Другая тут же затянула визгливо:

– А где ваши мужики? Тут мужичью силу надо иметь!

– Она у них с сивухой вытекла!

Смехи, подначки бабы сыпали вперебой – видать, изголодались по свежему человеку. Тараторят, что Тикан для выставки годится – хорош! – разглядели. Племенной бугай уже хромает в своей профессии, нужна замена. А девки в совхозе на винограде выросли, таких девчат и в Одессе нет…

Но шутейный треп не тормозил погрузку. Работали как на подряде. Гуртом заталкивали по настилу привычный груз, только лица еще гуще багровели с натуги.

Вскоре лед был вровень с бортами.

– Доброй тебе дороги!

– Приезжай, не пожалеешь!

7

Тикан отвез провожатого и заскочил в контору. Кабинеты пусты, двери открыты. Секретарша, не глядя, двумя пальцами подала накладную. Тикан торопился, но пару минут решил повременить: на секретарше была незимняя, прозрачная кофточка.

– Спасибо, милая. – Тикан осторожно погладил по спине.

Девка взбрыкнула:

– Руки!

– Я знаю, милая, на лимане банька. Вот бы нам попариться.

– Грубо ответить или как?..

Тикану – забава, сушит зубы:

– Как скажешь, милая, так и сделаем.

– Вам больше подходит с козой париться.

Уже за рулем Тикан утешал себя, что зацепка имеется, будет при встрече о чем поговорить. Хотя бы о козе. У Тикана правило: нет плохих баб, есть жены – зануды, а бабы все хороши. Жалеть их надо…

Оргеевская гостиница пустовала, и ему достался одноместный номер. Тратиться в ресторане не имело смысла. Тикан тут же, на тумбочке, прилежно, до последнего крошева, прикончил Стефкину стряпню и вышел в город.

Фонари зажигались и гасли, будто подмигивали. У вывески «Густарь» Тикан спустился в подвальчик. Вино там пили пивными кружками. На плитке меднолобый чайник исходил паром. Буфетчик, не скупясь, доливал желающим теплое гибридное вино. Тикан согрелся и с приятной задумкой оставил подвал.

Никогда прежде не выпадало Тикану ночевать в номере без соседей, полным хозяином, и прозевать такой шанс – просто обидно. Тикан трижды промерил главную улицу туда и обратно, заглядывал в лица, пытался кадрить молоденьких, но все напрасно. Прохожие кутались от мороза, спешили. Улова не было. Чужой город. Нелетная погода.

Пришлось без интереса вернуться в гостиницу. За перегородкой дежурная читала книгу. Увидела, кто вошел, приветно улыбнулась. А ей за шестьдесят, пора на пенсию. Тикан пожелал тете спокойной службы и заперся в номере. Машину, как и в прошлую ночевку, поставил во дворе, но спал спокойно: на лед никто не позарится.

Утро началось с доброй приметы. Дежурная оказалась свой человек, Тикан у нее разжился полным ведром кипятка для радиатора. Машина завелась с первого пыха. И снова катит по забеленным холмам.

Теперь Тикан ехал с легким сердцем. Успех дороже денег. И ловчить не надо, когда удача. Шутка ли, в оба конца с грузом, без холостого пробега. Завгар раскошелится на премию. У него полгаража сачкуют, а Тикан сверх плана выдает. Заслужил награду, как положено. Пенёнзы[25] лишними не бывают. С братвой посидеть надо, Тикан не жмот. И Стефка настрой сменит – куда ты денешься. Полное ведро – оно не пустое…

Такие правильные мысли вез в себе Тикан, не отвлекался на прошлые мелочи. Думалось, как ладно сложилась ходка, нежданно – в яблочко. И никчемная командировка в толковых руках может оказаться с наваром.

Тем временем руки в серых варежках сами вели баранку. Дорога прежняя, те же подъемы и зигзаги, только обелиски со звездой стоят уже с другой стороны, а ближе к горам, на развилках, поменяли места темные от давности часовенки с крестом, по-местному – каплычки.

Обратный путь всегда короче.

Села тут будто вымерли, на дворах ни души. Даже дым над трубами висел недвижно. Только собаки рвались на плетень, вкладывали в лай всю ненависть к проезжей машине.

