Дубраву большой поднос с теплящимися ещё блинами да крынку со сметаной, сама же бросилась к двери да вылетела в сияющий день. Несмотря на то, что он уж и не помнил, когда в последний раз ел, не мог он думать о еде, даже и о такой аппетитной — тут и волнение, тут и скорбь о друге своём Краке, гибель которого он почувствовал ещё в ночную пору — в общем, он вслед за крестьянкою вышел на крыльцо, полной грудью вздохнул морозного воздуха, и выдохнув большое, небесной горою улетевшее вверх облако, попросился, ежели можно, чтобы взяли его на сани в Дубград (он не сомневался, что встретит Алёшу и Ольгу где-то по дороге). Как тут обрадовались все кто были во дворе! Ведь старца этого сами собирались умолять помочь найти Ярослава, а тут он сам попросился!
Взамен старой, разорванной Дубраву преподнесли новую шубу. А хозяйка, махая им на прощание рукой, кричала:
— Вы только возвращайтесь! Я вам таких кушаний приготовлю!.. А то как же это — только очнулись, и сразу в дорогу. Усталым вы выглядите…
…Окружающие всё ж были уверены в успехе, а вот Дубрав — нет. Что-то неясное, какое-то дурное предчувствие томило сердце старца. Предчувствовал он, что опоздает к чему то, и будет от этого большая беда. Потому приговаривал, гонящему лошадей Архипу:
— Побыстрее бы…
Архип со счастливой улыбкой оборачивался к нему:
— Ну, как наша шуба греет?
— Шуба то хорошо, только бы побыстрее…
— А-а, побыстрее — ну, пошли! Пошли, родимые! Н-но! Н-но!..
— Через несколько минут нависающие над лесной дорогой мохнатые снегом ветви расступились, распахнулся залитый солнцем простор, и совсем рядом оказался тракт ведущий от Белого града к Янтарному морю (называли его по разному: Торговым, Большим, Многоножным, Дальним, даже — Великим); вот пронеслась запряжённая парой гнедых лошадок карета — черноусый кучер кричал не "Но!", а "Элло!.. Элло!" — также из кареты высунулась детская мордашка, не ведущая печалей, засмеялась — замахала Дубраву и Архипу маленькая ручка.
Через несколько мгновений и они уже неслись по тракту…
В то время, когда Дубрав только очнулся в крестьянской избе, Алеша, Ольга и Жар выбрались из оврага, на мост, который был частицей тракта.
Вот какой вид им открылся: прямо за мостом овраг расходился в стороны, переливался в берега покрытого льдом озера — оно протянулось верст на пять, а там, почти у самого горизонта, синел, под прояснившимся с утра небом, дальний лес.
Откуда-то с этих просторов наплывали массы прогретого солнцем, почти по весеннему тёплого воздуха, холод же, вместе с ушедшей безумной ночью, нехотя отползал в лесные глубины.
Такая погода благодатно сказалась на сердцах продрогших и голодных ребят. Они и забыли о голоде, о холоде и прочих бедах, и вдыхая разлитую в воздухе благодать, оглядывали тракт. Тракт производил весьма приятное впечатление: был вымощена булыжниками как городская площадь, булыжники эти, искусно подогнанные мастерами, проглядывали кой где сквозь крепко притоптанный многими ногами, копытами и полозьями снег. Взглянув на юг видно было, что дорога опускается вниз и вьется куда-то вдаль, к Белому граду, там вдали видна была еще одна речушка — Сверчушка, которая, как знал Алеша, впадала в окончании своего теченья в речку Сладозвонку и уж слитые воедино эти две реки вливались в великую Ологу.
На севере же, на холме виден был Дубград: небольшой городок, получивший своё название из-за огромных древних дубов, которые росли у его деревянных стен.
— Ну что ж, идем в город, — проговорил Алеша, — там уж чем-нибудь поживимся…
— Вы Алексей и Ольга! — этот утвердительный возглас прозвучал словно гром среди ясного неба.
Ребята сразу же схватились за руки, резко обернулись. Хотя голоса не узнали — ожидали увидеть какое-то знакомое, Берёзовское лицо — обернулись и никого не увидели.
— Да здесь же я! Здесь! — смешок раздался снизу.
Посмотрели вниз, и увидели, что прямо перед ними стоял совсем невысокий, но крепко скроенный мальчишка, одетый так себе и к тому же — с разодранным рукавом. Он поймал их удивлённый взгляд, и тут же проговорил своим весёлым, громким голосом:
— Да — ростом я не выдался, зато силой — ого-го! Держись! Вот потом, Алёша, с тобой поборемся! Я тебя точно на лопатки уложу…
— Нет — не до того мне. Ты лучше скажи — откуда нас знаешь?
— Так к нам в Медовку вчера залетали эти… Ну, родители ваши, а вместе с ними, и Дубрав — знаете, старца Дубрава то?
Алёша и Ольга молча кивнули, Жар вильнул хвостом, стал обнюхивать мальчика, и тут насторожился:
— …Ага, почувствовал! — улыбнулся мальчик, и счастливо улыбнулся (он прямо-таки лучился прекрасным настроением). — Это от рукава моего запах идёт — волк вчера вцепился…
— Как, и за тобою гнались?! — жалостливо выдохнула Оля.
— Да, да! — с восторгом, словно о чём-то весёлом, как о Новогодней елке например, воскликнул мальчик. — …Так и вцепился! Еле выдрался от него, но теперь то всё хорошо — главное, что письмо не повредил.
— О-ох… — слегка захлебнувшись в этих восторгах вздохнул Алёша. — Какое ещё такое письмо?..
— Так к капитану корабля!.. Ведь я же вам могу поведать свою тайну! как хорошо — ведь вы тоже бежали; выходит — мы сообщники. Здорово! Здорово! Будем друзьями… Скажите — ведь мы будем друзьями?..
— Да. — спокойной, тихой своей улыбнулась ему Оля.
— Ну так вот: письмо к капитану корабля, на который я устроюсь матросом. Там я написал, почему оставил свой дом, как люблю море…
— А ты, стало быть уже и у моря побывал? — пожавши его руку, спросил Алёша.
— А то! Нет — не по настоящему, конечно, а во снах! Я рассказов о Нём у проезжих моряков много-много слышал, и знаю, как поёт оно, потому что… — он испытующе поглядел на Алёшу и Ольгу, и вновь лучезарно улыбнулся — воскликнул победно. — Потому что вот то один из них мне подарил!..
И тут Ярослав бережно достал из внутреннего кармана своей растрёпанной шубы то, что, видно было величайшим его сокровищем — то была раковина; не большая, но дивной красоты, плавная, стройная, мраморных оттенков, но с дивными бирюзовыми вкраплениями.
— Вы к уху приложите… — посоветовал мальчик.