Меня охватил внезапный порыв - разрушить затхлое спокойствие последних дней, и, поддавшись ему, я сел в машину. Я повернул ключ, из-под капота раздался стук раскручивающегося стартёра, который вскоре сменился низким, ровным гулом работающего двигателя. Воткнув первую передачу, я медленно поехал вокруг монастыря, пока не нашёл место, где был выезд на кольцевую дорогу. Попав на ровную поверхность дороги, я переключил передачу и нажал педаль газа до упора.

Машина неслась по дороге, и её движение казалось ещё более быстрым оттого, что деревья стояли буквально впритык к мощёной поверхности, как с одной, так и с другой стороны. Через пятнадцать минут я увидел знак, обозначающий поворот налево. Я сбавил скорость, но всё равно чуть не проскочил поворот.

Я свернул на грунтовую дорогу. Деревья касались своими ветвями бортов и хлестали по лобовому стеклу джипа, двигатель перестал работать ровно и начал издавать недовольное рычание каждый раз, когда приходилось выезжать из очередной ямы. Мне всё время казалось, что ветка потолще может спокойно разбить стекло. Порой у меня создавалось ощущение, что я буду ехать по этой дороге вечность, но минут через двадцать деревья несколько отступили от дороги, лес стал редеть и, наконец, я выехал на асфальт. Примерно через километр последние деревья остались позади, и я оказался на въезде в небольшую деревню.

Когда я проезжал мимо домов, у меня создалось впечатление, что деревня была только что оставлена жителями, но когда я отъехал от последнего дома примерно на километр и остановился покурить (не люблю курить в машине, даже если у неё откидной верх), я увидел, обернувшись назад, что деревня была просто наполнена людьми. Было не понятно, почему они прятались, когда я проезжал, но и выяснять это желания не было. Бросив окурок в придорожную канаву, я забрался в машину и нажал на педаль газа.

Через пятнадцать минут, во всяком случае, по автомобильным часам, впереди появилось несколько двух - трёхэтажных построек, и я въехал в город. Улицы были заполнены народом, меня удивило количество людей в военной форме. Я остановился в одном из первых переулков, вышел из машины и задумался. Я не мог придумать, что же я могу делать в чужом городе чужой страны, в которой люди не разговаривают не только по-русски, но, скорее всего, даже по-английски. На заднем сиденье джипа я заметил большой кожаный портфель. Я заглянул в него и нашел кошелёк с несколькими купюрами и кучей мелких монет. Положив кошелёк в карман, я захлопнул дверцу, вытащил ключ из замка зажигания и пошёл вниз по переулку. Около единственной в пределах видимости вывески стояло несколько человек в военной форме, оживлённо, на грани рукоприкладства споривших друг с другом. От них сильно пахло спиртным. Я зашёл в заведение, которое, про себя, сразу назвал харчевней. Я не знаю, почему мне в голову пришло именно это слово, но место, куда я попал, лучше всего подходило под это определение.

В просторном, тщательно прокуренном зале, в несколько рядов стояли длинные деревянные некрашеные столы с деревянными же лавками. Я подошёл к толстому человеку за прилавком, дождался, когда один из посетителей получит свой заказ, показал на то, что ему дали, потом указал пальцем на себя и, улыбнувшись, протянул ему банкноту, такого же достоинства, что была в руке человека, стоявшего рядом со мной и дожидавшийся своей очереди.

Продавец чему-то сильно обрадовался и стал оживлённо жестикулировать (видимо он решил, что я немой). Я посмотрел на него усталым, недовольным взглядом, и он понял, что у меня нет ни малейшего желания с ним общаться. Улыбка сошла с его лица, он резким жестом выставил на прилавок мой заказ, причём тарелки звякнули об дерево так, что это мне напомнило лучшие традиции советского общепита. Я поспешил ретироваться, так как понял, что на меня вот-вот начнут орать, что я задерживаю очередь. Я взял свои тарелки, отыскал в углу зала свободный стол и стал рассматривать еду.

Единственным, что я смог узнать, был рис, остальные компоненты были мне неизвестны, но я всё же рискнул и попробовал. Вкус был довольно интересным, но пища оказалась очень острой. Когда я отпил из большой глиняной кружки, я понял, что это было не просто так, судя по жжению, разлившемуся после первого глотка по моему рту, основным и практически единственным компонентом этого напитка был спирт.

