– Кейт? – спросила старушка, отсутствующе глядя на нее.

– Кейт, твоя внучка, – она вздохнула, поняв, что бабушка не узнала ее.

– Ребенок Сюзанны. Ты помнишь Сюзанну7 – Кэролайн грустно посмотрела на Кейт – Я никогда не забывала ее, ты знаешь. Моя Сюзанна всегда в моем сердце. Никто этого не понимает, – поблекшие глаза налились слезами, и она закрыла их, будто старалась сдержать слезы.

– Я знаю, я тоже скучаю по ней, – Кейт дотронулась до белых волос – Бабушка, слушай, я не выхожу замуж, а еду в Англию на несколько месяцев Я увижу Элизабет и передам от тебя приве.т Помнишь свою старую подругу Элизабет?

Глаза Кэролайн открылись и посмотрели на Кейт с удивительной ясностью:

– Элизабет, – прошептала она.

– Да, Элизабет Форрест.

Кэролайн неожиданно приподнялась на кровати и с неожиданной силой схватила руку Кейт.

– Сюзанне нельзя говорить об этом, Элизабет! – сказала она с чувством. – Ты должна поообещать мне держать удочерение в секрете! Никто никогда не должен узнать об этом!

– Бабушка? – Кейт была немного встревожена етрастыостыо Кэролайн.

– Обещай! – настаивала та.

– Да, да, конечно, я обещаю, – поспешно сказала Кейт. – Но что?..

– Отлично, ты верный друг, ты, конечно, будешь крестной ребенка, – Кэролайн откинулась на подушки. – Будет лучше, если ты сохранишь часы, – сказала она – Гораздо надежнее, на случай, если Гай найдет их. Возьми часы, спрячь их и храни, Элизабет. Никто не должен знать.

– Да, я сохраню их, не волнуйся.

– Это единственный выход. Ребенок никогда не должен узнать правду. Это было бы слишком опасно, – ее голос поблек и глаза закрылись.

Кейт была потрясена тем, что услышала. Она привыкла к бабушкиным старческим бессвязностям, но на этот раз бабушка была так встревожена. Ее мама – удочерена? Это невероятно! И что это было – о часах, об опасности? Что кроется за этим?

– Бабушка, пожалуйста, поговори со мной, – Молила Кейт, но ответа не последовало. Бабушка погрузилась в свой уединенный мир. Кейт посидела еще немного, но больше они уже не говорили, и, в конце концов, Кейт поцеловала ее и ушла, не чувствуя сил выбросить этот разговор из головы.

Такси остановилось около крошечного домика в конце улицы. Ранний утренний свет расцвечивал герань и элиссум, растущие с наружной стороны окон в низких белых ящиках. Кейт всегда считала, что дом Стефании – бабушкино наследство – выглядит, как игрушечный: голубой с белым, с крошечным садиком, разбитым по бокам лестницы. Кейт расплатилась с шофером в приподнятом настроении оттого, что снова держит в руках такие знакомые фунты и пенсы. Вытащив чемоданы из такси, она поднялась по ступенькам, неторопливо позвонила в дверь. Она услышала раскаты колокольчика и топот шагов по лестнице.

– Кейт! – воскликнула Стефания, открыв дверь. Она была облачена в старый голубой шерстяной халат. – Ты приехала! Почему не сообщила заранее? Не стой там, входи!

– Я так люблю видеть, как ты радуешься чему-нибудь неожиданно приятному! Это редко бывает, – девушка поставила чемоданы и крепко обняла Стефанию. – Места хватит?

– Конечно, ты надолго?

– Пока ветер не переменится, – ухмыльнулась Кейт.

– Боже, как я рада тебя видеть. Я приготовлю чай, а потом ты расскажешь о том, что случилось после того, как мы расстались в аэропорту, – Стефи устремилась на кухню.

– Самая большая новость – это то, что я свободная женщина, Стефи.

Стефания повернулась и изучающе посмотрела на Кейт.

– Разбитое сердце или счастливое избавление?

– Боюсь, что счастливое избавление. Никакого разбитого сердца, никаких сожалений.

– О, Кейт, давай ты примешь душ и переоденешься, а потом расскажешь все по порядку!

– Привести себя в порядок, это здорово, но с признаниями придется подождать до вечера. Мне надо в офис на Риджент-стрит.

– Но ведь сегодня воскресенье!

– Я знаю, об этом можно было догадаться по твоему виду, но они ждут меня на брифинг.

– Ну, тогда до обеда?

