Туринская Татьяна

На восходе луны

— Ну и добрый вечер!

Маринино сердце заколотилось часто-часто, а потом вдруг замерло. Пальцы свело судорогой, и казалось, телефонная трубка теперь навсегда останется в ее руке. Язык не повиновался.

— Алло! Ну же добрый вечер! — возмутилась трубка.

Голос был требователен, нагл и даже чуточку возмущен. О да, он всегда так говорил, он всегда здоровался именно так, уверенный в том, что его звонку непременно обрадуются. Более того, в его голосе всегда сквозила легкая снисходительность, словно одним только фактом звонка он оказывал ей немыслимую услугу.

— Алло, — не унималась трубка. — Я не понял, со мной будут говорить или никого нет дома?!

— Возможен еще один вариант, — ожила наконец Марина. — Дома кто-то есть, но с вами упорно не желают говорить.

— Ладно, перестань, — отозвался собеседник. Голос его смягчился, удовлетворенный тем, что ему наконец ответили. Ну а что не выказали радость — что ж, это в принципе бывает. — Позвонил же, как и обещал.

— И правда, — саркастически произнесла Марина. — Ведь позвонил же! Подумаешь, через каких-то шесть лет, но ведь все-таки позвонил!

— Ой, ну ладно, чего ты придираешься! Ну занят был, ты же знаешь, я человек занятой.

— Вот и иди занимайся делами, — сухо заметила Марина. — А у меня свои дела имеются, свои планы. И для тебя в них место не предусмотрено. Всего хорошего.

Трубка легла на рычаг телефона, а Марина никак не могла успокоиться. Привалилась к стене, сердце стучало так, что казалось, грудь не удержит его внутри и оно вот-вот пойдет на взлет. Ноги почему-то дрожали от слабости, а к глазам немедленно подобрались предательские слезы. Нет, нельзя плакать, нельзя! Она тысячу раз обещала себе забыть его. Ну почему, почему стоит ей только действительно максимально приблизиться к полному забвению, как он тут же непременно объявляется?!

Телефон вновь запиликал. Марина пыталась игнорировать его назойливую мелодию, а он все звонил и звонил.

— Маринка, ты где? Возьми же наконец трубку, ты же знаешь, мне тяжело вставать, — донесся недовольный материн голос из спальни.

Подождав еще несколько невыносимо долгих секунд, Марина все-таки ответила на звонок.

— Ты же знаешь, как я ненавижу, когда ты бросаешь трубку! Что за нахальство? Ты где воспитывалась?!

— Что надо? — нарочно грубо спросила Марина. — Если бросила трубку, — значит, не имею ни малейшего желания с тобой говорить. И нечего трезвонить. Гуляй, Вася.

И трубка вновь легла на свое место. В душе творилось непонятно что. С одной стороны, сердце категорически отказывалось успокаиваться и по-прежнему рвалось в полет. С другой — где-то в желудке рождался гнев, отравляя весь организм ядом ненависти. Да кто он такой, да что он о себе возомнил?! Он что же, думал, вот так просто позвонит, скажет пару слов, и она в очередной раз сломя голову бросится в его объятия?! Ну нет, не дождешься, голубчик! Слишком многое изменилось с тех пор, а главное — изменилась сама Марина. К сожалению, шесть лет не миновали бесследно.

Проклятый телефон снова зазвонил. Хотелось треснуть его об пол, но рядом вопросительно заглядывали серые глазки-озерца. И от них, от этих сдержанно-любопытных глаз, хотелось спрятаться, убежать, только бы они, эти глазоньки, ничего не спросили, не задали тот самый страшный вопрос, которого Марина ждала ежедневно на протяжении пяти лет.

Когда телефон пропиликал уже раз семь, когда мать в очередной раз пригрозила подняться с постели, Аришка таки не выдержала:

— Мам, а почему ты трубку не берешь? Там что, плохой дядя?

Господи, ну почему она такая разумная? Кто ей говорил про плохого дядю? Почему она смотрит на мать, словно просвечивая душу рентгеновскими лучами?! О нет, Марина может выдержать все, что угодно, только не этот взгляд, требующий немедленного ответа.

— Алло! Что тебе еще непонятно? Каким языком тебе еще сказать, что твоим звонкам здесь не рады?! Что еще ты хочешь от меня услышать?!

