— Потураев, разумный ты мой, а тебе не кажется, что с такими разговорами ты обращаешься не по адресу? Я нынче дама замужняя, могу ведь и оскорбиться.

Глаза Потураева, казалось, откровенно смеялись:

— Эх, Викуля, если б ты могла оскорбиться, разве б я к тебе приставал? А раз пристаю, стало быть, еще живу, еще надеюсь.

— Не на то надеешься, — парировала Виктория. — Вернее, не на ту. У тебя, Андрюшик, между прочим, супруга имеется, своя, родная, вот к ней и приставай с грязными намеками про мамонтов.

Извечное, казалось бы, лукавство в глазах Андрея враз потухло, ответил с тяжким вздохом:

— Ой, не надо, не напоминай о мамонтах…

— Вообще-то это ты о них постоянно вспоминаешь, а никак не я. Не переводи с больной головы на здоровую.

Потураев помолчал мгновение, потом подтвердил:

— И не говори. Откуда ей, здоровой, взяться, когда она сплошными проблемами забита. Вляпался я, Вика, по самое некуда с этой женитьбой. А самое обидное знаешь что? Никто ведь не заставлял, даже не намекал никто: ни сама Любка, ни родители, ни тем более дядя Жора. Ну ладно, было бы мне, дураку, лет двадцать, так хоть не обидно было бы. В двадцать лет ошибаться не стыдно и признавать ошибки тоже не стыдно. Так ведь мне-то, дураку, двадцать девять! Или нет, какие двадцать девять? Я ж уже глубокий старик, мне ж через два месяца тридцатник стукнет! Кстати, ты не забыла? Тридцать лет. А выходит, страдаю то ли врожденным слабоумием, то ли старческим маразмом.

Виктории было лестно слушать такие его откровения. Может, это было не очень-то хорошо, если рассматривать это чувство с позиций дружбы, но дружба дружбой, а Вика ведь даже в дружбе оставалась женщиной. И именно как женщина сейчас торжествовала: что ж, пусть она потерпела фиаско в борьбе за Потураева, пусть он достался другой, но он всю жизнь будет сожалеть, что остановил выбор не на Вике, а на той, другой, и всю жизнь будет мучиться со своей Любашей. Так ему и надо, чурбану бесчувственному! Раз подпортил ей жизнь, пусть теперь и сам мучается! А Бог — он все видит. Видимо, не такой уж знатный подарок Андрюшенька Потураев, раз у нее с ним ничего не получилось, зато за все ее многолетние страдания Бог послал ей самый настоящий подарок — Валерочку Чернышева, мужа и отца их трехмесячного сынишки. И Валерку ведь даже сравнивать с Потураевым нельзя: весь из себя такой хороший, такой положительный, он так любит ее… Вот только сердце почему-то радоваться отказывалось: может, Чернышев и в самом деле подарок с небес, награда за ее страдания от подлости Потураева, да только она-то была бы искренне рада и признательна небесам за куда меньший по ценности подарок в виде подлеца Потураева.

Все эти мысли мгновенно пронеслись в голове, тысячу раз обдуманные, как бы на втором плане или вроде отдельно от самой Вики, а она по-прежнему продолжала разговор с Потураевым:

— Я не понимаю, Андрюша, чего ты мучаешься? Ну неудачно женился — подумаешь! С кем не бывает? Ты один, что ли? Любой нормальный человек уже давным-давно бы на твоем месте с ней развелся, и никаких проблем!

Про себя же привычно добавила: 'И женился бы на мне! Вот тогда и справедливость бы восторжествовала, и тебе тоже было бы хорошо. Ты ведь только вспомни, как замечательно нам было вместе, ведь ты же любишь меня, дурачок, только все почему-то боишься в этом признаться!' И почему-то наличие замечательного мужа совершенно не мешало ей ответить согласием на утопическое предложение руки и сердца от Потураева.

Андрей усмехнулся:

— Ха, если бы все было так просто. Ты же прекрасно знаешь, что я не могу с ней развестись. Сам себя загнал в угол. Развестись с ней — значит развести моих родителей с ее стариками, значит, предать их всех, я имею в виду родителей. Если бы только она не была дочерью Литовченко! Насколько все тогда было бы проще! И я бы уже и в самом деле давным-давно развелся. А так… А так мне остается только ждать, когда она сама попросит развода. Я уж и так стараюсь, дома бываю крайне редко, мы ведь с нею даже практически не общаемся: так, перекинемся парой слов за завтраком, да и то не каждый день, а только тогда, когда у нее есть первая пара, а иначе я могу ее видеть только спящей.

