– Элизабет... – Кейт колебалась, не зная, с чего начать, и решила сразу перейти к самой сути:

– Я знаю, это будет звучать очень странно, но я должна кое о чем спросить тебя.

– Конечно, Кейт. О чем?

– Ты – моя бабушка?

Насколько Кейт помнила, впервые Элизабет Вотеряла самообладание.

– Твоя бабушка? Какая необычная мысль! Как ты до этого додумалась?

И снова Кейт рассказала о том эпизоде с Кэролайн. Элизабет молчала, пока Кейт рассказывала, и ничего не сказала, когда Кейт смолкла, но выражение ее лица было необычайно обеспокоенным. Подумав немного, она спросила:

– Может, ты объяснишь, почему из этой истории следует, что я твоя бабушка?

Кейт вспыхнула, чувствуя себя ужасно глупой.

– Ну, мы со Стефанией пытались найти какое-то объяснение, и если эта история правдива, то наиболее вероятным нам показалось, что поскольку вы с бабушкой были такими близкими подругами и ты никогда не была замужем, то... – она поколебалась секунду, а потом быстро закончила. – Ну, если ты родила незаконного ребенка, то наиболее благоразумным было бы отдать его лучшей подруге, которая была бездетной. Я думала, что, может быть, поэтому мою мать послали учиться в Англию, и ты приглядывала за ней на каникулах, а затем приглядывала за мной все эти годы после ее смерти.

– Моя дорогая Кейт, твою маму послали учиться в школу в женский колледж в Челтенхэм, потому что ее мать была англичанкой и хотела, чтоб она была воспитана в таком духе. Так как я была крестной Сюзанны, естественно, я за ней присматривала. А что касается тебя, то после смерти твоей матери некому было позаботиться о тебе. Что знал твой отец о двенадцатилетних девочках? Кроме того, ты была моей крестной внучкой и всегда очень нравилась мне, хотя временами я и не понимаю, почему.

– О, дорогая, – сказала Кейт, улыбаясь, – я вижу, что неверно все истолковала. Извини, если обидела тебя, но это так интересно звучало.

– Воображение, как всегда, далеко тебя завело. И я совсем не обижена, наоборот, весьма польщена, что ты вообразила столь романтическую любовную историю. Однако меня огорчает, что дорогая Кэролайн в столь плохом состоянии. Это так трагично, когда разум покидает человека. Выпьешь еще чаю, Кейт? Потом, думаю, мы могли бы побродить по саду, хочу показать тебе мои розы. Весна была очень влажной и поздней, но, похоже, что лето, наконец, пришло.

Сад окружал дом со всех сторон, а лужок, сбегающий к реке, обрамляли кусты всех размеров, форм и цветов. Все вокруг было бережно возделано в соответствии со вкусами и представлениями Элизабет о садоводстве. Там росли дюжины деревьев, включая каштаны и кусты боярышника, яблони и груши в пышном цвету. Это был настоящий шедевр, о котором Элизабет заботилась со всем пылом своей души, как заботилась о детях, если бы они у нее были. Здесь цвели пионы, ночные фиалки, люпин, наперстянка и чуткие белые аквилегии. Безукоризненные клумбы окружали группы звездчатых цветов. Там и сям высились восточные маки, слегка освещенные поздним солнцем, их красные короны слегка качались на хрупких стеблях под легким ветерком. Грядка с клубникой клубилась белоснежным цветением, клематисы, с лепестками цвета слоновой кости и маслено-желтыми сердцевинками, в изобилии карабкались по низкой каменной стене, отделяющей сад от огорода.

– Ну, вот и розы, дорогая, – Элизабет тростью указала на цветник. – Я посадила их после твоего последнего приезда, и они очень хорошо прижились. По-моему, они придают саду некоторый колорит, не правда ли?

Она посадила по ряду с каждой стороны тропинки, ведущей к реке, чередуя кусты белых и розовых цветов.

– О, Элизабет, они прекрасны! Немного похожи на камелии.

Цветов было очень много, и они были душистыми, с нежными сморщенными лепестками и желтыми сердцевинками.

– Да, я улавливаю сходство, но в отличие от камелий, они будут цвести все лето, а осенью листья станут золотыми. Это так эффектно!

– Придется рассказать папе, он будет так завидовать!

– Я была бы очень этому рада! – сказала Элизабет. – Я срежу тебе несколько штук завтра, чтоб ты отвезла их в Лондон. А теперь расскажи-ка о твоей подружке Стефании. Что она делает, кроме того, что помогает тебе обратить меня в твою бабушку? Эта девушка всегда отличалась оригинальным складом ума, несмотря на простоватую внешность.

– Она все еще на телевизионной студии пишет сценарии, но теперь более свободна, ведь она уже сделала себе имя! Сомневаюсь, что Стефи надолго останется в студии.

Элизабет приготовила роскошный воскресный обед. Сначала подала барашка в густом соусе, розового от сока, окруженного хрустящими жареными картофелинами и маленькими головками капусты из собственного сада. За ним последовал пирог из ревеня и горячий шоколад. Убрав посуду и оставив ее отмокать, они перешли в гостиную пить кофе.

– Элизабет, все было замечательно! В последний раз я ела такой обед, когда была здесь! Как хорошо, что я не могу остаться на чай, а то бы я просто выкатилась отсюда.

