А на рассвете меня разбудило прикосновение к щеке, такое же лёгкое, как и прежде. Я открыла глаза, но рядом никого не было, лишь смутный огонёк светлячка плясал у самого лица. Спросонья отмахнулась от него, но тот кружился так назойливо, словно упрашивая следовать за ним. "Да ведь это она прислала его", — догадалась я. Но привели меня почему-то к вам…

— Ещё бы, ведь это мой питомец, — иронично заметил я. — Хорошо бы увидеть вашу самозванку, присваивающую чужих светлячков!

— Она не присваивала! — Коюки с горячностью бросилась на защиту незнакомки. — Это я обозналась!

— А может, — подал голос юмеми, по обыкновению внимавший рассказу с интересом, лишь казавшимся отстранённым, — она вас направила, куда следовало? Как, говорите, выглядела ваша утешительница?

— Величественно, — подумав, сообщила Коюки. — Ростом не слишком высокая, но осанка императрицы! И ведь молодая, немногим старше меня. Я не сразу обратила внимание, от неё веяло такой зрелостью…

А девочка неглупа, наблюдательна и, похоже, говорит правду. Лазутчица едва бы призналась, что следовала за летучим огоньком — у неё нашлось бы объяснение поближе к земле. Да и бывают ли женщины-соглядатаи? Хотя, почему бы и нет? Всё-таки что-то меня в этом рассказе настораживает, только не пойму, что именно.

— Кажется, наш отдых затянулся, — я со стоном привстал на колено, опираясь о плечо Ю, который не торопился покидать тёплое общество Коюки. — Подъём?

— Вы… идите, я догоню.

— А в чём дело?

Юмеми столь красноречиво на меня посмотрел, что я мгновенно осознал свою оплошность. Да уж, тяжело найти укромное местечко, когда на берегу — песок да галька, и ни кустика, ни травинки. Кстати, почему бы самому не воспользоваться оказией?

— Коюки-химэ, я тоже, пожалуй, отстану. Только не оглядывайтесь!

— Э… хорошо.

Послушная девочка!

Позволив ей удалиться на порядочное расстояние, я с любопытством осведомился у Ю, какого тот мнения о нежданной попутчице.

— Я стараюсь не определяться с мнением о человеке второпях, — уклончиво заметил тот.

— А до вечера определишься?

— Не уверен. Позволь узнать, к чему такая спешка?

— Да так, не хотелось бы проснуться с перерезанным горлом.

— Кай, вынужден тебя расстроить: с перерезанным горлом не просыпаются. Да и думаешь ты не о том.

— А о чём надо? Хотя ты прав. Едва ли она знакома с Кагурой.

— Бесспорно, — решил всё-таки высказаться этот хитрец, — её рассказ не лишён доли вымысла. Но полагаю, это не представляет угрозы… по крайней мере, сейчас. А вообще интересная девочка, очень.

— Успокоил… — пробормотал я. — Ладно, идём, а то наше уединение становится подозрительным.

Крошечная серая фигурка, теряющаяся среди прибрежной мозаики камней — песка в гэта попадало всё меньше, зато галька делалась крупнее и острее — выглядела такой беззащитной и одинокой… Ю, убедивший меня в своём прекрасном самочувствии, вызвался переносить Фуурина, с условием, что при первом же признаке слабости немедленно вернёт ношу.

К вечеру я выбился из сил настолько, что дозволял Ю больше усилий, нежели предполагал. Переходы делались всё короче, остановки — длиннее. Разговоры не вели, берегли дыхание. До леса теперь можно было добраться разве что на крыльях. Мы прозевали отрезок пути, на котором каменистые холмы, давно уже следовавшие за нами по левую руку, переросли в настоящие скалы, отделяемые от моря узкой полоской пляжа. Следовало повернуть и забраться наверх, но все так устали, что пустили это на самотёк. Авось, где-нибудь да вскарабкаемся, завтра. Должно быть, наверху ветер ещё злее, чем здесь, под прикрытием стены из песчаника…

Наконец, нам встретился крохотный ручеёк пресной воды. Мы сочли это знаком судьбы и пристроились под уступом, на куче деревянного мусора, разбитого волнами чуть ли не до волокон и спрессованного, словно бумага в картоне. Благодаря естественному навесу наши «татами» оказались лишь слегка влажноватыми. Упасть и умереть… Костерок бы… Жарить нечего, так хоть погреться! Боги, сколько же я не ел? Дня два… нет! С Острова Забвения! Ох, зря вспомнил. В желудке невоспитанно заурчало.

