— И вы хотите, чтобы я вам поверила?

— Это уж как вам угодно. — Он задумался и продолжал, как бы говоря сам с собой:

— Это нечто каким-то образом овладело рассудком Вишневски.

— Он пытался убить вас киркой, Штрауд, а вы еще строите теории типа «черт попутал», чтобы его защитить?

— Вишневски просто не может убить человека.

— Но все же пытался — и на глазах у множества свидетелей.

— Значит, в него вселилась какая-то злая сила, что-то овладело его рассудком…

— Что бы это ни было, оно поражает мозг и напрочь его блокирует. Просто ужас.

— Да, для такого человека, как Леонард, например, это означает смерть.

— Кстати, я очень внимательно следила за его состоянием по показаниям приборов, Штрауд. И время от времени отмечала проявление некоторых колебаний и отклонений, похожих на ваш случай.

— Правда? И что они означают?

— Во всяком случае, их можно истолковать как своего рода внутреннюю борьбу, словно доктор Леонард не сдается болезни так же легко, как остальные.

— Так это же Леонард! На вид он, может быть, и не так силен, но что касается его ума и рассудка… Тут уж с ним никому не сравниться.

— Отклонения в электрокардиограмме регистрируются с момента его поступления в больницу. Мы собираемся попробовать суспензию из этого вашего сплава, прямую инъекцию в кровеносную систему… под тщательным наблюдением, конечно. Знаете, из-за этого я чувствую себя механиком каким-то, ремонтирующим робота… Но все наши пациенты… что ж, судя по их состоянию, они ничем не лучше роботов.

— Удалось что-нибудь выяснить из анализа субстанции, что ваши люди собрали с пола у койки Вайцеля?

— Странная комбинация минеральных веществ, щелочей, серы, метана. По результатам анализов крови пациентов мы установили, что все они страдают респираторным алкалозисом…

— Это еще что такое?

— Низкое содержание углекислоты и очень повышенная щелочность крови.

— Щелочи… сера… метан… Слушайте, доктор, но разве возможно, чтобы они обусловливали инфекционный характер заболевания?

— Насколько я знаю, нет.

— И все же Вайцель изрыгнул эту дрянь.

— Мы пытались применить лечение кислотными препаратами, чтобы восстановить баланс между кислотами и щелочами в организме, но оно не помогло. Возможно, в сочетании с металлом…

— Обычные способы лечения не помогут, — убежденно заявил Штрауд. Он поднял термос и налил чашку кофе, жестом предложив и Кендре, но та отказалась. Штрауд наконец тоже сел и принялся с наслаждением прихлебывать горячий ароматный напиток.

— Мы должны испробовать все возможности, — ответила Кендра Клайн.

— Это верно, — кивнул в знак согласия Штрауд. — Вы ведь не первый раз сталкиваетесь с эпидемией?

— Да что вы! Довелось поработать в развивающихся странах, где рахит и полиомиелит остаются ужасной проблемой. В эпидемиологическом центре я недавно.

— Но надолго.

— Я бы не стала так уверенно утверждать. По крайней мере, сейчас.

— А еще что-нибудь необычное обнаружили в той дряни, которой Вайцель в меня плевал?

Доктор Кендра Клайн укоризненно покачала головой.

— Это могли быть судороги, доктор Штрауд, непроизвольное сокращение мышц, но плевать Вайцель был не в состоянии. Ни в вас, ни в кого-либо другого.

— Можно подумать, что я сам подложил эту мерзость, доктор Клайн.

— Уверена, что вы ничего подобного не делали.

— Итак, еще что-нибудь обнаружили?

— Трехокись серы.

— Ничего мне не говорит.

— Дымит на воздухе и бурно реагирует при соприкосновении с водой.

Штрауд сразу вспомнил странный туман, исходивший от их тел, когда они поднялись из котлована на открытый воздух под моросящий дождь. Доктор Клайн тем временем продолжала рассказывать, произнеся какое-то слово, которое он не совсем понял и не был уверен, что сможет повторить. Он не без усилия заставил себя выговорить громоздкий набор звуков:

— А что представляет из себя этот сульфонетилметан?

