В Вене на боевом посту стоит Марьян Каден. Он проделал все работы по глубокой разведке и подготовке почвы. Со своей обычной эффективностью. По его мнению, для размещения института подошла бы Рейхсратштрассе.

Они идут туда. Эта улица расположена прямо за зданием парламента — рейхсрата. "Улица широкая, восемьдесят один шаг, я подсчитал", — говорит Марьян. Она заканчивается слева от садов городской Ратуши. Здание, вычисленное им, носит номер 7. Построенное в 1883 году, оно почти что сохранило свой первозданный вид.

Начиная с вестибюля, обильно украшенного, роскошный вход в здание внушает почтение. Что же касается этажей; то они выполнены с большой долей экономии, как принято: парадная лестница внезапно переходит в черную, которой пользуются жильцы верхних этажей.

— Не может быть и речи о том, чтобы впускать внутрь моих клиентов.

Он об этом догадывался. И навел справки: есть возможность снять один из верхних этажей за 2800 франков в год или за 2500, если долго договариваться. Владелец дома — эрцгерцог, обожающий поэзию.

— Ханна, помнишь, однажды ты мне рассказывала о французском поэте по фамилии Рембо?

— Я только его и знаю. Мы вместе учились в школе.

Разумеется, она в глаза не видела Артура Рембо. Впрочем, прошло около восьми лет, как тот умер. "Следовательно, он не сможет мне возразить". Но она читала его стихи (Тадеушу он должен обязательно понравиться, и ей необходимо было к этому подготовиться). И потом, она часто встречалась с саркастическим и забавным рисовальщиком Фореном, который два или три месяца прожил во времена своей молодости на бульваре Распай в Париже, рядом с этим большим любителем абсента, которого посещал Верден.

— Ты расскажешь ему о Рембо, и эрцгерцог снизит цену, — говорит Марьян.

Чертенок, какая память. Вспомнить обычное имя, которое она черт знает когда произносила перед ним. Действительно, она и Марьян нечасто беседовали о литературе, хотя ей и удалось заставить его прочесть Жюля Верна в оригинале и — недавно — "Войну миров" Уэллса. На английском, поскольку с некоторых пор он прекрасно владеет и языком стран по другую сторону Ла-Манша.

Ханна рассматривает его. В сущности, Лиззи не ошиблась. Если с первого взгляда Марьян не кажется ни красавцем, ни умником, все же он совсем недурен. Его солидность внушает доверие, и понятно, что это может привлечь некоторых женщин, если не многих. У него симпатичные глаза. Такие спокойные и даже мечтательные глаза, за которыми скрывался его глубокий ум. Он пышет здоровьем, и со времени их встречи в Баден-Бадене четырьмя годами раньше он к тому же научился одеваться.

Правда, у него есть для этого возможности. В области финансов он также преобразился: рассказал о помещении на бирже своих капиталов языком профессионального маклера, что произвело на нее впечатление. Чтобы убедиться, что он не намерен пускаться в спекуляции, она отвела его к очередному кузену Полли Твейтса — воротиле из Лондонского Сити. И что же вы думаете: они, юный варшавянин и джентльмен в рубашке с жестким воротником и в полосатом галстуке, сошлись подобно сообщникам до такой степени, что породили в ней ощущение, будто она лишняя (она, которая совсем не дурочка в этой области).

— У тебя есть любовница, Марьян?

Они снова пересекают Ринг, возвращаясь к придворному театру. В воздухе веет теплом, тускло светит солнце, мимо них проезжают очень красивые экипажи, цыганка играет на скрипке, и Ханна обнаруживает, что она просто влюблена в Вену.

— Марьян, я знаю, что вмешиваюсь не в свое дело. Но представь себе, что завтра, или через месяц, или через год тебя околдует женщина. Ты будешь млеть от восторга, ты предашься с нею разврату во всех борделях Европы и будешь петь при этом похабные песни.

Марьян растерянно смотрит на нее.

— И покинешь меня, — заканчивает Ханна.

