Как же мне это не понравилось! А Юра – хоть бы хны! Ни малейшего беспокойства. В предвкушении нового приключения он с удовольствием и без всякого приглашения сам открыл дверь и полез в подъехавший милицейский УАЗик. Меня даже зло взяло.

– Мусор поджигали, – объявил постовой наше преступление.

В машине Юра устроился поудобней и заухмылялся. Это уже было слишком! Он будто радовался, что так получилось. Но не до такой же степени он пьян?! Я разозлился не на шутку. Представить только! Люди с высшим образованием: у одного двое детей, серьезная работа в закрытом институте, другой – член Партии, читает лекции коммунистам и шефствует над пьяницами, – темной ночью в пьяном виде бродили по Москве и поджигали мусор, за что и были арестованы! Как я своим подшефным в глаза смотреть буду!? Они после этого совсем сопьются! На мне же ответственность! И за пьяниц, и за количество железобетона, и за создание материальной базы и за коммунистов, которые хотят во что бы то ни стало разобраться, от кого произошел человек!

Но делать нечего, злой как черт я полез за Юрой, тем более милиционеры начали поторапливать. Только сел, засвиристела рация. Главный о чем-то с кем-то переговорил и, очевидно, получив известие о более серьезном нарушении порядка, обернулся.

– Ладно, вылезайте! – сказал. – Повезло вам.

Я вылетел как пробка, но совершенно трезвый. Юра вылезал медленно и неохотно. Физиономия – будто ему праздник испортили. Да еще и бубнил недовольным голосом что-то вроде – вот, мол, наша милиция – даже забрать как следует не может!

До дома добрались уже без приключений, попили зверобою и улеглись.

Утром просыпаюсь – мысль! Одна, но настырная.

– Юр, – спрашиваю, – когда у тебя день рождения?

Для раннего утра, да на дурную голову вопрос, может, и не простой. Юра честно попытался вспомнить, но ответил приблизительно:

– Ну... это... Осенью. А что?

Меня снова зло взяло.

– Какого же ты хрена тогда свечи задувал?!

Он почесал затылок, вспоминая.

– Да это я просто... Посмотреть, как они отреагируют.

– Зачем?

– Ну-у, интересно же.

– И как они отреагировали?

– А ты что, не помнишь?

– Нет.

Юра наморщил лоб, подумал, вздохнул.

– У меня этот момент тоже как-то выпал из памяти.

Шел я по утреннему – Христос Воскресе! – городу и недоумевал. Ну как так можно?! На полном серьезе, с неподдельным воодушевлением говорить о христианстве, восхищаться духовными подвигами исихастов, с нравоучительным видом рассказывать о православных подвижниках – и с пьяной мордой в храм Божий?! Да еще и свечи задувать! Ну, ладно, я – в церковь не хожу, креститься не умею, а потом, я еще и коммунист, и немного даос. И дул не так сильно. Ну, а он-то?!

Не понимаю!

Эти странные встречи...

Он вышел неожиданно из-за угла торгового центра. В серой неброской, но модной то ли куртке, то ли плаще. Пространства для маневра не было. Я настороженно поздоровался. Он сдержанно кивнул в ответ.

– С работы? – спросил, демонстративно посмотрев на часы.

– Из булочной, – я взглядом указал на пакет с четвертинкой Бородинского и куском вареной колбасы. – Потом в магазин зашел.

– Сегодня разве не работаете?

– В ночь.

– Весь завод так?

– Да. У нас три смены.

– И во сколько ночная смена начинается?

– В двенадцать.

– А заканчивается?

– Пол-восьмого.

– И так всю неделю?

– Да.

– А потом? Какой у вас график?

– Неделя в ночь, неделя – вечер, неделя с утра.

– Чем в свободное время занимаетесь?

– Да так, ничего особенного. В кино хожу. На выставки иногда.

Я покорно стою перед ним и добросовестно отвечаю на вопросы о работе, опуская железный занавес, за которым часы моего, если это можно назвать, досуга. Нехватало еще, чтобы к Юре прицепились или к Лешке. И в то же время надо дать им понять, что я ничего не скрываю и скрывать не собираюсь, что я чист и прозрачен, как стекло перед Пасхой в окне у хорошей хозяйки, и очень их боюсь. Так сильно, что не буду расклеивать антиправительственные листовки на стенах домов, не буду выходить с протестным плакатом, не буду распространять антисоветскую литературу и вообще не буду делать ничего, что касается неусыпных забот их конторы.

