Гости зашумели, возбужденно переговариваясь, заторопились к оленям. Пойгин улыбнулся Выльпе, шутливо сказал:
— Ну а что же ты, главный человек тундры, не спешишь к своим оленям?
Выльпа скупо улыбнулся в ответ. Это был уже немолодой мужчина с длинным сумрачным лицом, с затравленными, звероватыми глазами. Выльпу преследовали вечный голод, унижения и несчастья: сначала умерла его жена, потом два сына, а дочь родилась с больным сердцем.
— Какие там олени, — простуженно прохрипел он. — Мыши в моем очаге водятся, это верно. Я приехал сюда на собаках. Весть тревожную передали мне… Русские шаманы хотят резать мою дочь…
— Как резать?! — потрясенно спросил Пойгин.
— Грудь хотят разрезать, до сердца добраться, чтобы выгнать немочь. Но разве выживет Рагтына, если ей разрежут грудь?
Пойгин поискал взглядом Рыжебородого. Тот стоял возле главной палатки.
— Иди со мной. Спросим у русского…
Медведев вошел в палатку, присел на фанерный ящик, покрытый шкурой оленя. Что ж, праздник начался как надо, главное, кажется, найден верный подход к чукчам. Жаль, что до сих пор не приехали нарты с товарами фактории. Заведующий культбазовским магазином заболел, а Чугунов так и не появляется. Конечно, ехать за двести с лишним километров непросто, но если дал слово — сдержи. А какой праздник без торговли? Хотел приехать и главный врач культбазы, но его слишком тревожит больная девочка Рагтына. Не дает покоя тревога и Медведеву. Он даже подумал, не перенести ли праздник. Но люди обширного района тундры и побережья были уже оповещены, и менять сроки — значило бы сорвать праздник.
В палатку вошли Пойгин и Выльпа.
— О, вы пришли! — приветствовал гостей Медведев и задержал взгляд на Пойгине. — Ты, кажется, чем-то встревожен?
— Верно ли, что Рагтыну будут резать русские шаманы? — спросил Пойгин и показал на Выльпу. — Это ее отец. Он хочет знать правду…
Медведев поправил оленьи шкуры, устилавшие палатку.
— Садитесь. Согреемся чаем. Я рад, что ты все-таки приехал. Не забыл, как мы выбирали место для праздника?
— Ты не ответил на мой вопрос. Верно ли, что Рагтыну будут резать?
— Весть лживая, — ответил Артем Петрович, выдерживая взгляд Пойгина. — Я клянусь тебе в этом. Врачи пытаются изгнать немочь из сердца Рагтыны другим способом.
— Каким? — спросил Пойгин, присаживаясь на шкуры. Кивнул Выльпе, приглашая сесть рядом. Раскурив трубку, повторил вопрос: — Каким?
— Ты лечишь людей травами?
— Да, я знаю травы. Изгоняют боль из головы, из живота, изгоняют кашель…
— Вот и наши врачи знают такие травы.
— Поможет ли это моей дочери? — спросил Выльпа. — Если умрет… у меня больше никого не останется.
Хриплый голос Выльпы как-то натужно вырывался из его простуженного горла, бесцветные губы дрожали от напряжения.
Медведев поставил на фанерную дощечку чашки, открыл термос.
— Вот видите, какое вместилище для горячего чая придумали умные люди. Налил я его еще дома, а до сих пор не остыл…
Пойгин проследил, как Рыжебородый наполнил чашки горячим чаем, с невольным любопытством потянулся к термосу, покрутил его в руках, заглянул в горлышко, бережно передал хозяину и снова заговорил о своем:
— Выльпа хочет ехать к дочери. Пустят ли его к ней твои шаманы?
И опять задумался Артем Петрович. Как ответить на этот вопрос? Врачи действительно могут и не пустить отца к больной. А может, наоборот, ему надо спешить, чтобы увидеть ее в последний раз?
— Не поехать ли нам после праздника вместе? — осторожно спросил Медведев.
Пойгин и Выльпа переглянулись, как бы спрашивая друг друга, что ответить Рыжебородому.
— Если резать дочь твои шаманы не будут… поедем вместе, — страдальчески поморщившись, наконец ответил Выльпа.
— Не будут! — клятвенно ответил Артем Петрович.
— Тогда и я с вами поеду, — с глубоким вздохом облегчения сказал Пойгин.
За палаткой слышалось многоголосье гостей. Перекликались женщины, суетившиеся у котлов над кострами, шутили, пересмеивались мужчины, готовясь к состязаниям в оленьих гонках.