А сама думает: "Ханна, ты, пожалуй, преувеличиваешь. Ты не боишься, что он уйдет от тебя, шансов на это практически никаких. Но если представить, что эта дуреха Лиззи действительно попытается женить его на себе, а он, бедняжка, не сможет даже и слова сказать, — да она же вернет тебе его в мгновение ока. Лучше, если бы у него было хоть немного опыта. У Лиззи ведь нет никакого. Теоретические познания — да, но не практика. Благодаря твоей мании все ей рассказывать она знает об этом столько же, сколько и о маркизе де Саде, она могла бы, пожалуй, написать "Камасутру". Не смейся, Ханна, это не так уж смешно — комната в Пражском предместье и то жестокое разочарование, которое ты испытала с Тадеушем, прямо указывают, что такие вещи в браке нужно учитывать".

— Покинуть тебя? Нет, я никогда не сделаю этого, — говорит Марьян, устремив в землю страдальческий взгляд. — Никогда!

— Тебе не мешало бы завести любовницу. А лучше трех или четырех. В этом деле, как на кухне: нужно попробовать все, чтобы знать, что тебе нравится.

Он обеспокоенно сглатывает слюну. Это одновременно и очень комично, и очень трогательно: видеть такого активного, такого спокойного, такого одаренного простофилю до такой степени смущенным, когда ему говорят о женщинах.

У нее заказан столик в одной из беседок ресторана "Грильпарцер". Все еще под действием шока, Марьян садится рядом с нею. Она заказывает "бакхендель" — это обвалянный в сухарях и обжаренный цыпленок — и "фирменный" торт на двоих. Даже не спросив у Марьяна, хочет ли он есть.

"Зачем? Я знаю, что лучше для него. Это как и вопрос о любовнице. Мне нужно будет самой этим заняться". Кроме сотен других вещей, которые ей следует помнить. Поскольку брак Лиззи и Марьяна — дело решенное, она все подготовит в Вене, это будет даже лучше, чем в Париже, который прежде казался ей единственным городом, подходящим для любви и встреч. А пока она откроет здесь новый институт. Одно другому не помеха.

Иоганн Штраус улыбается ей. Говорит, что он не Иоганн Штраус, хотя в то же время как будто и Иоганн. Он не сочинял ни "На прекрасном голубом Дунае", ни "Вальса императора", ни тем более "Сказок Венского леса" — всех этих произведений, которыми она так восхищается.

— Я всего лишь Иоганн III, сын Эдуарда, а тот — брат Иоганна II и Йозефа, которые были сыновьями Иоганна I. И тем не менее я тронут, я тронут вашими похвалами, даже если они по праву относятся к моему дяде.

Он славно позабавился, глядя на смущение Ханны. Пусть она успокоится: не она первая и уж тем более не последняя, кто путает Иоганнов Штраусов.

— К тому же к нам, Штраусам, венским музыкантам, добавляется еще один Штраус, немецкий музыкант, имя которого Рихард и который совсем недавно сочинил великолепную вещь, названную "Так говорил Заратустра". Но он никак не связан с нашей семьей. Итак, вы знаете Клода Дебюсси?

Она получила от французского композитора рекомендательное письмо. Штраус едва ли пробежал его взглядом. По его мнению, было бы в ущерб венскому гостеприимству, позволь он себе хоть на мгновение предположить, что хорошенькая женщина может нуждаться в рекомендациях, чтобы быть принятой пусть даже Иоганном Штраусом.

— Дело в том, что я хочу к вам обратиться с не совсем обычной просьбой, — говорит наконец Ханна.

А теперь голову немного в сторону, слегка округлить глаза, чуть-чуть потянуться. Оиа знает, что успех практически гарантирован. Уловка и впрямь действует. Иоганн Штраус весь внимание, пока она формулирует свою просьбу и рассказывает, что намерена делать в Вене, которую обожает и где должно произойти самое важное событие в ее жизни. Об этом будущем событии, об его развитии, которое продумано до мельчайших деталей, она расскажет все. Ну или почти все. Есть некоторые пункты, которые нужно было утаить из страха, что он вызовет санитаров из психбольницы.

…Нет, нет никакой связи между этим событием и институтом на Рейхсратштрассе, который она готовится открыть, как уже открыла подобные во всех крупных городах Европы. Если жене господина Иоганна Штрауса или какой-либо из ее близких подруг вдруг вздумается прийти к ней в качестве клиенток, разумеется, они будут приняты бесплатно. Но это лишь между прочим…