Когда я справился с этим алкоголическим обедом, моё настроение заметно улучшилось. Я стал рассматривать помещение, в котором находился. Мне доставляла удовольствие мысль о том, что я смог вырваться из-под опеки монахов, так как в последнее время чувствовал себя не человеком, а скорее коконом, из которого рано или поздно должна была вылупиться прекрасная бабочка Рапмана Ну.

Внезапно в зале стало тихо. Я оглядел зал и увидел три человеческие фигуры, быстро приближавшиеся ко мне. Это были полицейские, я узнал их по форме, несколько отличавшейся от формы, в которую были облачена большая часть из присутствующих. Двое из них были с автоматами, третий, видимо главный, встал между ними и стал что-то быстро говорить противным, отливающим металлом голосом.

Я посмотрел на него с ненавистью, эта троица чем-то напомнила мне гестаповцев из старого послевоенного фильма. Я, по мере сил, сконцентрировал внимание на его мундире и стал взглядом отрывать от него пуговицы, одну за другой. Пока я производил эту нехитрую в сравнении со своими возможностями операцию, страж порядка стоял, не обращая внимания на порчу казённого имущества, являвшегося, кроме того, его личным обмундированием, но когда я закончил, полицейский покачнулся и приблизился ко мне. Его лицо перекосилось в яростной гримасе, он перешёл на крик. Я понял, что пришла пора приготовиться увернуться от удара по лицу, но когда он занёс руку для удара, зал, потихоньку начинающий издавать какие-то звуки, замолк снова. Полицейский замер и тихо сполз под стол. Я посмотрел на входную дверь. Практически закрывая весь проём, на пороге стоял человек. Я узнал его, это был Шан, такой конституции как у него я не видел больше ни у кого.

Шан медленно прошёл в зал и подошёл ко мне. На его лице была лёгкая, ни о чём не говорящая улыбка. Он мотнул головой в сторону выхода, и не дожидаясь меня, пошёл обратно. Вспомнив о занесённом над моим лицом кулаке, я поспешил за ним, не удержавшись, впрочем, от удовольствия - наступить лежащему полицейскому на спину.

Шан ждал меня на улице, и как только я вышел, мы сразу пошли по переулку. Полицейская машина всё ещё стояла на том самом месте, на котором я её оставил. Когда мы подошли к ней, Шан демонстративно протянул руку, и я, догадавшись, положил в неё ключи.

Мы ехали долго, Шан никуда не спешил. Когда город остался позади, я спросил его:

-Слушай, почему в городе все в военной форме? Да и полицейские выглядят слишком тоталитарно.

-А как они должны выглядеть? У них диктатура.

-Странно, почему же они ведут себя как хозяева, в точности как в России?

-Правоохранительные органы полностью отражают ситуацию в стране. Они наглеют в двух случаях, либо им всё можно (когда государство полицейское), либо нет ничего, что было бы им запрещено (когда государство очень слабо), а в принципе, "всё можно" и "ничего не запрещено" - абсолютно эквивалентные понятия.

Я больше ничего не спрашивал, а Шан, наверно, не видел смысла в дальнейшем разговоре со мной. Когда я совершал угон машины, я рассчитывал произвести большой переполох, но как выяснилось, из всех нервничала только Холи, что она и доказала, устроив истерику, когда мы приехали. Несмотря на то, что мне стало стыдно за то, что я заставил её волноваться, в целом, я был удовлетворён поездкой. Меня грела подлая мысль, что, выходя из машины, я забрал ключи от полицейского джипа себе, отомстив полиции за неправильные идеологические установки их государства.

Кроме приятных впечатлений, полученных мной от этой выходки, произошёл сдвиг в отношении ко мне людей, окружавших меня. Хорошая погода держалась довольно долго, и я часто выходил из дворца и бродил по окрестностям. До того, как я совершил угон джипа, я мог часами бродить, где было моей душе угодно, не встречая на своём пути ни единой живой души. Теперь же каждые пятнадцать минут мимо меня проходили какие-то люди, старательно делавшие вид, что оказались около меня случайно. Я чувствовал, что мне перестали доверять и стали бояться, что я снова выкину что-нибудь подобное. Я знал, что о случае в городе не узнали даже сами монахи, но то, что за мной приехал сам Шан, говорило о низком уровне подготовки магов. Хороших магов, кроме Шана, просто не было, все знания благополучно затерялись между ритуалов, а потом были ими просто вытеснены. Раньше мне говорили, что войско, похороненное под городом должно лишь помочь в борьбе со Злом, но теперь я видел, что кроме этого войска на борьбу со Злом больше выставить было некого. В конце концов, мне надоела эта тотальная, плохо прикрытая слежка и я решил поговорить об этом с Шаном.