– Кейт, дорогая, – Элизабет как-то странно смотрела на девушку.

– Что такое? Что случилось? – Кейт в тревоге отставила чашку.

– Нет, нет, не волнуйся. Думаю, кое-что я все же должна тебе сказать.

– Да, конечно. Ты слушала меня достаточно долго. Теперь твоя очередь.

– Это не так просто. Видишь ли, дорогая, у меня есть кое-что, что принадлежит тебе. Надеюсь, ты поймешь, почему я не говорила об этом раньше.

Кейт была сбита с толку.

– Не могу представить, о чем ты. Элизабет не ответила. Она встала и подошла к портрету, висящему над каминной доской. Она сняла картину со стены, открыла сейф, находящийся за ней, вынула маленький сверток, завернутый в носовой платок, и протянула Кейт.

– Это принадлежало твоей матери.

Кейт осторожно развернула ткань и вынула круглый кожаный футляр, внутри которого оказался еще один футляр из чистого серебра, а в гнезде его лежали часы. Позолоченный корпус обрамлялся римскими цифрами, а в центре были выгравированы две белки. Стрелки из голубой стали остановились, вероятно, около сорока лет тому назад на десяти минутах третьего. Часы были невероятно красивыми.

– Это часы, о которых говорила бабушка? – мягко спросила Кейт.

Элизабет кивнула. Кейт почувствовала, как стучит ее сердце. Она не могла разобрать надпись.

– Чьими они были, Элизабет?

– Я не знаю. Думаю, пора рассказать историю, о которой я молчала с 1944 года. Я не твоя бабушка, Кейт, но Кэролайн Джессоп тоже не бабушка тебе.

– Нет? Тогда кто? – Кейт выглядела растерянной.

– Не знаю. Но расскажу тебе то, что смогу, – она села напротив Кейт и сложила руки на коленях, как бы успокаивая саму себя. Затем начала рассказ.

– Кэролайн и я росли вместе, мы были лучшими подругами. Перед тем, как разразиться войне, американец по имени Гай Джессоп, очень состоятельный промышленник, все чаще и чаще стал приезжать в Англию. Позже мы узнали, что он был секретным эмиссаром Рузвельта и имел какие-то дела с разведывательными службами. Они с Кэролайн полюбили друг друга и поженились в 1937 году. Кэролайн и Гай больше всего на свете хотели иметь ребенка, и хотя доктора не советовали, в конце концов, с огромным трудом, Кэролайн забеременела в 1943. К тому времени ей было тридцать восемь и беременность была трудной, поэтому Гай послал ее жить ко мне. Она не хотела расставаться с мужем и приехала только ради ребенка, которого так отчаянно желала. Однажды ночью во время особенно сильного налета у Кэролайн начались роды, но из-за бомб, падающих рядом, не было никакой возможности доставить ее в больницу. К счастью, Гай был здесь, так как это был уик-энд. Мы соорудили что-то вроде кровати в подвале, и после ужасных мучений Кэролайн родила дочь. Младенца успели только назвать Сюзанной в честь матери Кэролайн, и он умер. Естественно, Кэролайн была в ужасном состоянии. Она знала, что никогда больше не сможет родить. После случившегося Гай поднялся в гостиную и провел там несколько часов. Вернувшись, он объявил, что решил пока никому не говорить о рождении и смерти ребенка. Он сказал, что хочет, чтобы Кэролайн немного поправилась перед тем, как принимать многочисленные соболезнования. Он сам похоронил ребенка. Я думала, что все это было очень странно, но что я могла сказать? Двумя днями позже истинная причина отсрочки стала понятной. Гай уехал в Лондон, но неожиданно вернулся. Он заперся с Кэролайн в спальне больше чем на час, и я слышала, как Кэролайн плачет. Но когда Гай вышел из комнаты, все было спокойно. Он усадил меня здесь, в комнате, и сказал, что из Франции через Сопротивление привезена недавно осиротевшая новорожденная девочка. Она должна прибыть сюда на следующий день, и они с Кэролайн решили сделать ее своей дочерью. Никто никогда не должен был знать, что это была не их Сюзанна. Ребенок был доставлен в картонной коробке мужчиной на велосипеде. Я никогда больше его не видела. Все, что у нее было, состояло из рубашки, рваного одеяла и часов, которые ты держишь в руках. Кэролайн сразу же полюбила девочку, и хотя она всегда горевала по умершей дочери, маленькая девочка стала ей родной. Она потребовала от меня клятвы, что я сохраню тайну, и отдала эти часы. Она сказала, что не хочет, чтобы Гай знал о них. Если бы он знал, то избавился бы от них. Ничто не должно было связывать младенца с прошлым. Каким было это прошлое, не знаю. Кэролайн и Гай знали, но все равно бы не сказали. По-видимому, они чувствовали, что могла возникнуть какая-то опасность. Во всяком случае, Кэролайн, сентиментальная, как всегда, не могла вынести, чтобы вещь, принадлежащая ее ребенку, была выброшена. Поэтому я и спрятала часы. Естественно, никто не сомневался в том, что это был их ребенок. Мы никогда не возвращались к этому. Они забрали девочку в Америку, когда кончилась война. Она была твоей матерью, Кейт.