Ни о чем не беспокойтесь, «дорогие товарищи», человек я для вас совершенно ненужный. Более того, можете поставить себе галку – после нашей с вами профилактической беседы я изо всех сил стараюсь вести себя как добропорядочный гражданин, вовремя преодолевший собственные заблуждения и растленное влияние Запада. Вы, действительно, меня подкорректировали. И в своих отчетах можете смело записать – «перевоспитан». Со своей стороны искренне желаю вам получить за меня премию.

Он корректно кивает, завершая беседу, и мы расходимся, каждый в свою сторону. А я лихорадочно соображаю, случайна эта встреча или нет. За последнее время я ничего такого по их ведомству не натворил. Скорее всего он просто обедал в кафе. И вид у него такой – послеобеденный. Случайность? Или все-таки что-то ляпнул нечаянно, а кто-то опять настучал? Наверное, все-таки случайность. Мы оба обедаем в торговом центре, только я в столовой, а он в кафе. Но я еще и на работу хожу этой дорогой. Спонтанная профилактика все же лучше, чем являться по повестке. И все равно, не нравятся мне эти встречи.

Но снова мы встретились у торгового центра. И снова он подробно спрашивал – уточнял график моей работы и свободного времени. В кино хожу, снова отвечал я. Два года уже там не был.

– А как с квартирой? – вдруг он спросил. – Не получили еще?

– Нет.

– Обещают?

Мне уже давно никто ничего не обещает. На родном комбинате начальство вовсю торгует жильем, но таких денег у меня нет. Однако потихоньку надеюсь заработать. Коплю на взятку. Но это не его дело.

– Да, – киваю, – обещают.

– И какие перспективы?

– Трудно сказать.

– Может вам лучше уехать? Под Можайском свиноферма есть. Прогрессивное производство. Люди требуются. Общежитие дают.

– Меня там никто не ждет, – отвечаю сдержанно.

«Какое твое собачье дело, гаденыш! – кипит мой разум возмущенный. – Вы мне еще будете жизнь планировать, захребетники! Вы, гады, живете в квартирах, которые я строю. Хотите, что бы я еще и кормил вас!»

Но волю чувствам давать нельзя. Я вне закона. Уже который год. Живу не там, где прописан, а прописан там, где меня вообще никто никогда не видел. С их подачи и у милиции найдутся ко мне вопросы.

Затянувшееся межсезонье. Будто все времена года свалялись в грязновато-серое, вязкое месиво, в котором трудно двигаться, знобит и в тело проникает гнилая промозглость. Нескончаемое безвременье – слипшиеся зимо-лето-осени. И ни одной весны! И никакого кино! И руки опускаются от усталости и безнадеги. Все пути перекрыты и воздуха не хватает! Как в той лодке, под страшными километрами черной воды и арктических льдов – «We all live in a devilish submarine»! И выхода нет.

Нет и выбора.

Но не смотря ни на что, идет отчаянный поиск нездешнего света в темно-буром пространстве. Мы даже не листья, мы водоросли, которые пытаются выработать хлорофилл, чтобы жизнь не засохла! Каждый случайный фотон как подарок судьбы. Трудно ему пробиться в глубины безмолвия. Столько лет в этом красном кровавом, что давно уже побурело, потемнело и не пропускает живого света!

Поиск продолжается в условиях плохой видимости и повышенного давления.

Словно в волшебной сказке прозвучал властный голос: «Поди туда, не знаю, куда! Принеси то, не знаю, что!»

Двигаю контроллеры крана, или цепляю-отцепляю тяжелые блоки, читаю лекции коммунистам или перевоспитываю пьяниц, обсуждаю свои или чужие творения на лито, поиск продолжается. И слава богу, я не один. Словно локаторы в поисках внеземных цивилизаций мы пытаемся ощутить и зафиксировать никому неведомые импульсы Вселенной и передать их во времени и пространстве, даже не пытаясь узнать, кому и зачем. Закон Природы! И никакие старые придурки со всеми своими холуями не смогут этого остановить! Редкие глотки воздуха – наши семинары и книги, которых нет ни в магазинах, ни в библиотеках, но которые в рукописях, многократно сожженных и запрещенных, ходят в нашей подводной среде.