Его голос, поначалу требовательный и нахальный, вдруг изменился, превратившись в просительно-ожидающий:

— Мариша, я все понимаю — я дрянь, я мерзавец, я последняя сволочь, раз тебе так хочется. Но мне нужна твоя помощь. Очень нужна.

Марина опешила. Что это с ним? Он никогда не позволял себе такой тон с кем бы то ни было. Больше того, он никогда и никому не позволял говорить с собой так, как сейчас говорила Марина. И вместо того чтобы отчитать ее, то пренебрежение с каким она посмела отвечать ему, он просит ее о помощи? О, как все непостоянно в этом мире, если уж он, наглый и самоуверенный до противного, вдруг просит о чем-то ее, простую смертную, недостойную его драгоценного внимания!

— Твои проблемы. Все эти годы тебя совершенно не волновало, нужна ли мне твоя помощь. Возвращайся туда, где пропадал шесть лет. Здесь тебе больше ничего не светит. Прощай, дружок.

— Марина, подожди, не клади трубку. Мне действительно нужна твоя помощь. Со мной случилось несчастье…

Глава 1

Марина проклинала тот день. Проклинала и боготворила. Ведь, несмотря на тысячу несчастий, этот день подарил ей и радость. Радость была одна, зато она затмевала собою весь негатив, вытекающий из того проклятого дня.

Был дождь. Не ливень, не тайфун, не гроза — обычный дождь, мелковатый и противный, каждою капелькой своею отравляющий настроение, проникающий в душу. В такой день лучше всего сидеть дома и, укутавшись в плед, с упоением читать романы Драйзера или новеллы Цвейга. Марина так и просидела бы целый день за этим захватывающим занятием, она вообще была домоседкой, да, как на грех, принес черт Лариску Бутакову. Лариска жила в соседнем доме, и до восьмого класса девочки учились в одном классе, даже сидели за одной партой. После восьмого родители перевели Лариску в экономический лицей, Марина же осталась в родной до оскомины школе.

Однако дружба на этом не прекратилась. Странная это была дружба. Девочки, казалось, совершенно не подходили друг другу по характерам. Марина — спокойная, рассудительная, предпочитающая всем на свете приключениям хорошую книгу. Лариска — чистый сорванец. Когда она была еще совсем маленькая, ее родители постоянно утверждали, что она должна была родиться мальчишкой, и даже одевали ее только в брючки да джинсики, стригли всегда коротко, как положено мальчикам. А когда Ларочка пошла в первый класс, неожиданно для самих себя обнаружили, как хороша их девочка в белом фартучке, с огромным бантом, державшимся скорее не на волосах, а на заколке, ведь волосики-то были совсем коротенькие. Только первого сентября и увидели, какие восхитительно большие глаза у дочери, какие симпатичные губки. И брюки да джинсы стали для Ларисы табу. Теперь она носила исключительно платья и юбки, вместо удобных кроссовок пришлось привыкать к красивым, но ужасно тесным туфлям. Внешне девочка преобразилась очень сильно, да натура-то так и осталась сорванцовская, мальчишечья.

Позже, где-то в районе седьмого-восьмого класса, в самый разгар переходного возраста, Лариса стала чуточку сдержанней, как будто вдруг вспомнила о своей женской природе. Движения и речь ее стали немного более плавными, но характер так и остался неугомонным.

Вот и в этот дождливый день Лариса, по обыкновению, прибежала к Маринке и, преодолевая леность и нежелание подруги выходить под дождь, почти силой вытащила ее в кино. Да еще и не в ближнюю к дому "Ракету", а, словно издеваясь над ленивой Маринкой, в самый что ни на есть почти центральный "Космос", как будто фильм "Подарок с небес" с полным ощущением причастности можно было посмотреть только там.

Фильм закончился. Девчонки двинулись к выходу из зала. Дождь и не думал прекращаться, превратив июньский день в середину октября, выходить на улицу ужасно не хотелось. Однако на душе уже не было так мерзко — фильм разбередил девичьи души, существенно разбавив фантастику сантиментами. В дверях толкался народ. Оставалось только удивляться, откуда столько людей набралось на дневном сеансе в будний непогожий день. Зрители с задних рядов напирали, передние же не спешили выходить под открытое небо, возились с зонтиками. И когда девчонки уже почти оказались на улице, в спину Лариски кто-то больно ткнул длинной пикой зонта.