Объединяющим все звенья оказался композитор. Музыка Бориса Чайковского связала между собой самые разнообразные жанры в единый сплав музыкальной комедии, а точнее, в жанр, близкий к жанру «мюзикл» — распространенному жанру в мировом кинематографе. Но это не чистый «мюзикл», каким мы привыкли его видеть. Наш «Айболит-66» — это кинопредставление об Айболите и Бармалее с танцами и песнями, выстрелами и музыкой, для детей и для взрослых.

Да. Для детей и для взрослых. И тут мы не видим никакого противоречия. Считается, что это — вопрос спорный, и я заранее боюсь своих грозных оппонентов. Честно говоря, считается, если автор объявил свое произведение адресованным и детям и взрослым, то на самом деле он под видом произведения для детей протаскивает произведение для взрослых. Обвинение серьезное, и я заранее хочу спрятаться за какую-нибудь широкую спину... ну, скажем, за спину Виссариона Белинского, высказавшего мысль о том, что хорошо и полезно только то сочинение для детей, которое может занимать взрослых людей и нравиться им не как детское сочинение, а как литературное произведение, написанное для всех.

Сказка в кинематографе всегда интересна технической стороной съемок. Знаменитые сказочники нашего кинематографа А. А. Роу и А. Л. Птушко не раз поражали невероятными кинематографическими чудесами весь мир. Но их путь для нашей сказки был закрыт.

Мы не уповали на комбинированные съемки. Напротив, если бы мы вообще могли, то мы бы и вовсе обошлись без них. Нам было ясно, что все чудеса сказки должны быть заключены в самих решениях сцен, в самом актере, и потому все возможное будет по-настоящему.

Мы бродили по настоящим зловонным болотам со змеями и отвратительными пиявками, чуть не настоящие скалы валились нам на голову, мы живьем падали с вышек нашего корабля, и наши циркачи-обезьянки крутили настоящие двойные сальто среди настоящих сухумских пальм.

Однако и у нас были свои технические приемы. И они в свою очередь были направлены на основную задачу фильма — найти современный свободный кинематографический язык.

В нашем фильме впервые в истории игрового кинематографа были применены приемы вариоэкрана, или, точнее, вариокадра.

Эта идея не нова. Еще в 1930 году замечательный советский режиссер и теоретик кино Сергей Эйзенштейн выдвинул идею «динамического квадрата». Тогда только был еще изобретен широкий экран, он был еще только экспериментом, и Сергей Эйзенштейн предлагал создать систему динамически изменяющегося кадра. Изменяющегося для того, чтобы кинематографист, подобно художникам и живописцам всего мира, мог бы вписывать кинематографическую композицию, так сказать, в любой «подрамник».

Классическая горизонтальная композиция, японская вертикальная — все многообразие композиций и их монтажное столкновение должно стать на службу кинематографу.

Эти идеи интересуют кинематографистов всех стран. В 1956 году англичанин Олви-младший совместно с британским киноинститутом разработал свою систему вариоэкрана и снял небольшой экспериментальный фильм «Дверь в стене». Были сделаны и другие попытки. Однако пока что эти попытки не нашли своего применения.

В нашем НИКФИ тоже ведутся серьезные фундаментальные работы в этом направлении, но они пока еще не завершены. Мы же не могли ждать. И решили своими силами хотя бы частично воплотить эту идею в нашем фильме. И это было для нас необходимым.

Дело в том, что, разрабатывая эпизоды рождения сказки, мы искали путь эффектного превращения нашего кинопавильона в реальность: в реальное море, реальное путешествие. Мы нарочно как бы сдавались перед кинематографом, во всеуслышание признаваясь, что условный язык театра нас ограничивает: «Обезьяны больны по-настоящему, поэтому и море и корабль должны быть настоящими!» Мы это делали не только в порядке полемики, зная, что, выйдя на реальный фон, мы сможем себе позволить еще более острый условный язык, мы хотели чуда. Но чуда простого, понятного. Мы решили действовать вначале на «нормальном» экране или на экране, похожем на «широкий экран», и вдруг неожиданно перейти на весь широкий формат.