Представив себе подобные супружеские отношения, Виктория содрогнулась.

— И что, никаких исключений? Ну там праздников семейных, совместных походов в ресторан, в театр?..

— Какой театр? — протянул Потураев. — Ты что, чтобы я — да сознательно позволил затащить себя в ее компанию? Ну семейные праздники — это да, это конечно. Увы, от этой повинности никуда не денешься, ну да сколько таких праздников за год наберется? Шиш да маленько. Приятного мало, но терпимо. Да и я там в основном общаюсь с другими людьми, а не с ней.

Виктория удивленно взглянула на него:

— Андрюша, я тебя не понимаю. Откуда такая неприязнь, откуда ненависть? Она ведь очень красивая женщина. И насколько я понимаю, ты с раннего детства хотел на ней жениться. Теперь ты имеешь то, о чем мечтал, ты добился цели. Тогда в чем же дело? Чем она так плоха?!

Потураев вздохнул, помолчал немножко. Еще раз вздохнул, ответил разочарованно:

— Я и сам не знаю. Просто я не могу воспринимать ее как женщину. Вот ведь и сам до свадьбы считал ее красавицей и весьма аппетитной бабенкой, а потом… Знаешь, меня отрезвила наша новобрачная ночь. Почему-то в постели я увидел не привычную красавицу Любу, а болотную кикимору, даже болотный запах почувствовал совершенно отчетливо. Я не могу тебе этого объяснить. Может, слишком пьян был, может, еще что-нибудь. Да только у меня в тот момент все обрезало, понимаешь? И теперь я далеко не уверен в ее красоте. Может, кто-то ее так и воспринимает, а я ее всегда представляю болотной кикиморой. Единственное чувство, которое я к ней испытываю, — это отвращение…

— Ну ни фига себе! Потураев, а ты к доктору не обращался?

— К сексопатологу? Пока нет, но я уже давно об этом подумываю.

Виктория хмыкнула:

— Вообще-то я имела в виду психиатра. А что, уже назрела необходимость посетить сексопатолога? Андрюша, ты меня удивляешь…

Потураев скукожился под ее проницательным глазом. Разговор был ему крайне неприятен, особенно вот этот его поворот, вот эта весьма тонкая тема. И, задай такой вопрос кто-нибудь другой, даже Володька Клименторович, он бы послал его куда подальше, да и дело с концом. Но перед ним ведь сидела Вика, которая не понаслышке знала о его сексуальных способностях, которой он ни разу не дал повода усомниться в своей мужской силе. К тому же Андрей всю жизнь, вернее, все последние годы испытывал к ней лишь дружеские чувства, не имеющие ничего общего с любовью, а потому и не вспылил. Справедливо рассудил: если он не расскажет этого Вике, не сможет рассказать никому, даже сексопатологу. Вика — друг, близкий, ближе просто не бывает, к тому же она женщина, и кто знает, может, именно женский взгляд на проблему поможет ее, эту проблему, решить?

— Я, Вика, сам себя удивляю. Ты ж меня знаешь как облупленного. Страдал ли я когда-нибудь половой слабостью? Был ли склонен к воздержанию? Уж ты-то знаешь, что меня проще обвинить в невоздержанности и склонности к излишествам. Так вот, моя дорогая, все это, увы, в далеком прошлом… Нынче я ощущаю себя едва ли не импотентом. Нет, я, конечно, занимаюсь с ней э-э-э, ну ты понимаешь. Да только я сам себе стал противен. Прежде всего, глядя на нее, мне ничего не хочется. Я буквально через силу заставляю себя это делать, но через силу разве может выйти что-то путное? Короче, если я к ней испытываю одно сплошное отвращение, то она, я уверен, при всем желании не может испытывать ко мне ничего иного, кроме презрения…

— Ох, ну ни фига себе! — выдохнула Виктория. — Потураев?!..

Андрей невесело улыбнулся:

— Ага, вот видишь, мне таки удалось тебя удивить. Только, Викуля, не думай, что я преувеличиваю.

Вика пытливо взглянула в его глаза:

— Так это не шутка? Андрюша, это серьезно?

— Викуля, ты меня умиляешь. Ну сама подумай — разве нормальный мужчина может шутить на эту тему?