– Я не пропущу его ни за что на свете. Давай пойдем куда-нибудь и отпразднуем мой приезд!

Кейт успела сходить на встречу, распаковать чемоданы и даже три часа поспать перед обедом. Пробудившись от того, что свет за окном стал золотистым, и, чувствуя себя посвежевшей, она решила, что чего ей теперь действительно недостает, так это ванны. Она мокла в ванне так долго, что вода стала чуть теплой, и Кейт как раз раздумывала, не пора ли ей вылезать, как раздался требовательный стук в дверь.

– Вылезай сейчас же и впусти меня! Ты торчишь там по крайней мере час, – кричала Стефи.

– Наконец-то я дома, – подумала Кейт со счастливым вздохом.

– Какое странное ощущение, словно я никогда и не уезжала, – сказала Кейт. Они сидели за столиком своего любимого бистро, в пяти минутах ходьбы от дома. – Ты знаешь, ну просто как будто время остановилось.

– Ну, нет. Ты теперь совсем другая, не та, что уехала больше двух лет назад.

– Мудрее и старее, ты хочешь сказать?

– Пока не знаю. Расскажи, что случилось у вас с Дэвидом. Я целый день умираю от любопытства, – Стефания наполнила бокалы красным вином.

– О, я и забыла, какое превосходное мороженое у них здесь, – сказала Кейт, накладывая себе еще. – Боюсь, что это скучная история, – она начала рассказывать, что произошло после того, как они расстались со Стефанией в аэропорту.

– ...Так что, видишь ли, к тому моменту, как я объявила, что собираюсь поехать летом сюда и послать к черту все остальное, Дэвид был уже сыт по горло мной, а я сыта по горло нашими отношениями.

– И что же ты сделала? Опять потеряла выдержку и швырнула кольцо?

– Нет, можешь меня поздравить, я была поразительно спокойна, а кончилось все тем, что я отдала ему кольцо и ушла, ужасно холодная, собранная и благоразумная. Оказавшись на улице, я почувствовала, что могу взлететь от счастья, разве это не ужасно?

– А что в этом ужасного? – озадаченно спросила Стефания.

– Потому, что я была счастлива, разве не понятно? Я только что порвала с Дэвидом, человеком, которого собиралась любить, пока нас не разлучит смерть, а почувствовала себя так здорово!

– Я думаю, это прекрасно, Кейт! Ты очень странная, знаешь ли. Найдя в себе силы положить конец этим отношениям, ты выглядишь в сто раз счастливей, чем на Ямайке. Эти отношения, очевидно, тебя просто убивали, и ты опять хочешь быть несчастной! Я тебя не понимаю.

– Я тоже, но, послушай, забудь о Дэвиде Расселе. У меня для тебя есть действительно кое-что интересное, – и, наклонившись, с мерцающими глазами, она пересказала разговор с Кэролайн Джессоп в доме престарелых.

В следующий уик-энд Кейт поездом поехала в Ридинг, где Элизабет Форрест встретила ее на станции и отвезла в свой дом в Хенли.

Это был второй дом Кейт, и она любила его. Построенный на реке Темзе, он стоял вот уже три века, из них два столетия он принадлежал семье Элизабет. Элизабет была единственным ребенком в семье, так и не была выдана замуж. И хотя она была ровесницей Кэролайн Джессоп и ей шел восемьдесят второй год, она сохранила здоровье и живость, которые бабушка Кейт утратила. Высокая, стройная женщина, она носила юбки из твида, прочные туфли и неизменную нить жемчуга. Кейт просто обожала Элизабет.

– Как прелестно видеть тебя, дорогая, и как неожиданно! – сказала Элизабет за чаем, передавая Кейт домашние лепешки и густой клубничный джем. Потом, как-то по-омашнему, произнесла:

– Почему бы тебе не рассказать мне обо всем?– и устроилась поудобнее со своей чашкой чая.

Кейт так и сделала, с легкостью рассказав о прошедших двух годах. Она всегда считала, что Элизабет можно рассказать абсолютно обо всем. Элизабет редко прерывала ее, и рисковала высказывать собственное мнение только тогда, когда ее об этом спрашивали. Когда Кейт умолкла, Элизабет сказала только:

– Как это интересно!

– Я хочу научиться разбираться в себе, Элизабет.

– Со временем ты научишься, дорогая. Предоставь всему идти своим чередом, и, ради бога, не волнуйся за отца! Он всегда был чересчур деловым, как мне кажется.