И множество других задач заставляло нас пойти на освоение этого интересного нового кинематографического приема. Мы хотели, чтобы герои или же отдельные предметы могли бы выйти за экран, как бы приближаясь к зрителю и создавая эффект мнимой стереоскопии. Мы хотели, чтобы исчезновение кинопавильона не уничтожило условный ход фильма, и решили, что сам экран и его изменения в нашем фильме помогут поискам языка кинематографических чудес.

На одном из первых просмотров на вопрос разбойника Бармалея, который как бы высовывается за экран: «Доктор тут?» — какой-то голос смело ответил: «Нет!»

И пусть это пока на одном из просмотров, но мы были особенно счастливы — какой-то отдаленный аромат нашего театра для детей был в этом, в этой знакомой мне интонации юного зрителя.

Было это совсем давно. Вернее, это мне только так кажется, на самом деле это было недавно. В просмотровом зале ОТК, куда я прибежал, не в силах дождаться первых отснятых кадров, сидела маленькая девочка. Маме не с кем было ее оставить, и дочь вместе с ней проверяла наш первый материал. Вот это уже было действительно ОТК!

Одним глазом я смотрел материал, другим — на важное лицо девочки. Вдруг она настороженно подняла брови — у меня похолодели ноги, на экране появились ненастоящие звери... Девочка смотрела внимательно, она не удивлялась, потом она прыснула, потом засмеялась...

— Нравится? — осторожно спросил я, чувствуя, что интонация у меня получается какая-то заискивающая, совсем как у конферансье детских концертов.

— Да, — сказала она солидно, тут же перестав хихикать.

— А это кто? — спросил я, показывая на нашу актрису, исполняющую роль обезьянки Чичи.

— Обезьянка, — невозмутимо ответила девочка.

— Настоящая? — спросил я, все еще так же заискивая.

Девочка посмотрела на меня тем знакомым взглядом, которым обычно смотрят дети на ничего не понимающих взрослых.

— Почему настоящая?..

— А как же? — спросил я убито.

— Да никак. Обыкновенно, — ответила девочка, — обыкновенная ненастоящая обезьянка!

Когда-то я боялся, что дети кое-чего не поймут в нашем сценарии. Но я утешал себя мыслью, что пришедшие вместе с ними взрослые им все это разъяснят. Но теперь я был спокоен. Я был уверен, что дети поймут все. Напротив, они разъяснят все взрослым, если те в чем-нибудь не разберутся. Они объяснят им про обыкновенные необыкновенные вещи, которые заселяют сказку и наше воображение с детских лет и до старости.

В. Коростылев, Р. Быков

Айболит-66

«Айболит-66». «Мосфильм», творческое объединение «Юность», 1966 г.

Авторы сценария — В. Коростылев, Р. Быков; режиссер-постановщик — Р. Быков; режиссер — И. Парамонов; гл. операторы — Г. Цекавый, В. Якушев; операторы — У. Бергстрем, В. Якубович; художник-постановщик А. Кузнецов; звукооператор — Ю. Рабинович; композитор — Б. Чайковский; стихи В. Коростылева.

Роли исполняют: О. Ефремов (доктор Айболит); Р. Быков (Бармалей); Л. Князева (Чичи); Е. Васильев (собака Авва); Ф. Мкртчян (Грустный слуга); А. Смирнов (Веселый слуга).

Вместе с первыми аккордами музыки на экране возникают цветные кружки. Желтый кружок стал увеличиваться, и — словно желтая краска разлилась по экрану. На нем появились нарисованные березы, но их тут же смыли нарисованные волны. А экран стал красным, и по нему задвигались черные ладони. Словно выплескиваясь на экран, одна краска сменяет другую, пляшут разноцветные геометрические фигурки.