Уже видны горы – поднялись над землей, как преграда. Издалека – невысокие, а подойдешь к подножью, они полнеба закрывают. Пришлось сбавить скорость: дорога сжалась в одну колею, с редкими разъездами.

До Гудова оставалось совсем ничего, пара километров, когда Тикан остановился перед горой Васыля. Высунулся из кабины и озадаченно смерил взглядом вершину горы. Там, на гребне, надуло высокую папаху снега. А на самом краю намета зависла страшенная белая волна, готовая вот-вот сорваться на дорогу.

– Гроб с музыкой, – прошептал Тикан.

И тихонько, на первой скорости, прополз по габионам, под отвесной скалой, цеплял колесом за крайнюю лежню.

Пошли первые гудовские хаты. Рейс кончался.

Как говорят: туда-сюда и обратно…

8

Глядь, по тропке председатель топает собственной персоной, в пыжиковой шапке, как не узнать.

Не глуша мотор, Тикан оставил машину посредине проезда и – по толстому насту, проваливаясь в него по колено, бегом к пыжику на перехват. Начальство должно знать, кому можно доверить любое дело, кто никогда не подведет. Так и отбарабанил: паркет доставлен по назначению, что просили – привез, все в ажуре, как в аптеке!

Председатель доволен. Из-под усов, с морозным паром, выкатилось похвальное: «Клывэць!», то есть – молоток! Хозяйски похлопал Тикана по плечу, велел накладные сдать в правление. И заторопился дальше, заскрипел светлыми бурками.

– А сгружать где? – крикнул в спину Тикан.

– Что сгружать? – остановился председатель.

– Я ж, говорю, лед привез.

– Какой лед?

– Обыкновенный, – усмехнулся Тикан, – ледяной. Хороший.

– Шуткуешь, хлопче!

– У меня этих шуток пять кубов.

– Не понял… – председатель вытер мокрые усы.

«Тупарик, – решил Тикан, – но обнародовать не стоит».

Они вернулись к машине. Председатель взобрался на подножку, заглянул в кузов.

– А на щё мне эта крыга?[26]

– Вам лучше знать, мое дело – привезти.

– И откуда ты везешь?

– С юга. Черноморский лед. Высшего сорта.

Председатель зажмурился, собрал губы в курью гузку и качает головой, будто согласен. Наконец открыл один глаз, затем второй, вроде надеялся, что Тикана и машины уже нет. Но они стояли.

– Тебя как зовут?

– Петро.

– Слухай, Петро, подними голову, посмотри кругом.

– Чего смотреть? – насторожился Тикан.

– Я тебя прошу, Петро, будь ласка, посмотри…

Тикан повел глазами на перевал Нимчич, покрытый в эту пору завалами, на скалу Васыля, на глубокие тропинки. Вокруг, куда ни глянь, каждый прутик одет мохнатой изморозью. Черемош не шумит, застыл, будто не река вовсе, весь белый, лишь на изгибе темная полынья, как пятно мазута.

– А теперь скажи, дорогой Петро, какого биса мне в Карпатах нужен лед с юга? Есть у тебя ответ? Не стесняйся…

– Так ведь телефонограмма была…

– Какая еще телефонограмма?

– Я сам видел: прислать лед. И подпись – Ковенко.

– Моя фамилия Ледковенко. Чуешь: Ледковенко. И батько мой носил такую фамилию. И дед. Проснись, Петро!

Тикан взвыл сквозь зубы. Бил кулаком свою ладонь.

– У-у-у, с-с-сука! Шалава-а…

– Ты кого сучишь?!

– Секретарша в совхозе… дура, напутала… Вашу фамилию, – Тикан руками показал, как рубят. – Понимаете, на части… Лед и Ковенко… Там все олухи, не думают… кофточку носит… и меня втянули, мать их…

Председатель в раздумье отошел от машины подальше. Тикан за ним, как на привязи, поскольку в висках вопросы нехорошие стучат. Молчит председатель, чем-то озадачен, смотрит посторонним взглядом на дорогу, на всякие пустяки. Тикан почуял непонятную тревогу и повременил лезть с вопросами.

Тем часом под пыжиковой шапкой сигали всякие предположения и выводы не в пользу председателя. Ему понятно: такого в жизни не бывает. Но оно есть. И бежать от этого надо любым макаром. Не лед это, а гром посреди тихой зимы.