— Будете ли вы участвовать в гонках? — спросил Медведев, озабоченно поглядывая на ручные часы.
— Выльпа приехал на собаках. У него нет своих оленей. У меня тоже нет. На чужих не поеду, — угрюмо нахохлившись, ответил Пойгин.
— Ты почему так изменился? Болел, что ли? — спросил Артем Петрович участливо, разглядывая лицо Пойгина.
— Болел, — скупо ответил Пойгин. — Так что ни бегать, ни прыгать, ни бороться я сегодня не буду.
— Меня это очень печалит. Я привез твой карабин, подаренный тебе на культбазе при восхождении красного флага. Могу отдать сейчас…
— Карабин не возьму…
В палатку ввалился в заиндевелых меховых одеждах Чугунов, и сразу стало тесно от его огромной фигуры.
— Докладываю, товарищ начальник культбазы: раз-возторг фактории стойбища Лисий хвост прибыл, хотя, понимаешь ли, с некоторым вынужденным опозданием…
Русские крепко обнялись, похлопывая друг друга по спинам.
— Знал бы ты, как меня обрадовал, дорогой Степан Степанович. Попей чаю, подкрепись и разворачивай ярмарку. Какой праздник без ярмарки?..
— Постараюсь. От товаров нарты трещат. Потому и запоздали. Упряжки и каюры выбились из сил.
Чувствуя на себе напряженный взгляд Пойгина, Чугунов наклонился, разглядывая его лицо, обрамленное густой опушкой малахая.
— О! Кого я вижу! Это же ты, ты, дорогой мой человек! — повернулся к Медведеву. — Это же Пойгин.
— Да, это он.
— Эх, как я призадумался, когда изгнали тебя из стойбища. Главное, кажется, я, я виноват! Переведи ему, Артем Петрович…
Пойгин выслушал Медведева с бесстрастным видом, порой кидая непроницаемый взгляд на Чугунова.
— Ты зря так испугался этого моего дурацкого чертика. — Степан Степанович с виноватой улыбкой сорвал с себя малахай, швырнул в угол палатки, запустил пятерню в слежавшиеся волосы. — Это же были просто железки, банка консервная…
Медведев знал уже, как провалился Чугунов со своими фокусами: тот покаялся ему во всем в первый же приезд на культбазу.
— Переведи ему, Артем, помири нас, ради бога. Хорошо, если бы он вернулся в свое стойбище.
Приняв от Медведева кружку горячего чая, Чугунов сделал один глоток, второй, блаженно щуря усталые глаза. Долго слушал разговор между Медведевым и Пойгином. Время от времени кивал головой, прикладывал руку к сердцу, надеясь, что Пойгин наконец поймет его и все простит.
- Оказывается, ты мне, Степан Степанович, в тот раз не сказал самого главного, — с некоторым отчуждением промолвил Медведев. — Как же это тебя угораздило сунуть огнивную доску в костер? Ведь это же… это священный предмет, самый главный хранитель очага… Надо же думать, батенька мой, надо считаться…
— Так я… я хотел добра, — не дал досказать Чугунов. — Я хотел отвести от него всякие сплетни о его шаманстве. Если бы знал язык… посоветовал бы сложить всех этих идолов в кучу и поджечь посреди стойбища! Мол, вот, отрекаюсь к чертовой матери, и не говорите, что я шаман!
Артем Петрович задумчиво теребил бороду, словно старался упрятать в ней невольную ядовитую усмешку.
— Добра хотеть мало, его надо уметь делать.
— Да я уж понял, что больше зла натворил. Подыграл, понимаешь ли, этому куркулю Ятчолю.
Услышав имя своего неприятеля, Пойгин сказал, обращаясь к Медведеву:
— Объясни торговому человеку, я очень обрадовался, когда узнал, что он все-таки выследил хитрую лису, понял, кто такой Ятчоль.
— Да я… я его… я из него чуть душу не вытряс, когда раскрылась для меня его куркульская душонка. Спекулянт! Чуть ли не полфактории, понимаешь ли, через подставных лиц перетащил в свою нору. А поначалу-то принял мерзавца вот так, с распростертыми объятиями. — Чугунов широко развел руки. — Заставил, понимаешь ли, куркуля кое-что вернуть в факторию, освободил охотников от его долговой кабалы… И странно, думал, в горы, в глушь уйдет, а он под боком у культбазы оказался.