* * *
Восхитись узорчатой Альгамброй!
Крашенные золотом и умброй
Сложны потолки, как теоремы.
О, халифы, евнухи, гаремы!
Потолки напоминают соты,
Мед струится в золоте ячеек.
О, декоративные красоты
Мира арабесок и Зюлеек!
Шесть веков светились эти вазы
В мавританском филигранном мире.
В изразцовой узкой амбразуре
Геометрия абстрактной розы.
Падал свет на кружевные стены
В палево-сиреневых узорах.
Свет века лежал на стенах старых:
Лучшие орнаменты — нетленны.
* * *
Земными полурайскими садами
Ты погулял, ты подышал,
И розы нюхал, и глядел на пламя
Заката в предосеннем фимиаме,
Как богдыхан, как падишах!
Ты видел дворик — жалкий, некрасивый,
Но яркий в августовский день.
На лужу нефти (видишь переливы?)
И на узорный пыльный лист крапивы
Ты с наслаждением глядел!
Ты тяжело болел. Страдал. И рад же
Ты был деревьям и кустам,
Когда опять гулять пошел, устал –
И отдыхал, богат, как магараджа,
Как фараон или султан!
* * *
O ihr Stimmen des Geschicks, ihr Wege des Wanderers.
FriednchHolderlin, «Griechenland»
О Судеб голоса, о вы, пути странника.
Фридрих Гёльдерлин, «Греция».
Пускай на душе предрассветно, смутно –
Твоя душа прозрачнее ветра,
Страна винограда и перламутра!
Белая козочка так приятно
Белеет у древнего амфитеатра.
Греется Греция, реет гальциона,
Пышными блестками светится море.
Как же насчет смерти, козочка? (Хронос
Сети закинул, мгновенная пена) —
Хватит для нас бессмертия в мире?
Точно при скептике Гераклите,
Всё течет, и день плывет молчаливо.
Всё же, когда приплыву на закате,
Разве душа, как рваные сети,
Над темной водой всплывет без улова?
* * *
Кто повидал сокровища земные,
Не может разлюбить земли.
Чудес Венеции и Византии
Немало музы сберегли.
В музее светлом греческие фризы,
И козы пестуют козлят.
Персидские лазоревые вазы,
Бледно-оранжевый закат.
А рядом персики и абрикосы,
Лилово-темный виноград.
И я на улице, в толпе раскосых
Китайцев, фавнов и наяд.
У Лувра сероватые платаны,
И желтый лист лежит в пыли.
Музейные прекрасные картины —
И запах Матери-Земли.
Но то, что сердце заставляет биться,
Напоминает отчий дом:
Места, где клен в сиянье золотится
На сельском кладбище пустом.
* * *
О Судьба, немая криптограмма,
Разве можно разгадать?
(Музыка из дальнего Сезама
Обрывается опять.)
Арабески, темные узоры —
Что колдуешь, чародей?
Точно клады, феи, мандрагоры,
Скрыты судьбы от людей.
О, пройдем сквозь темные преграды
К чародейному дворцу!
Там кариатиды и каскады
Темной вечности к лицу.
Подойдем к таинственной Сивилле:
Здравствуйте, ворожея!
Никогда вы нам не говорили
О загадках бытия.
Но она дурманных восклицаний,
Заклинаний — не прервет,
Лишь скривит – в отравленном тумане
Усмехающийся рот.
* * *
Ночная бабочка, мохнатая, как филин,
Вещественней твоей души.
Я душу нежную вообразить бессилен.
Душа, на стекла подыши!
И даже изморось, стоящая туманом,
Вещественнее, чем она.
— Но невидимка-музыка внятна нам?
Так упоительно внятна!
Соната нежная, незримый запах розы –
Душа едва ль незримей их? —
Да-да, конечно. Праздные вопросы.
Душа не хочет слов таких.
Мне грустно, что она бесплотное созданье,
Бесплотней тени на снегу.
Мне грустно потому, что даже на прощанье
Ее обнять я не смогу.
* * *
Слетевшего с небес мерцающего гения
Нам не хватает, чтобы в жизни
Все изменилось вдруг, по мановению
Волшебной палочки капризной.
Хотел бы ты быть духом светло-огненным
Или блаженствовать в нирване?
Осталось ждать уже совсем немного нам
До исполнения желаний!
Из позолоченного рога изобилия
На всех посыплются удачи.
Блаженно-нежно-светла я идиллия!
Мы все от радости заплачем.
Ах, ни к чему ирония, иронийка.
Мечта, не уходи, останься!
Но все туманно, словно дух покойника
На спиритическом сеансе.