— Кото-сама, — робко спросила девочка, стоило мне улечься на своём кусочке ложа и сделать вид, что не имею к звукам отношения. — Я видела у самого берега водоросли, их прибоем столько нанесло… Может, они съедобные?

— А если нет? — снова сел я. — Ю, ты разбираешься в водорослях?

— Это же нори, морская капуста, — спокойно ответил тот. — Она по всему побережью валяется. Не думал, что вы настолько…

— Конечно, настолько!!! — хором вскричали мы с Коюки, и наперегонки — куда только усталость делась — бросились к линии прибоя.

В нори можно было зарыться по уши… Прополоскав количество, которого бы хватило, чтобы накормить досыта весь императорский двор, мы выловили из скользкой груды пару креветок и маленького краба и торжествующе выгрузили добычу на куртку возмущённому Ю.

— Она же мокрая!

— Зато вкусная! Наверно… Не важно!

— Я о куртке… А с ними что делать собираетесь? — он подцепил палочкой недовольного таким обращением краба.

— Поделим и съедим! — гордо ответствовал я. — Надо ещё наловить… Пойдёмте, госпожа Коюки? Пока не совсем стемнело.

— Нелюди… — донеслось нам вслед. Кто бы говорил!

Скоро мы с девочкой стали чувствовать себя заправскими рыбаками. Точнее, рыбаками без лодки и сетей. Зато под толщей мокрых водорослей сыскалось столько всяких лакомств! Устриц я даже узнал, благодаря игре в ракушки, столь любимой при дворе. Полчище креветок и два небольших краба — все они перекочевали в подол Коюки.

— Видите, на побережье не пропадёшь! — повторял я, и та согласно кивала, пританцовывая на месте и то и дело указывая на дары моря, норовящие уползти и спрятаться.

— И откуда здесь столько всякой живности?! — изумлялась помощница всякий раз, как я отбрасывал верхний подсохший слой. — И водорослей целый вал! Словно цунами прошла!

Поначалу я слегка обомлел от этого заявления, но виду не подал. Надо обсудить с Ю. Выходит, волна и впрямь миновала лес, совершенно незаметно.

Когда охотничий азарт слегка ослаб при виде отвисшего подола с копошащимся содержимым, мы пустились в обратный путь. Далеко же убрели! Стемнело окончательно, и белёсый дымок выписывал начертания по звёздному небу. Вот так Ю, ну и умница!

— Как ты это сделал? — спросил я друга, усердно подкладывающего самые мелкие щепочки крошечным, но прожорливым язычкам пламени.

— Сначала высушил немного топлива, — пояснил тот. — На себе. Затем трением развёл огонь. Способ надёжный, но ужасно утомительный. Фуурин улетел поразмять крылышки, так что можешь не вертеть головой, Кай.

— Улетел?! В таком состоянии? — ахнул я. — Ну вот, а мы рассчитывали на полный состав…

— Пускай, прогулка ему не повредит. Я решил отослать его до того, как костёр наберёт силу. В совином облике они быстрей исцеляются.

— Ты предупредил, что она теперь с нами? — обеспокоенно шепнул я юмеми, пока Коюки разбирала трофеи. Как бы не набросился впопыхах!

— Он обещал не причинять ей вреда, — успокоил меня ки-рин. — А это что?

— Устрицы! Их-то как раз сырыми едят.

— Варварство какое… Ладно, я отказываюсь от них в вашу пользу. И от… этого тоже!

— Одну травку щипать будешь? — подначил я друга. — Ладно тебе, на всех хватит! Сейчас насадим кое-кого на прутики…

— Очистить сначала надо этих… кое-кого! Панцирь прижарится — не отдерёте. А крабов потом запечём на углях.

Коюки, сунувшая было первую пробу в огонь, прилежно исправила положение. Да, с костром обращаться не умеет, в отличие от Мэй. Пока Ю руководил приготовлением ужина (Да не в самое пламя пихайте! Над углями, над углями держать надо! И водой смачивать не забывайте, а то пригорят), я присматривался к девушке. Определённо, работой не брезгует, послушна и почтительна, но нет-нет — стрельнет глазами. С норовом, который тщательно скрывает. У таких тихонь, как говорится, по безлунным ночам рога отрастают. Кстати, ночь и впрямь безлунная, так что заодно и проверим… А руки, хотя и в царапинах да свежих мозолях — кстати, откуда у барышни, отправленной к жениху, свежие мозоли? — тонкие, с длинными изящными пальцами. Благородная девица, с рождения и до недавнего времени только чай заваривавшая. По торжественным случаям.