— Наркотик. Очень сильного действия, особенно в такой концентрации. Одного его достаточно, чтобы превратить человека в зомби.

— Однако анализы крови не установили его присутствия?

— В том-то и дело, что нет… Просто удивительно… если он действительно появился из организма Вайцеля. Тогда остается лишь предположить, что он находился там как гормон, в особом вырабатывающем его органе.

На долгую минуту взгляды их скрестились, но оба не произнесли ни слова.

Кендра наконец отвела глаза и продолжала:

— Мы также обнаружили повышенное содержание янтарной кислоты[19], холина[20] и…

— Договаривайте.

— Мефитис[21], зловонный газ.

— И что это нам дает?

— Крайне мало… За исключением того, что упомянутый газ не должен был бы присутствовать в больничной палате… или в организме пациентов.

— А что такое холин и эта… как там ее… кислота?

— В человеческом организме они входят в сукцинихолин, обычное химическое вещество. Распадается на составные части после смерти.

— Похоже, что вам под микроскоп попала какая-то гадость из могилы, доктор.

— А вы не спешите с выводами. Подобный препарат в тщательно выверенных дозах применяется для расслабления мышечной ткани при хирургических операциях в брюшной полости. Так что его присутствие в больничной палате ничем уж особенным не примечательно.

— Даже при данных конкретных обстоятельствах? Когда его обнаруживают в жидкости, исторгнутой пациентом, предположительно находящимся в коме?

Доктор Клайн опустила глаза.

— Неужели вы рассчитываете, что я и мои коллеги поверим, что здесь мы столкнулись с проявлением какой-то демонической одержимости?

— Да нет, от вас, медиков, такого ждать не приходится. А теперь, если позволите, я пошел.

— Доктор Штрауд! Пожалуйста, скажите мне вот еще что. Вы помните какие-либо ваши ощущения, пока вы находились без сознания?

— Со временем, может быть, и вспомню, но сейчас… Извините. Иногда у меня бывает полная потеря сознания, абсолютное беспамятство, когда я не могу буквально ничего припомнить. Иногда потом приходят какие-то обрывочные воспоминания…

— Больше ничего не можете мне рассказать?

— Очень сожалею.

— А как насчет гипноза? Может быть, согласитесь на один сеанс?

— На один? Вы когда-нибудь слышали, доктор Клайн, чтобы обследование под гипнозом проводилось в один лишь сеанс? — усмехнулся Штрауд. — Все, мне пора. Удивительно, что Натан до сих пор не прислал за мной машину.

Штрауд залпом допил кофе, поднялся и искательным тоном попросил:

— Пожалуйста, сделайте все возможное, чтобы помочь доктору Леонарду.

— Обещаю.

— А вообще от Натана что-нибудь слышно? Мне надо увидеться с доктором Вишневски, и Натан, вероятно, единственный, кто может это организовать.

Кендра устало откинулась па спинку кресла. Штрауд заметил, как что-то неуловимое мелькнуло в ее серых глазах, что-то глубоко потаенное, и на мгновение задумался о прошлом этой женщины, о том, что привело ее сюда, в Нью-Йорк, в такое время. Она в этот момент, видимо, подумала то же самое о нем Наконец Кендра смущенно проговорила:

— Боюсь, комиссар Натан еще не знает, что вы… пришли в себя, доктор Штрауд…

— Как?! Но мы же договорились! — растерялся Штрауд.

— Мой секретарь часами пытался с ним связаться, но…

— Но что?

— Но комиссара просто невозможно поймать и…

— Что и, доктор? У нас был уговор. А вы его нарушили. О, черт! Да вы просто обманом задержали меня здесь, а теперь только ищете отговорки, чтобы вообще не выпускать!

— Неужели вам безразлично, что здесь у нас происходит? Неужели вам не понятно, что это единственный разумный путь найти способ борьбы с болезнью? Мне казалось, что вы человек рассудительный…

— Иногда бывает, доктор, но порой это только мешает.