Он стоял на пересечении двух тускло освещенных, казавшихся бесконечными коридоров. Крутом были только запертые двери и глухие, без окон, белые стены.

В кабинете Шемаханской большие напольные часы гулко пробили половину восьмого. Кира Анатольевна подняла голову от стола, за которым, видимо, долго сидела в одной и той же позе, встала и прошла через весь кабинет в угол, где только что стоял телевизор. Теперь телевизора нет. Вместо него стоит большое круглое зеркало — впрочем, не стоит, а как-то странно висит — ни на чем. Кира Анатольевна останавливается перед зеркалом, вглядывается в свое отражение.

— Вопрос первый, — говорит она. — Правильно ли я поступаю с Аленой?

Отражение отрицательно качает головой и грустно улыбается.

— Она сама виновата! — восклицает Кира. — Нельзя прощать вероломство! — Кира отворачивается. — Кроме того, Иван Петрович… тоже должен понять и почувствовать свое заблуждение… или наваждение, не знаю уж, что тут ближе к истине.

— Тобой владеет гнев, — тихо говорит женщина в зеркале. — Ты несправедлива.

— На моем месте каждая поступила бы так же! — запальчиво возражает Кира.

— Ты — не каждая и должна быть осторожной, — произносит отражение.

— Почему я все время должна жертвовать собой? Отражение укоризненно качает головой.

— Другими жертвовать легче…

— Хорошо, покажи мне… ее, — просит Кира.

Отражение исчезает. Вместо него в зеркале появляется Алена. Она открывает дверь своей квартиры Сатанееву. Он, противно жмурясь, припадает к ее руке, одновременно протягивая букет цветов. Кира делает брезгливый жест рукой. Сатанеев и Алена пропадают из зеркала.

— Теперь… его, — требует Кира.

В зеркале появляется Киврин. Он стоит возле трапа самолета и, поглядывая на часы, напряженно ищет кого-то в толпе.

— Убрать! — резко говорит Кира. — И пусть все остается, как есть!

Просто и неприветливо обставленная комнатка в однокомнатной квартире. За столом, покрытым белоснежной скатертью, сидят Сатанеев и Алена. У девушки вид слегка томный, но глаза смотрят зорко, выжидательно.

— Как видите, Аполлон Митрофанович, — говорит она, — живу я просто, незамысловато. Ничего, кроме самого необходимого, у меня нет.

— Такой бриллиант, как вы, — пылко произносит Сатанеев, — достоин самой лучшей оправы!

— Вы полагаете? — Алена кокетливо склонила голову набок.

— Несомненно! И я мечтал бы всю жизнь создавать для вас эту… оправу. Ну, если позволите.

Алена залилась русалочьим смехом.

— Старый шалун! Нет, серьезно, как-то грустно становится, если представить себе, что всю жизнь придется прожить в этой… обстановке.

— Очаровательница! — блеет Сатанеев. — Вам стоит только пожелать.

Он хватает ее руку и хочет поцеловать, но она вырывается и звонко шлепает его ладонью по лысине.

— Не спешите! Как вы не понимаете, что компрометируете меня! Девочки! — кричит она весело. — Как там наш кофе?

— Сию минуту, Алена Игоревна! — доносится из кухни голосок Верочки.

— Но меня удручает не только это, Аполлон Митрофанович, — продолжает Алена.

— Я весь внимание! — с энтузиазмом откликнулся Сатанеев.

— Мне вдруг надоела моя лаборатория. Знаете, сфера услуг… это все-таки что-то… непрестижное, правда?

— Н-да… Бездуховное, я бы сказал. Будем думать.

— Но есть еще и во-вторых, — хитренько взглянув на Сатанеева, прибавила Алена. — Мне осточертел весь этот Китежград.

Сатанеев несколько померк.

— С этим, доложу я вам, потруднее будет…

— Думайте, Аполлон Митрофанович, думайте, — становясь серьезной, призвала Алена. — Даром в нашем мире ничего не дается… даже дуракам… Я не о вас, конечно.

Сатанеев все-таки обиделся.

— Чего уж проще! — раздраженно сказал он. — Поезжайте к своему жениху — вот вам и Москва!

— К какому жениху? — искренне удивилась Алена. — У меня нет жениха ни в Москве, ни… пока… в Китежграде.

