[Fam., XII, 23]

Рим, середина октября 44 г.

Марк Туллий Цицерон шлет привет Корнифицию.

1. Всю обстановку твоего управления и состояния провинции мне объяснил Траторий4153. О, как много невыносимого везде! Но чем больше твое достоинство, тем менее следует переносить то, что с тобой случилось, и то, что ты терпеливо переносишь по величию и духа и ума, не должно быть тобой оставлено без отмщения, даже если из-за этого не следует скорбеть. Но об этом потом.

2. Акты4154 о происходящем в Риме тебе, я наверное знаю, посылаются. Если бы я не думал этого, я сам написал бы и прежде всего — о попытке Цезаря Октавиана4155; насчет этого большинству кажется, что Антонием преступление вымышлено, чтобы посягнуть на имущество юноши; однако проницательные и честные мужи и верят, что это произошло, и одобряют. Что еще нужно? На него4156 большая надежда. Полагают, что ради чести и славы он готов сделать всё. Антоний же, наш близкий4157, понимает, что он столь ненавистен, что он, хотя и схватил убийц у себя в доме, не осмеливается разгласить о событии. За шесть дней до октябрьских ид он выехал в Брундисий навстречу четырем легионам из Македонии4158, которые он думал склонить на свою сторону деньгами, привести под Рим и расставить у нас за спиной.

3. Вот тебе форма государственного строя, если только в лагере может существовать государственный строй; при этом я часто скорблю из-за твоей участи: по своему возрасту ты не мог вкусить и частицы здорового и невредимого государственного строя. Но раньше, по крайней мере, возможно было надеяться; теперь отнято даже это. В самом деле, какая тут надежда, если Антоний осмелится сказать на народной сходке, что Каннуций4159 ищет для себя места среди тех, для кого не может быть места в государстве, пока он4160 невредим?

4. Я, со своей стороны, переношу и это и все, что может случиться с человеком, так, что чувствую большую благодарность к философии, которая не только отвлекает меня от тревоги, но и вооружает против всяческих ударов судьбы, и я считаю, что тебе следует делать то же и не причислять к несчастьям ничего, в чем нет вины. Но ты это лучше.

Хотя я и всегда был хорошего мнения о нашем Тратории, но его необычайную верность, заботливость и благоразумие я особенно оценил в твоих делах. Береги здоровье. Приятнее этого ты для меня ничего не можешь сделать.

[Att., XV, 13, §§ 1—4]

Путеольская усадьба, 25 октября 44 г.

1. За семь дней до календ я получил от тебя два письма. Итак, отвечу сперва на первое. Я согласен с тобой в том, что мы не должны ни быть предводителями, ни замыкать шествия, но должны способствовать4161. Посылаю тебе речь4162. Спрятать ли ее, или распространить — твое дело решить. Но когда мы дождемся того дня, когда ты сочтешь нужным издать ее?

2. Не думаю, что перемирие4163, о котором ты пишешь, возможно. Лучше отсутствие ответа4164, к чему я и предполагаю прибегнуть. Ты пишешь, что два легиона прибыло в Брундисий; вы узнаете всё раньше. Итак, будешь писать, о чем бы ты ни услыхал.

3. Жду диалога Варрона; сочинение в духе Гераклида4165 я уже одобряю, особенно раз оно доставляет тебе такое удовольствие; но я хотел бы знать, какого ты хочешь. Как я писал тебе ранее и довольно давно (ведь ты предпочитаешь так говорить), ты усиливаешь мое рвение к писанию (ведь тебе можно сказать правду). Ведь к своему суждению, которое было мне известно, ты присоединил авторитет Педуцея, действительно большой в моих глазах и особенно важный. Итак, постараюсь, чтобы ты не видел у меня недостаточного трудолюбия или тщательности. Веттиена и Фаберия4166 я, как ты пишешь, ласкаю, Клодий4167, я полагаю, далек от злого умысла; впрочем…, но сообразно с тем, что он совершит. Насчет сохранения свободы, сладостнее которой, во всяком случае, нет ничего, я согласен с тобой. Так Галлу Канинию4168? О негодный человек4169! Осторожен Марцелл! Я тоже, но все-таки не чрезвычайно осторожен.

4. На более длинное и первое письмо я ответил; что мне теперь ответить на более краткое и более свежее, как не то, что оно было сладостнейшим? Дела в Испании4170 очень хороши, только бы мне увидеть невредимым Бальбилия, опору моей старости. Насчет Анниана4171 — то же, ибо Виселлия относится ко мне с большим уважением, — но так водится у людей. О Бруте ты, по твоим словам, ничего не знаешь, но Сервилия говорит, что приехал Марк Скапций4172 и он не в таком сопровождении4173, к какому он привык; все-таки он тайно придет к ней, и я буду знать всё. Это я — тотчас4174. Тем временем, по ее же словам, прибыл раб Басса4175 с известием, что александрийские легионы стоят наготове, Басса вызывают, Кассия ждут. Что еще нужно? Государство, по-видимому, восстановит свое право. Но не будем ничего наперед. Ты знаешь их4176 испытанность в разбое и безумие.

[Att., XV, 13, §§ 5—7]

Путеольская усадьба, 26—29 октября 44 г.

5. Честнейший муж Долабелла4177 — впрочем, когда я писал за столом во время второй перемены4178, я узнал, что он приехал в Байи, — все-таки написал мне из формийской усадьбы (это письмо я получил, выйдя из бани), что он сделал все возможное для перевода долга. Он обвиняет Веттиена (он, разумеется, увиливает, как ведающий монетой4179), но, по его словам, все дело на себя взял наш Сестий, тот подлинно честнейший муж и чрезвычайно расположенный ко мне. Но что, спрашиваю я, наконец, может сделать в этом деле Сестий, как не то же, что и любой из нас? Но если будет что-либо сверх ожидания, ты меня известишь. Если же, как я полагаю, дело потерянное, все-таки напишешь, и это не взволнует меня.

6. Я здесь философствую (в самом деле, что другое?), великолепно заканчиваю сочинение о должном4180 и посвящаю его Цицерону. Ведь о чем другом отец напишет сыну? Затем другое. Что еще нужно? От этого пребывания вне дома останется труд. Думают, что Варрон приедет сегодня или завтра; я же тороплюсь в помпейскую усадьбу — не потому, чтобы что-либо было красивее этой местности, но там менее докучливы посетители. Но напиши, прошу, каково обвинение против Миртила (кару, слыхал я, он понес) и достаточно ли ясно, кем он подкуплен4181.