В дверях, с дымящимся кофейником на подносе, застыла Верочка. За ней, с корзинкой, полной печенья, стояла Катенька. При последних словах Алены на их лицах появилось выражение ужаса.

— Несите, несите, милочки! — повернулась к ним Алена. — Что же вы встали?

Девушки робко приблизились к столу.

Иван Пухов с помощью Антона и Павла снимает с машины мебель и тащит в подъезд нового дома. Напрягаться им особенно не приходится — мебели прискорбно мало. Одновременно они напевают веселую песенку, которая складывается из отдельных реплик, шуток и полунамеков, а музыка рождается, как говорится, прямо на ходу — из звуков улицы, гулких ударов хлопающей двери парадного, шагов, в общем, всего, что в обыденности мы называем шумом. Особенно отличается Антон — ударник в этой сложившейся группе музыкантов «для себя». Из легкой тумбочки он извлекает лихую барабанную дробь, кухонный стол служит для него чем-то вроде ксилофона.

Потом в маленькой однокомнатной квартире, похожей на квартиру Алены, друзья расставляют мебель, передвигая все предметы по несколько раз с места на место. И звучит веселая песенка молодых холостяков, в которой говорится, что мужчине в наше время тоже приходится собирать приданое, и неизвестно, по какому обряду сейчас женятся: то ли жених обязан встречать невесту «калымом». Все перепуталось: женщины надели мужскую одежду, мужчины бегают по магазинам, пока жены «пропадают на работе». Но самое главное — женщины часто оказываются умнее мужчин — непонятно, как им это удается! Трудно стало с современными женщинами, очень трудно. Так что, пока не поздно, думай, холостяк!

Иван ставит на стол пустую молочную бутылку, втыкает в горлышко скромный букет цветов и, прислонив к импровизированной вазе фотографию Алены, удовлетворенно оглядывается.

— Все! — говорит он. — Поехали встречать.

— Куда так рано? — удивляется Антон. — Самолет через три часа прилетит.

— Лучше заранее быть, — объясняет Иван. — Она ждать не любит.

— Видал? — смеется Павел. — Еще не обженился, а уже под каблуком.

В дверь позвонили. Иван вышел открывать. В коридор ввалился заиндевевший Борис, заполнив собой сразу все пространство.

— Прости, опоздал. Все по ее милости! — Он вытащил из-за спины худющую девчонку, смешную, конопатую, с горящими любопытством глазами.

— Нина! — представилась девчонка.

— Сестра? — улыбнулся Иван.

— Понимаешь, пристала как банный лист — покажи ей ведьминого жениха! — улыбнулся, раздеваясь, Борис.

— Как не стыдно, Борька! — зашипела девчонка, исподтишка лягнув брата ногой.

Она вошла в комнату.

— Ой! — воскликнула Нина, увидав фотографию Алены, — Это она?

Иван кивнул.

— Какая красивая! — восхитилась Нина, быстро глянула на Ивана и прибавила: — Вы тоже ничего… Но она лучше.

Все улыбнулись, а Борис посоветовал:

— Прикуси язык!

Нинка хотела тут же что-то возразить, но в дверь опять позвонили.

— Телеграмма! — мрачно сообщил занесенный снегом человек, подавая бланк «молнии». На бланке значилось: «АЛЕНА ПРИЕХАТЬ НЕ МОЖЕТ ЗАКОЛДОВАНА СРОЧНО ПРИЕЗЖАЙТЕ ВЫРУЧАТЬ ПОЕЗДОМ № 13 ДРУЗЬЯ АЛЕНЫ».

Павел, Антон и Борис, читавшие телеграмму через плечо Ивана, растерянно переглянулись.

— Что же это…

Нина присела на корточки, тоже прочла текст и ахнула. От ее «аха» все заговорили.

— Постой, тут разобраться надо. — Рассудительный Павел взял телеграмму и принялся ее изучать.

— Чушь. Бред. Такого не бывает! — уверенно заявил Антон, не веривший ни во что, чего нельзя потрогать руками.

— Просто розыгрыш! — успокоил Борис. Однако это не возымело действия.

— Куда ж теперь? — бормотал Иван, разглядывая сразу две телеграммы: одну с извещением о вылете, другую — только что полученную.

— Конечно — в аэропорт! — решительно предложил Павел.

— Правильно! — обрадовался Антон. — А «друзей» этих мы потом разыщем.

— Поговорим как следует, — пообещал Борис, демонстрируя увесистый кулак.